Рядовой свидетель эпохи.

Наиболее распространенной ошибкой в этом процессе были ошибки в определении предельно возможных токов, которые могут проходить в цепи записи измеряемого параметра, или неучет непредусмотренных режимов работы испытываемого объекта в целом или отдельных датчиков, сигналы которых регистрируются на шлейфном осциллографе. Неизбежный результат этих ошибок — шлейф перегорел.

За все время своей работы в ГК НИИ ВВС я ни разу не сжег ни одного шлейфа. Но курьезный, неприятный случай, связанный с осцилло- графированием, все же у меня был.

Мне предстояло записать на осциллографе процесс и пределы отклонения от номинального значения напряжения нового стабилизатора напряжения какой-то прицельной станции. Требовалось зафиксировать эти отклонения, очень небольшие по ТЗ, с высокой точностью. Быстро разработал схему измерений отклонения напряжения стабилизатора от номинального значения, скомпенсировал номинальное напряжение стабилизатора от батареи постоянного тока, нашел и включил в цепь измерения блокирующие реле, которые должны были отключать цепь осциллографа при превышении или понижении напряжения стабилизатора выше или ниже допустимого значения или при внезапном выключении стабилизатора напряжения. В цепь измерения отклонений стабилизатора напряжений пришлось включить большое сопротивление, чтобы исключить влияние цепи осциллографирования на работу стабилизатора напряжения. В результате этого максимальный ток в цепи шлейфа при допустимых отклонениях напряжения стабилизатора получался порядка одного микроампера.

Во всем Управлении шлейфов такой чувствительности оказалось всего два, и оба в нашем отделе. Это были уникальные, сверхчувствительные шлейфы немецкой фирмы «Сименс», попавшие в институт, надо полагать, в порядке репараций из поверженной Германии. Максимально допустимый ток у них был всего 2 микроампера. Начальник лаборатории после неоднократных и строгих предупреждений о том, что это — единственные два шлейфа во всем институте, что их надо очень беречь и что в случае, если я их пережгу, я понесу серьезную материальную ответственность, доверил их мне.

Я тщательно спаял всю схему, проверил еще раз все элементы схемы, особенно тщательно проверил по микроамперметрам срабатывание блокирующих реле. Все работало исправно и надежно. Провел первые замеры при работающем регуляторе напряжения, показал первые результаты ведущему инженеру, получил похвалу. Но тут подоспели майские праздники, нам объявили два дня выходных. Шлейфы я из осциллографа вынул и, от греха подальше, отдал на время праздников начла- бу на хранение. Он запер их в железный сейф, стоящий на окне с выставленной рамой.

После праздника работы с регулятором напряжения продолжались. Получил я снова в свое распоряжение драгоценные шлейфы, поставил в осциллограф, начал было записи, но сразу обнаружил: шлейфы неисправны. «Прозвонил» их (термин, думаю, известен всем) — непрерывность цепей отсутствует. Екнуло сердце — неужели пережег? Тщательно все проанализировал, нет, пережечь не мог. Докладываю начальнику лаборатории, так и так, пережечь не мог, но оба шлейфа неисправны. Чуть не с кулаками набросился на меня начлаб: «Все же пережег шлейфы, такой — сякой!». Уверяю — не мог пережечь, — не верит. Доложил он начальнику отдела, тот тоже с упреками. Вылезли и недоброжелатели-завистники, поддакивают начальнику. Я настаиваю на том, что не пережигал. Начальник отдела назначает специально комиссию по расследованию этого факта и грозит мне наказанием и привлечением к материальной ответственности. Я твердо уверен в том, что не пережигал, и анализирую возможные другие причины. Комиссия сообща решает шлейфы разобрать и осмотреть нити рамок. Всем известно, что когда нить шлейфа перегорает, в том месте кончики разорвавшейся нити оплавляются, и это хорошо всегда видно. Признак самый верный, свидетельство того, что шлейф пережжен, всеми признаваемый. Нейтральный в споре техник аккуратно разбирает шлейф, все с любопытством и нетерпением ожидают. Наконец рамка извлечена из корпуса шлейфа и видно, что очень тонкая нить рамки оборвана. Место разрыва тонкой серебряной нити рассматривается через лупу большого увеличения. Всем видно, что оплавления концов разорвавшейся нити нет. Я настаиваю на том, чтобы в акте комиссии этот факт был четко записан. К акту прилагается мое объяснение, в котором я выдвинул свою версию обрыва шлейфов. Я ее уже к тому моменту тщательно продумал и пришел к такому заключению.

