Рядовой свидетель эпохи.

Изготовлением дробовиков и их обладанием мальчишки занимались в детдоме примерно до конца 1940 года. К этому времени и питание существенно улучшилось, и интересы у нас, ребят старшего возраста, были уже другими. Стремились хорошо учиться, в школах участвовали в физкультурных кружках, много читали, занимались спортом, часто ходили в кино в клуб паточного завода, этот клуб шефствовал тогда над детдомом. Зимой много бегали на коньках и лыжах по озеру, любили кататься на лыжах с городских валов.

Нельзя не отметить, что даже в разгульные 1935 — 36-й годы в детдоме не культивировались и абсолютному большинству воспитанников не были известны наркотики. Наверное, борьба с ними в те годы в стране была жестокой и эффективной. Быть может, не было этой заразы и потому, что граница была уже действительно «на замке» и наркотики в СССР через нее не проникали. Я помню только очень короткий период времени, буквально несколько дней, когда кто-то принес в детдом зеленую белену, рассказав, что она действует как водка, и некоторые из нас, я в том числе, из любопытства попробовали ее белые зерна. Действительно, с сознанием произошло что-то странное, стала мерещится какая-то чертовщина. Кто-то, призывая купаться, нырнул с кровати на пол и приобрел заметный синяк и сильные ссадины... После этого никто белену к нам не приносил. Я и моя компания смотрели, чтобы эта зараза не попала к малышам и создали предельно плохое мнение об этом слове. Не было никакой распущенности у ребят и по отношению к девчонкам. Держались в стороне от них, а они от нас.

КОМСОМОЛЬСКИЙ ДЕСАНТ

Конец 1935-го, первая половина 1936 года были очень сложными периодами для Ростовского детского дома. Директором детдома при моем поступлении туда была какая-то странная женщина, фамилия её была Титор. Жила она в одной из комнат детдомовского корпуса вместе со своей сестрой. Ходила в армейской форме начала 1920-х годов с револьвером «кольт» на боку, видимо, личным оружием, доставшимся ей после гражданской войны, наградой тех лет. Поговаривали, что ей пришлось воевать даже в банде Махно. Этот титоровский «кольт» я хорошо запомнил, потому как однажды получил его рукояткой по голове. Затеяли мы как-то в дождливый день игру в чехарду в спальном корпусе, в коридоре рядом с директорской комнатой-квартирой. Разошлись настолько в крике-гаме, что не заметили, как оказались у дверей этой комнаты. И вот, в очередной ор завалившейся груды тел из дверей той комнаты вылетает разъяренная директорша и начинает с «кольтом» в руках расшвыривать направо налево ребят, награждая их и левой, и правой рукой зуботычинами. Тут я и подвернулся ей под «кольт». Её боялись, и ей, видно, не раз грозили старшие детдомовцы посчитаться с ней. Но все же, как я помню, она держала детдом в своих руках. В первой половине 30-х годов в детдоме воспитанников держали до более старшего возраста, лет до 17 — 18, видимо из-за того, что тогда в стране была еще очень большая безработица, и детдомовцев некуда было пристраивать.

Где-то в конце осени 1935 года Титор куда-то исчезает. То ли её сняли с работы, то ли сама сбежала на какую-нибудь более спокойную работу, может быть арестовали за какие-нибудь прошлые грехи — никто ничего не знал. Репутация детдома в городе была ой — ой — ой. Нового директора городские власти никак не найдут. Воспитатели разбегаются, завуча тоже нет. Инстинкты уличной свободы у детдомовцев с новой силой возрождаются, так как среди воспитанников много таких, которые попали в детдом еще в середине 20-х, познав в то время беспризорщину, уличную свободу в полной мере, и ценили ее превыше всего. Распространенной забавой детдомовцев того времени было, например, бросание «гранат» в открытые окна местных жителей. «Граната» представляла собой согнутую кольцом упругую проволоку, между концами этого кольца (оно было диаметром 10 — 20 сантиметров) осторожно вставлялась взрывающаяся «пробка», предназначенная для детских «пугачей». В те годы эта игрушка-«пугач» продавалась повсеместно, без всяких ограничений, продавались к ней и заряды — «пробки», диаметром 10-12 миллиметров, залитые взрывчатым веществом, стоили они копейки. Пробка вставлялась в ствол пугача-«револьвера» и при ударе по ней курка она громко взрывалась. Детдомовцы эти «пробки» и приспособили для своих ответных выпадов против местного населения, с которым у них не всегда были мирные отношения.

