Это они, Господи
Это они, Господи читать книгу онлайн
Эта книга никого не оставит равнодушным. Одни порвут её в клочья или сожгут и развеют пепел, но другие прочитают, то смеясь, то плача, и дадут почитать родным, близким, знакомым, которые скорей всего зачитают её, — так уже бывало со многими книгами Владимира Бушина.
Тем более, что на этот раз работа писателя особенно широка по охвату событий и лиц современности. Вглядитесь в обложку. На ней в одинаковой позе с одинаково ликующим выражением лиц — старый Никита Хрущёв и молодой Дмитрий Медведев, два отца родимых нашего народа — давний зачинатель перекройки и нынешний её продолжатель. Первого мы видим во время его визита в США: он поднял в правой руке, как факел, подаренный ему початок кукурузы, обещая с помощью этой «царицы полей» привести нас в коммунизм; второй тоже во время визита в США поднял в правой руке подаренный ему некий новейший аппарат связи и увидел там не призрак коммунизма, а своего помощника: «Привет, Аркадий!». И о многом, что было за время между этими визитами, вы прочитаете в этой книге.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Что вы имеете в виду? Назовите хоть одно слово, на которое я повлиял. И что с ним стало? Голубчик, совсем не то: я пытался влиять не на слова, а на людей — словами.
А вы ещё пишете, будто при этом я хотел,
Кто это — скучные и злые? Откуда вы их взяли? Соседи по квартире? Ваш сосед в Безбожном не Феликс Кузнецов? А что ещё за шарм? Вы хоть понимаете, что означает это слово? Почему от него млеют и именно скучные? А какие права почему-то теряют из-за этого шарма злые — избирательные, родительские, водительские?
— В таком духе у вас и дальше:
— Какую речь? Чью? Товарища Сталина, что ли?
— Вы можете объяснить, что означает этот словесный конгломерат?
— Так-таки именно сквозь взгляд и рушился?.. Знаете, любезный, позвольте вам выйти вон.
Я не исключаю такого разговора с таким финалом. Но уверен, что это ничуть не смутило бы гостя, и он тут же помчался бы, допустим, к Фету.
— Да, — сказал бы Афанасий Афанасьевич, — прочитал я четыре полосы ваших стихов в «Литературке» за недолгое время. Отменно!.. А вы, между прочим, не из дворян?
Это пунктик Афанасия Афанасьевича. Его отец А. П. Шеншин, дворянин, женился за границей на католичке Каролине Фет, православный обряд венчания не был исполнен, и потому в России брак и родившегося сына не признали законными. Поэт долгие годы потратил на то, чтобы стать Шеншиным и дворянином. А когда, наконец, стал, Тургенев усмехнулся: «Ну вот, у вас было имя — Фет, а теперь вместо него вы получили фамилию Шеншин». Радуйся, мол…
Дементьев был бы удивлен вопросом и ответил бы стихами:
— Если из крепостных, то почему так плохо русский язык знаете? — спросил бы Фет. — Ведь гены должны тут подсказывать и на язык работать, а они у вас, как мне сказали, почему-то работают на Израиль.
Дементьев оторопел:
— Я плохо знаю русский язык?! Да известно ли вам, сколько у меня орденов и премий за стихи? Что ж, они написаны плохим языком?
— Вы без конца пишете о любви. — сказал Фет. — Мы, классики, тоже писали о ней много. Но как! Например:
А вы как?
Сказали бы еще «велик ресурс». В другом вашем стихотворении я прочитал:
Вон о чём ваша печаль — о золотом запасе! Коллега Маяковский писал:
Подумайте только: он о рубле, а вы — о золотом запасе, как Государственный банк. А у Маяковского дальше так:
Вот — истинный поэт! А вы тоскуете о персональном золотом запасе. Вам бы еще наш Стабилизационный фонд получить из Америки, если отдадут. Стыдно, батенька. Стыдно!..
А представьте себе Дементьева в гостях у Пушкина. Тот наверняка сказал бы:
— Я когда-то писал о своём Михайловском:
А что у вас читаю на эту же тему, месье?
— Отменно! Но, черт подери, известный мне коллега Бушин тоже любит уют, однако, ему, как и многим, подфартило гораздо меньше, чем комсомольским активистам: получил 35 жилых метров на троих-четверых за свои трудовые…
— Пожалуй, приведённое стихотворение — одно из наиболее характерных для вас. В частности, и потому, что на первом месте — праздники, а уж потом труд. А у меня-то наоборот: сперва труд, потом — отдохновенье. Как в народе-о говорят? Делу — время, потехе — час. А вы какой-то антинародный.
— Теперь уже в давние годы была пародия, кажется, Александра Архангельского на Иосифа Уткина:
А ведь у вас не только страны, но и жены нет, а только её портрет да окна в трёх-или четырёхкомнатной квартире. Поставьте-ка это рядом с другим знаменитым портретом:
— Вы можете представить здесь упоминание о количестве окон или о метраже квартиры?
— А это что такое, месье:
Верно. Только ведь я ещё когда сказал:
С тех пор это стало общим местом. А вы и дальше в той же манере прихватизации:
Ну, сколько можно мурыжить моего «гения красоты»! Да и не мой он, я и сам-то позаимствовал его у Василия Андреевича. Ну, один-то разочек по дружбе можно было…
— Банальностей у вас невпроворот! Кроме моих, тут и замусоленные строки то Лермонтова об «одиноком парусе», то Тютчева о России, уме и аршине; тут и заезженная «дорога в храм», по которой, мол, непременно приведёт к счастью; и эксгумированный ныне Нострадамус; и вдруг нахлынувшие в русскую поэзию обитатели небес — сам Создатель, и Христос, и бесчисленные ангелы порхают, машут крылышками… Но сколько бы вы ни воспевали небесах, месье, всё равно видно же, что в прошлом вы были замзавотделом агитации и пропаганды ЦК комсомола и, конечно, занимались там антирелигиозной пропагандой.
Тут Дементьев, надо думать, изумится бы: откуда, мол, знает?