Фашизофрения

И тот же Шарль де Голль скрупулезно описывает этапы, по которым Гитлер шел к власти над Европой:

«Уже в октябре 1933 он порвал с Лигой Наций и произвольно предоставил себе полную свободу действий в области вооружений. В 1934–1935 Германия предприняла огромные усилия в области производства оружия и укомплектования своих вооруженных сил. Национал-социалистический режим открыто заявлял о своем намерении разорвать Версальский договор и завоевать „жизненное пространство“ для великой Германии. Осуществление такой политики требовало мощной, ударной армии, и Гитлер, разумеется, готовил всеобщую мобилизацию. Вскоре после прихода к власти он ввел трудовую повинность, а затем всеобщую воинскую повинность. Ему нужна была сильная армия вторжения, чтобы разрубить гордиевы узлы в Майнце, Вене, Праге, Варшаве и одним ударом вонзить германский меч в сердце Франции.

1 мая 1937 на параде в Берлине впервые приняла участие полностью укомплектованная танковая дивизия и сотни самолетов…

11 марта 1938 Гитлер осуществил аншлюс Австрии. Он бросил на Вену механизированную дивизию, один вид которой склонил австрийцев к безоговорочному подчинению… Франция не сделала для себя никаких выводов из гитлеровского вторжения в нейтральную страну.

Не было извлечено уроков также и из опыта Гражданской войны в Испании (1936–1939)…

В сентябре 1938, с согласия Лондона, а затем и Парижа, Гитлер захватил Чехословакию. За три дня до соглашения в Мюнхене, выступая в берлинском Спортпаласе, рейхсканцлер поставил все точки над „i“, вызвав бурю восторженного ликования и энтузиазма. „Теперь, — кричал он, — я могу открыто заявить о том, что всем вам уже известно. Мы создали такое вооружение, какого мир еще никогда не видел!“ 15 марта 1939 он добился от президента Гаха ^{137} полной капитуляции и в тот же день занял Прагу. Затем 1 сентября Гитлер выступил против Польши. Во всех актах этой трагедии Франция играла роль жертвы, ожидающей, когда наступит ее очередь.

Когда в сентябре 1939 французское правительство, по примеру английского кабинета, решило вступить в уже начавшуюся к тому времени войну в Польше, я нисколько не сомневался, что в представлениях государственных мужей господствуют иллюзии, будто бы, несмотря на состояние войны, до серьезных боев дело не дойдет. Являясь командующим танковыми войсками 5-й армии в Эльзасе, я отнюдь не удивлялся полнейшему бездействию наших отмобилизованных сил, в то время как Польша в течение двух недель была разгромлена бронетанковыми дивизиями и воздушными эскадрами немцев. Вмешательство Советского Союза, несомненно, ускорило поражение поляков. Но в позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером, отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у Германии, таким образом, руки будут свободными, и лучше уж разделить вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой.В то время как силы противника почти полностью были заняты на Висле, мы, кроме нескольких демонстративных действий, ничего не предприняли, чтобы выйти на Рейн. Мы также ничего не предприняли, чтобы обезвредить Италию, чего можно было достичь, предложив ей выбор между угрозой французского военного вторжения и уступками в обмен на ее нейтралитет. Мы ничего не предприняли, наконец, для того, чтобы объединиться с Бельгией путем выдвижения наших сил к Льежу и каналу Альберта.

Надо сказать, что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар СССР— вопросами оказания помощи Финляндии, бомбардировками Баку или высадкой войск в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией».

Итак, мы видим, что в то время, пока политики Англии и Франции «усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере», а сам Гитлер готовился завершить дела на Западе, прежде чем ринуться на завоевание жизненного пространства на востоке, коммунисты — то есть советское правительство — оказались виновны только в том, что решили «лучше уж разделить добычу, чем оказаться жертвой».

Ни одну страну мы не привыкли обвинять в том, что она отказалась добровольно пойти на самоубийство — ни одну, кроме России.

«Россия глубоко заинтересована в том, чтобы помешать замыслам Гитлера в Восточной Европе»

В 1939 году, уже после того, как гитлеровская Германия очень существенно усилилась за счет Чехословакии, а Англия и Франция были в той же степени ослаблены потерей единственной серьезной союзницы в Центральной Европе, Москва в очередной раз выступила с инициативой обуздания расширения нацистского рейха. 17 апреля английскому послу было передано официальное советское предложение о заключении тройственного союза с Великобританией и Францией.

Черчилль описал ситуацию так:

«Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: „Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею“ или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла».

4 мая того же года Черчилль, который был и оставался антикоммунистом и никогда в жизни от своего антикоммунизма не отрекался, выступал как ярый сторонник скорейшего принятия советских предложений:

«Самое главное — нельзя терять времени. Прошло уже десять или двенадцать дней с тех пор, как было сделано русское предложение. Английский народ, который, пожертвовав достойным, глубоко укоренившимся обычаем, принял теперь принцип воинской повинности, имеет право совместно с Французской Республикой призвать Польшу не ставить препятствий на пути к достижению общей цели. Нужно не только согласиться на полное сотрудничество России, но и включить в союз три Прибалтийских государства — Литву, Латвию и Эстонию.Этим трем государствам с воинственными народами, которые располагают совместно армиями, насчитывающими, вероятно, двадцать дивизий мужественных солдат, абсолютно необходима дружественная Россия, которая дала бы им оружие и оказала другую помощь.

Нет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской агрессии без активного содействия России. Россия глубоко заинтересована в том, чтобы помешать замыслам Гитлера в Восточной Европе.Пока еще может существовать возможность сплотить все государства и народы от Балтики до Черного моря в единый прочный фронт против нового преступления или вторжения. Если подобный фронт был бы создан со всей искренностью при помощи решительных и действенных военных соглашений, то, в сочетании с мощью западных держав, он мог бы противопоставить Гитлеру, Герингу, Гиммлеру, Риббентропу, Геббельсу и компании такие силы, которым германский народ не захочет бросить вызов».

Как видим, Черчилль полагал и, очевидно, имел к этому достаточные основания, что союз Франции, Великобритании и СССР способен был и в 1939 году сдержать гитлеровскую агрессию. При существенном условии: если удастся убедить Польшу и прибалтийские государства «не ставить препятствий на пути к достижению общей цели».

Между тем со стороны Англии и Франции «длилось молчание». Германия же, напротив, всеми доступными способами активизировала свою политику в СССР.

3 мая в Москве случилось событие, которому европейские дипломаты придавали важное значение. В официальном коммюнике говорилось, что «Литвинов освобожден от обязанностей народного комиссара по иностранным делам по его собственной просьбе и что его обязанности будет выполнять премьер Молотов».

Это означало, если называть вещи своими именами, что от попыток добиться соглашения с западными державами для остановки агрессора СССР переходит к более прагматичной политике. Сталин и новый нарком Молотов как бы сказали: мы не отказываемся от переговоров, но, видя их слабую перспективу, начинаем рассматривать и вариант «каждый сам за себя».