Казаки в Абиссинии

Впереди ашкер с магазинкой Гра-Кропачека, за ним ашкер с златокованым щитом, так и сверкающим на солнце, и сзади еще человек сто солдат в бело-снежных шамах, с ружьями Гра на плече. Это ли не торжество победителя! Это ли не награда храброму за труды и лишения войны…

Абиссинское войско не имеет точного деления на полки, батальоны и роты, но тем не менее некоторое подобие такого деления есть. Армия какого-либо раса знает его и знает тех кеньазмача, геразмача и тысяченачальников, которые под ним состоят. Каждый солдат знает своего шума, или башу, но число солдат у шумов неопределенно — от 10 и до 100.

Передача воли начальника делается исключительно приказаниями, которые разносятся или ашкерами, или, чаще, непосредственно выкликиваются старшим начальником и повторяются всеми младшими. Я видел сигнальные трубы в корпусе Уольди Георгиса, слышал заунывные звуки их, но я не думаю, чтобы это были правильно организованные и понимаемые всеми сигналы. Может быть, еще они имели значение при подъеме войска с бивака, сборе его после боя и проч., но перестроений или передвижений делать по ним было бы нельзя, в виду своеобразного понимания абиссинцами воинской дисциплины.

По нашему закону, воинская дисциплина состоит в точном и строгом соблюдении всех правил, предписанных военными законами. Но так как в Абиссинии еще нет военных законов, то и дисциплина опираться на них не может. Абиссинский солдат своеобразно разумеет повиновение начальнику. Всякий воин у абиссинцев «знает свой маневр» и действует по своему разумению, на свой риск и страх. Начал ник дает только общую задачу, указывает цель, которой нужно достигнуть, а затем бой разыгрывается почти помимо его воли.

Во время адуанского сражения один из офицеров раса Маконена — Марк, залегая во главе 30 человек в стрелковой цепи против итальянских башибузуков, заметил, что они намереваются занять холм, лежащий между ним и итальянской позицией и имевший командующее значение на этом участке позиции. Имея приказание раса атаковать итальянцев после подготовки огнем, Марк обратился к своим солдатам с предложением перебежать на этот холм.

— Перебежимте вперед, сказал он, иначе башибузуки займут холм и нам плохо будет.

— Чего перебегать-то, и здесь хорошо, ответили одни солдаты.

— А и то перебежим, говорили другие.

— Трусы! собаки негодные! чего боитесь, там место для боя много лучше. И Марк вскочил и побежал к холму, за ним сорвались и другие. Позиция была занята и башибузуки отступили.

Рас Маконен «сильно ругался», по свидетельству Марка, управляя боем. Личный пример, понимание всеми пользы того или другого движения — вот что заставляет перестраиваться, передвигаться войска. Солдат идет на самую смерть за начальником, если он понимает только цель своей жертвы. Жизнью он не дорожит, в ней слишком мало для него приманок.

Но сам негус не заставит его пойти туда, где, по его мнению, нечего делать. Абиссинское войско не пойдет сражаться там, где климат нездоровый, где, по его мнению, не стоит воевать. Он готов умирать от пуль и сабель неприятеля, но не от лихорадки. Он приготовит пищу, постирает одежду начальнику, разведет бивачные огни, если нужно, выкопает ров, но только в том случае, если сам своим солдатским умом признает это нужным и полезным. При русской миссии было 12 человек солдат при офицере, данных ей из армии раса Маконена для сопровождения. Когда часть ящиков была покинута в Дэру, я обратился к офицеру с просьбой отрядить нескольких ашкеров для скорейшей отправки вещей. Офицер отказался, сказав, что солдаты ни за что не исполнят его приказания. Они назначены лишь для личной охраны миссии, но не для понуждения купцов. Точно также они остались равнодушны к тому, что купцы бросились на слугу начальника миссии — так как они охраняли только начальника миссии. Не всякое приказание исполняется. При перестроениях всякого рода немаловажную роль играют длинные и тонкие жерди, которые имеются в руках у каждого начальника. Вслед за приказанием, начальник, который всегда на муле, кидается и бьет по головам нескольких офицеров, те бьют солдат и желаемый порядок устанавливается. Но солдаты из строя кричат на начальника — это не то жалоба, не то прямо брань.