В тот год на майские дни случился заморозок, железный сейф, стоящий на окне с одной только летней рамой, сильно охладился, сильно охладились и шлейфы, корпуса которых тоже металлические. Нити сверхчувствительных рамок сильно натянулись. В конструкцию рамки входил специальный грузик, который поддерживал нить в состоянии постоянного натяжения. При первых же небольших толчках нити под действием этих грузиков и оборвались. Никаких документов по эксплуатации шлейфов у нас тогда не было. В них, наверное, были оговорены условия хранения шлейфов, исключающие их эксплуатацию в состоянии сильного переохлаждения. Комиссия вынуждена была согласиться с моей версией. Моя профессиональная честь была реабилитирована.

Основная работа по выявлению соответствия параметров конкретного изделия, представленного на испытания, техническому заданию на него, проводилась на земле: в лабораториях, на трассах стрельб, в термобарокамере, где создавались условия, близкие к условиям высотного полета. И везде среди самых ответственных исполнителей были техники-испытатели.

Иногда в Управление приходили сверхсрочные оперативные задания от высокого командования. В выполнении нескольких таких заданий мне довелось участвовать. Было это, кажется, весной 1949 года. Поступило срочное распоряжение в институт от Министра обороны — переиспытать силу отдачи новой пушки (вроде это была пушка НР-23), установленной на последней модели истребителя Ла-5. При стрельбе из новой пушки начали ломаться ее лафеты, то есть та часть конструкции, стрелково-пушечного комплекса, с помощью которой пушка крепится к самолету или двигателю.

Как часто бывало в таких случаях, конструкторы лафета пушки, которым, естественно, предъявили претензии в первую очередь, доказывали, что им была задана неверная сила отдачи пушки, что она при разработке пушки была неверно замерена, и что виноват разработчик пушки. Нашему управлению и было приказано в самом срочном порядке переиспытать силу отдачи пушки новейшими методами. Каким методом испытывали силу отдачи раньше, я не знал, был далек от этого. Надо было изобрести новый метод..

Была срочно создана бригада на выполнение этого оперативного задания, руководителем ее был назначен заместитель начальника управления по научно-исследовательской работе подполковник В.А. Протопопов. Ведущими инженерами, кажется, были назначены капитаны Быковский и Орденков. Я в этой бригаде должен был произвести осциллографирование силы отдачи и представить в акт по испытаниям обработанную осциллограмму. Работа эта заняла у нас тогда целые сутки. Начали мы работу в середине дня, когда Протопопов где-то достал пермаллоевые датчики, применявшиеся тогда при взвешивании самолетов. Мы их протарировали под какими-то прессами, то есть сняли зависимость выходного напряжения датчика от силы его нагружения, приспособили к специальному стандартному лафету авиационной пушки. Опробовали наше приспособление стрельбой из пушки.

К этому моменту наступила уже глубокая ночь. Перед самым ответственным этапом работы — контрольными отстрелами, нас с испытательной трассы свозили в столовую, вспомнив, что мы провозились с тарировкой и приспособлением и без обеда, и без ужина. Хорошо нас покормили (для этого специально организовали дежурство в столовой работника кухни и официантки). Возвратились на трассу стрельбы, но тут, как на грех, выключилось силовое электропитание лаборатории. Пришлось разбираться, в чем дело, лазать по щитам электропитания, находить и устранять неисправность. Это тоже заняло немало времени. Вот так и протянулось время до утра. Только ранним утром, после нескольких проб записали чрезвычайно кратковременный электрический сигнал, характеризующий процесс отдачи пушки во времени, на осциллограмму. И только ко второй половине дня, то есть ровно через сутки практически непрерывной работы, представил я проявленную и размеченную осциллограмму испытаний.