Казаки в Абиссинии

Хозяин поманил пальцем управителя, шепнул ему несколько слов и нам подали четыре стеклянных стакана, наполненных мутным желтым тэчем. Мы должны были выпить натощак по полстакана, потом поднялись, пожали руку Дарги и вышли во двор.

От раса Дарги мы поехали к геразмачу Убие, потом к расу Микаэлю.

Геразмач Убие живет на биваке — он гость в Аддис-Абебе. Если комната раса Дарги, дяди императора, первого сановника абиссинской империи, выглядела такой спартанской, без единого украшения, без тени комфорта, то помещение Убие было еще проще. Такая же круглая постройка, альга, накрытая коврами. тот же тэч, мутный, пряный, противный в большом количестве, даже разговор такой же точно, вялый, неопределенный.

Спросите любого сановника в Абиссинии, каково положение дел в стране, где Маконен, где войска Тассамы — ваш вопрос сочтут за величайшую бестактность и вы можете быть уверены, что вам не ответят. Эти воины от рождения отлично умеют держать свою тайну, тайну своей родины — и поневоле тянется скучный светский разговор о погоде, о пути, расспросы о стране…

Среди Аддис-Абебы, на невысоком холме, окруженном банановыми кустами, стоит дом главного прокурора Абиссинии, восьмидесятилетнего старика Афанегуса.

Те же привратники, те же слуги в белых шамах, та же альга. Афагенус лежал на ней больной и унылый. Это старик, способный оживиться, когда его затронут за живое. Когда то это был адвокат, хорошо знающий закон, с твердым характером и чисто-горидическими способностями. В те времена сам Менелик правил судом. Во всех своих приговорах он встречал энергичного противника в лице Афанегуса. Наконец, этот вечный протест надоел императору — «так будь же ты суд ей!» воскликнул Менелик и сделал Афанегуса верховным судьей.

Афанегус женат на молодой, красивой абиссинке и очень ревнив. Он изъявил желание посмотреть конвой начальника миссии. Шесть рослых казаков вошли в зал и дружно гаркнули: «здравия желаем, ваше превосходительство». Эго очень понравилось Афанегусу и он просил разрешения угостить их тэчем.

От Афанегуса нам предстояло сделать визиты духовенству Аддис-Абебы, трем епископам, двум, привезенным из Александрии коптам-абунам Матеосу и Петросу и одному абиссинскому Ичигэ.

У абуны Матеоса во дворе разбит сад. Широколистные бананы кидают вверх бледную зелень, вдоль. песчаных дорожек растут сухоцветы и лупинусы, от высокого кипариса пахнет миром и тишиной монашеской жизни. Привратник доложил о нашем приходе и жестом, нелишенным грации, пригласил нас войти. Приемный зал абуны был полон народа. Прямо против входа на альге, накрытой бархатным покровом, расшитым золотом и весьма напоминающим наши плащаницы, между двух подушек сидел… самый обыкновенный греческий монах. Полное, белое лицо, черные кудри, сбегающие волнами к ушам, черная борода и усы, холеные, лоснящиеся от ухода, на голове черный платок, подобный нашему клобуку, и темная, шитая золотом одежда… У его ног, на полу, отдельными кучками сидели священники и слуги абуны Матеоса и совершали трапезу. Шамы были повязаны поперек плеч, что очень напоминало наших дьяконов. Слуги ели молча, священники, сидевшие у самых ног абуны, тихо шептались. Служители вносили стеклянные графинчики с тэчем и раздавали каждому по одному, и обедавшие, загибая кверху темные шеи, пили этот тэч. Большие блины инжиры и корки хлеба быстро расходились по рукам.

— «Вам не помешает это угощение?», спросил абуна.

— «Они кончают».

Мы ответили, что очень рады видеть абуну, занятого добрым делом.

— «Это у меня каждое воскресенье», сказал абуна и приказал задернуть занавески.

Тонкая белая материя разделила зал на три части, в двух крайних пило угощение, в середине сидели мы.

Начался разговор такой был и у Афанегуса и у раса Дарги. Через минуту нам подали прекрасный тэч. Сваренный на меду, почти прозрачный тэч абуны Матеоса не имел того противного привкуса, который он обыкновенно имеет. При прощании абуна подал нам квадратный крест ажурной работы, усеянный самоцветными камнями, и мы, и казаки конвоя, по желанию Матеоса, приложились к нему.

Другой абуна Аддис-Абебы, Петрос, живет в бедном, деревянном доме. Он гость здесь — настоящее его местопребывание — Анкобер.

Это тоже черноволосый монах, плохо говорящий по-абиссински. Он извинился за простоту своей хижины, потом порылся где-то подле себя и подал начальнику миссии три лимончика. Большие, на выкате, глаза его загорелись, он говорил с жаром и про свою бедную жизнь здесь и про надежды уехать скоро в Иерусалим.

Ичигэ живет так же, как и абуны. У него темно-коричневое лицо и руки, седая борода. Это веселый, не без некоторого юмора, старик, угостивший нас отвратительным вареным чаем, поданным в маленьких кукольных чашечках.

Этим лицом заканчивались наши посвящения туземной абиссинской знати, со всеми познакомились, всех узнали… и, как Гэби со своими солидными каменными постройками, окруженное каменной стеной, с фонтаном, садами и мастерскими неизмеримо выше стоит бедных домов сановников императорского двора, так и личность Менелика, «царя царей, льва колена Иудова», ярко горит над всеми. Его зоркий пытливый ум старается смотреть дальше, глубже, провидеть будущее его родной империи. Его все интересует, все занимает. Старый его знакомый генерал-майор Шведов послал ему фотографии коронования Государя Императора, Исаакиевского собора, парада войск на Марсовом поле, его самого. Подробно расспрашивал Менелик о каждом камне собора, о порядке коронования и, узнав, что русский Император сам возлагает на себя корону — Менелик радостно воскликнул: «также, как и я!» Всякое сходство с Россией ему льстило. Ни французы, ни англичане, ни итальянцы его не интересовали, а как в России? что в России? — это было ему и интересно, и важно и, если что-либо в далекой холодной России было похоже на Абиссинию — это его трогало и восхищало…

Скромный молчаливый воин Маконен, быть может, один понимает своего государя. Он давно уже обзавелся хорошим домом, он давно следит и интересуется всем, что делается вне его родины. Остальные придворные Гэби просты и бесхитростны. Их жизнь течет мирно и спокойно, из темного эльфиня они проходят на альгу, где ведут беседы со своими клиентами, оттуда к негусу, или в свое имение, а когда короткий африканский день окончится, они идут снова в темный эльфинь, в объятия своей законной или незаконной жене. Охота или поход перервут на минуту их мирный жизненный строй, а потом снова полу дремотные споры; усыпляющий тэч и мягкая альга.

XXIV

Абиссинское войско

В Абиссинии нет армии, как нет и мирных жителей. Всякий абиссинец с юношеского возраста и до глубокой старости — солдат. Жена его — солдатская жена и дети-дети солдата и будущие воины. Абиссинец родится с мыслью о войне, все детство проводит в походах, видит богатство, красоту и довольство только от войны, любит войну и считает ее исключительным своим занятием. Строить дома, обрабатывать землю, даже торговать, унизительно для истинного абиссинца — он может только воевать, быть в походах, охранять особу своего начальника.

Природа наделила абиссинца прекрасными военными качествами: абиссинцы храбры, горячи в деле, выносливы на ходьбу, на жару и на холод, обладают почти исключительными способностями бегать по горам, не задыхаясь, неприхотливы в пище и обладают зорким метким глазом…