Наружного чинопочитания я солдат не заметил. Правда, в Абиссинии всюду есть известные правила приличия, которые по отношению к старшим начальникам соблюдаются и в войске; так не принято громко говорить с начальником, но говорят в полголоса, почти шепотом, при разговоре с начальником рот всегда прикрывают углом шамы, чтобы скверное дыхание подчиненного не коснулось лица начальника; наконец, при встрече с кеньазмачем или другим старшим начальником солдаты кланяются ему в пояс, но все это относится только до высших сановников. Перед баламбарасом же солдат будет хладнокровно лежать на земле и отвечать крайне грубо и неохотно.

До сих пор мы видали абиссинские войска только обороняющими свои интересы, когда у каждого солдата была вполне понятная ему идея обороны своего дома, своих полей. Ходили еще абиссинцы в походы на галласов, харарийцев и пр., тут каждый шел из-за добычи — и дрались хорошо. Но не думаю, чтобы абиссинские солдаты были хороши, как борцы за идею, менее осязательную для каждого из них.

Если европейские армии состоят преимущественно из пехоты, главным образом, потому, что содержание пехоты дешевле обходится для страны, нежели содержание какого-либо другого рода оружия, то в этом отношении Абиссиния далеко опередила другие державы, потому что содержание ее пехоты почти ничего не стоит государству.

Абиссинский пехотинец по боевым своим качествам близок к идеалу. Среднего роста, пропорционально сложенный, худощавый, с широкою грудью, на прочных мускулистых ногах, пятка которых покрыта такой кожей, которую ножом не разрежешь — он пройдет всюду и везде во всякое время года, днем и ночью. Семьдесят, сто верст в день-это обыкновенный переход для абиссинского пехотинца, семь, восемь верст в час — обычная скорость движения. По горам, по острым и твердым каменьям, по топкому и липкому чернозему, через заросли колючих мимоз, он идет одинаково скоро и легко. Ему не нужны обозы. Спит он, прикрывшись шамою и, в лучшем случае, войлочным бурнусом, сшитым наподобие нашей бурки, все — два-три блина инжиры, горсть рису, немного красного перцу и чесноку, редко-редко сырого бараньего мяса или мяса быка. Как все дети пустыни, он обладает зорким глазом и легко ориентируется даже и на совершенно незнакомой местности. Стрелки абиссинцы недурные, но на небольшую дистанцию, дальше постоянного прицела не пошли и почти никто не знает установки и употребления прицельной рамки. Любимое развлечение их — метание копий (употребляют обыкновенно тоненькую камышовую палочку) и стрельба в цель — бутылку, черепок, белый камень…

Одежда пехотинца состоит из длинной до колена рубахи, коротких и довольно узких полотняных штанов и белой шамы. Головного убора и сапог не полагается. В обыкновенное время все эти вещи сомнительной чистоты и серо-желтого цвета, на парад и в бой все это или надевается новым, или ослепительно белым от хорошего мытья и сушки.

Вооружение состоит из ружья, обыкновенно 4-х — линейной винтовки, у большинства системы Гра, но есть и итальянское Ветерли и Генри-Мартини; я видал также винтовки Винчестера, магазинки Гра-Кропачека с подствольным магазином и простые охотничьи двустволки.

Холодное оружие имеется не у всех и состоит из длинной и кривой сабли в красных сафьянных ножнах, заткнутой за пояс с правой стороны. Клинок французской работы и очень плохого качества. У некоторых есть итальянские сабли в железных ножнах, или штыки от французских или итальянских ружей.

Каждый солдат имеет пояс из широкого куска сафьяна с гнездами для патронов; патронов носится от 36–50. Офицеры и старшие начальники, кроме ружья, которое носит их слуга, имеют при себе револьверы. Я видел револьверы всех систем — Мервина, Смита-Вессона и др.

В армии раса Уольди есть пехота, посаженная на мулов. Вооружение и снаряжение ее такое же, как обыкновенной пехоты, но скорость движения до 12–15 верст в час. Говорят, что ее только 7–8 тысяч. Запасов фуража она с собой не возит, но довольствуется подножным кормом и реквизициями.