При ударе о любое твердое препятствие пробка царапалась концом проволоки и всегда безотказно взрывалась, производя впечатление громкого выстрела. Запасались такими «гранатами» особенно в больших количествах к банному дню, когда всем детдомом ходили в городскую баню через весь город. Многие во время такого похода начинали припоминать, кому, где, когда доставалось по рукам или по лбу при заглядывании в окна, а такое любопытство было принято у детдомовцев: можно было стянуть с подоконника зреющие помидоры или еще что-нибудь интересное. Теперь была цель: в то окно, в котором в прошлом произошел конфликт, а если оно закрыто — в соседнее, ближайшее, бросить «гранату» и получить удовлетворение отмщенного.

Один за одним в ту осень 1935 года появляются и вскоре исчезают новые директора. Запомнился Капустин, большой тучный мужчина, бывший начальник то ли милиции, то ли уголовного розыска. При знакомстве с окружившими его детдомовцами рассказывал о том, как, внедрившись в банду уголовников, сумел арестовать главарей. При этом показывал прострелянный уголовниками свой живот. Но, побыв несколько дней в детдоме, исчез, отказавшись, видимо, от «почетной» должности директора. За ним появлялся на короткое время кто-то еще, потом кто-то еще, потом снова — никого. Мало кто учился в ту зиму 1935-36 года.

Вот в такой обстановке в конце зимы 1936 года в разбушевавшийся детдом высаживается партийно-комсомольский десант, нацеленный на «захват» власти в детдоме. Это были в основном опытные активисты- комсомольцы, взявшие под повседневный, даже, правильнее сказать, ежечасный контроль весь режим дня детдомовцев, особенно ребят. Присутствовали на подъеме, на завтраке, после чего до обеда и после обеда до ужина занимали ребят всевозможными интересными массовыми играми, викторинами, водили группы в музей, в кино.

Одновременно, может быть, чуть позднее появились и новый директор детдома — Иван Александрович Мороков, и новый завуч — Василии Николаевич Пятунин. Думаю, их поставили на эти посты в рамках ответственных партийных поручений. В городе они были известными людьми. И.А. Мороков после детдома был, кажется, председателем райисполкома, В.Н. Пятунин, помню, был после детдома главным редактором районной газеты. И до детдома они занимали какие-то ответственные посты в городе.

Это были именно те люди, которые с помощью активистов-комсомольцев смогли в короткий срок переломить, нормализовать обстановку в детдоме. Наиболее распоясавшихся ребят быстро раскидали из детдома кого куда: кого досрочно выпустили из детдома, специально добившись, видимо, от местных властей выделения рабочих мест на городских и районных предприятиях, кого в другие детдомы, кого в исправительно-трудовые детские колонии. В исправительно-трудовую колонию угодил и мой старший брат Иван.

И.А. Мороков был уже в довольно пожилом возрасте, наверное, под шестьдесят, участвовал в гражданской войне, имел увечье как результат ранения на воине. Он очень много непосредственно общался с воспитанниками, беседовал, рассказывал о войне, изучал ребят. Но главное, он был, судя по результатам его работы, великолепным организатором и очень заботливым человеком. Первое, что он сделал — всех обул, одел, наладил нормальное, значительно более хорошее питание. К началу 1936-37 учебного года все детдомовцы старше семи лет были определены по школам и стали учиться.

Какие-то шефы подарили детдому музыкальные инструменты — рояль, баян, струнные инструменты. Хорошо организована была художественная самодеятельность — драматический кружок, хор. Получил существенную поддержку танцевальный девчоночный кружок Ольги Георгиевны Флоринской. Стали выявляться таланты и из ребят. Сразу заметно выделился музыкальными способностями Валентин Левашов, за короткий срок от нуля он освоил баян и стал довольно прилично на слух играть на нем. Явно обозначились способности к рисованию у Руслана Ковалевского, у Виктора Медведева.