Фашизофрения

Бал правил Гитлер.

28 сентября он послал телеграммы Чемберлену и Даладье с приглашением встретиться на следующий день в Мюнхене вместе с Муссолини. В этот самый момент Чемберлен выступал в палате общин. Незадолго до конца его выступления лорд Галифакс, сидевший на галерее для пэров, передал ему телеграмму с приглашением в Мюнхен. В этот момент Чемберлен рассказывал о письме, которое он послал Муссолини, и о результатах этого шага:

«Гитлер согласился отложить мобилизацию на 24 часа… Гитлер сейчас уведомил меня, что он приглашает меня встретиться с ним в Мюнхене завтра утром. Он пригласил также Муссолини и Даладье. Муссолини дал согласие, и я не сомневаюсь, что Даладье поступит так же. Мне нет нужды говорить, каков будет мой ответ…»

Чемберлен вылетел в Германию в третий раз.

Встреча «большой четверки», впоследствии получившая название «Мюнхенский сговор», началась в полдень 29 сентября 1938 года и продолжалась до 2 часов ночи следующего числа — в это время был подписан окончательный меморандум. Гитлер получил все, что хотел, — на данном этапе. Потом его аппетиты, конечно, возросли.

Утром 30 сентября Чемберлен передал Гитлеру проект декларации, в котором говорилось:

« Мы, фюрер и канцлер Германии и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.

Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга.

Мы полны решимости рассматривать и другие вопросы, касающиеся наших обеих стран, при помощи консультаций и стремиться в дальнейшем устранять какие бы то ни было поводы к разногласиям, чтобы таким образом содействовать обеспечению мира в Европе».

Гитлер прочел эту записку и, не возражая ни слова, подписал ее. Фактически это был пакт о ненападении между нацистской Германией и Великобританией.

Вот как оценил итоги Мюнхена Черчилль, которому вскоре пришлось стать во главе воюющей с Гитлером Великобритании:

«Решение французского правительства покинуть на произвол судьбы своего верного союзника Чехословакию было печальной ошибкой, имевшей ужасные последствия. В этом деле, как в фокусе, сосредоточились не только соображения мудрой и справедливой политики, но и рыцарства, чести и сочувствия маленькому народу, оказавшемуся под угрозой. Великобритания, которая, несомненно, вступила бы в борьбу, если бы была связана договорными обязательствами, оказалась все-таки глубоко замешанной в этом деле. Мы вынуждены с прискорбием констатировать, что английское правительство не только дало свое согласие, но и толкало французское правительство на роковой путь».

На Нюрнбергском процессе фельдмаршалу Кейтелю был задан вопрос о мюнхенских событиях:

«Представитель Чехословакии полковник Эгер: „Напала бы Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу?“

Кейтель: „Конечно, нет. Мы не были достаточно сильны с военной точки зрения. Целью Мюнхена было вытеснить Россию из Европы, выиграть время и завершить вооружение Германии“».

Прямыми следствиями Мюнхенского сговора стал пресловутый «пакт Молотова—Риббентропа», и заключенные незадолго до него германо-латвийский и германо-эстонский пакты, и нападение Гитлера на Польшу, и вторжение в СССР. Мир пал жертвой «умиротворителей».

Глава 16. Гиена Европы. За что Польша получила такое нелестное прозвище

Сговор в Мюнхене между либеральными Великобританией и Францией, фашистской Италией и нацистской Германией был, по существу, пактом о ненападении. Ничем не лучше пресловутого пакта Молотова—Риббентропа, а даже хуже, потому что ему предшествовал и его породил. Без Мюнхенского сговора, без изоляции СССР договор о ненападении между Германией и Советским Союзом оказывался и ненужным, и невозможным.

Вся политика англо-французских умиротворителей до заключения пакта Молотова—Риббентропа выглядела так, как будто они стремятся во что бы то ни стало направить агрессию Гитлера с запада на восток. Зачем? Ответ на этот вопрос позже дал политик страны, на первый взгляд не игравшей очень уж заметной роли в тогдашних европейских делах:

Осенью 1941 года, когда вермахт уже резал тело России, на сей счет высказался сенатор-демократ Гарри Трумэн: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше…»Наверное, почуяв, что хватил лишку, Трумэн добавил: «Хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах».

Эта оговорка выглядит данью политкорректности, которую американцы изобрели (точнее, придумали феномену современное название) несколькими десятилетиями позднее.

До этого политкорректность называлась своим настоящим именем — ханжество. Однако наши выводы могут быть пристрастны. Потому мы вновь дадим слово политику, который вряд ли мог быть ангажирован советской пропагандой и не отличался, мягко говоря, большой любовью к России. Вот что писал Черчилль о непрерывном пути англо-французских уступок Гитлеру:

«Оглянемся назад и посмотрим, с чем мы последовательно мирились или от чего отказывались: разоружение Германии на основании торжественно заключенного договора; перевооружение Германии в нарушение торжественно заключенного договора; ликвидация превосходства или даже равенства сил в воздухе; насильственная оккупация Рейнской области и строительство или начало строительства линии Зигфрида; создание оси Берлин — Рим; растерзанная и поглощенная рейхом Австрия; покинутая и загубленная мюнхенским сговором Чехословакия; переход ее линии крепостей в руки Германии; ее мощный арсенал „Шкода“ выпускает отныне вооружение для германских армий; с одной стороны, отвергнутая попытка президента Рузвельта стабилизировать положение в Европе или добиться перелома вмешательством США, а с другой — игнорирование несомненного желания Советской России присоединиться к западным державам и принять любые меры для спасения Чехословакии; отказ от помощи 35 чехословацких дивизий против еще не созревшей немецкой армии, когда сама Великобритания могла послать только две дивизии для укрепления фронта во Франции. Все оказалось бесполезным.

И вот теперь, когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, предлагает гарантировать целостность Польши — той самой Польши, которая всего полгода назад с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на Западном фронте, когда французы, располагая 60–70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рур».

«Россия внушает мне глубокое недоверие»

18 марта 1939 года советское правительство предложило созвать совещание шести держав и обсудить возможности противодействия германской агрессии. Черчилль оценивал это предложение как насущное и необходимое: «Ключом к созданию великого союза было достижение взаимопонимания с Россией». Иной точки зрения придерживался Чемберлен:

«Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие, — писал он 26 марта в частном письме. — Я нисколько не верю в ее способность провести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех остальных. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением».

Итак, «ключом к созданию великого союза было достижение взаимопонимания с Россией…», но «советское предложение… было принято холодно, и его предали забвению». В мемуарах Черчилля рисуется наглядная картина того, как Англия и Франция своей «политикой умиротворения» ставили СССР перед выбором: или в одиночку воевать против гораздо более готовой к войне и более сильной на тот момент Германии — или заключить с Германией договор о ненападении.