Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Но, разумеется, глава окажется неполной и даже ущербной, если не будет упомянут в ней и ПУШКИН… Начнем с набившей оскомину, распространенной Анненковым со слов Гоголя байки, о том как, приехав в Петербург, тот отправился прямиком на квартиру к кумиру (грезил этой встречей еще со школьной скамьи)… По дороге юноша якобы так оробел, что, добравшись до дверей, «убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликеру» и лишь остограмившись для храбрости, вернулся и позвонил.

«Дома ли хозяин?» — якобы спросил он у отворившего слуги, — «Почивают!» — якобы был ответ. «Верно, всю ночь работал?» — «Как же, работал — в картишки играл», — огрызнулся-де лакей и хлопнул дверью. Что, скорее всего, самая настоящая врака из серии «с Пушкиным на дружеской ноге»… Судите сами: с чего бы это Никите (или кто там отпирал — если сей хрестоматийный визит вообще имел место) докладывать первому встречному о привычках и слабостях барина? Этакий Лепорелло, понимаешь, а не русский крепостной мужик первой половины XIX века!..

Небось, когда вы не можете подойти к телефону, ваши близкие не спешат уведомить звонящего, что интересующее его лицо в туалетной комнате расслабляется?

С Гоголем насчет Пушкина вообще всё достаточно прозрачно. Изобильные россказни Николая Васильевича про задушевную дружбу с Александром Сергеевичем имели под собой, увы, сугубо корыстную основу: скажи мне, кто твой друг… И большею частью были высосаны лукавым малороссом (хоть и весьма небесталанно) из пальца. Чему посвящена масса исследований, с которыми легче согласиться, нежели спорить.

Убедительней прочих выглядит развенчание мифа об их обширной «переписке». За все время знакомства Пушкин ответил на докуки Гоголя не более чем дюжиной строк — совокупно! Да и те все в духе: ага, ладно, похлопочу и т. п. И везде на «вы». Это «вы» можно было бы объяснить уважением к другу старше себя, но разница в возрасте — десять лет в пользу Пушкина. Николай же Васильевич трепетно до конца дней хранил все (и всего) четыре ЗАПИСКИ к нему Александра Сергеевича. И пощадил их даже перед смертью, сжигая рукопись «Душ» и архив…

Забавен и следующий эпизод. Вскоре после представления первому поэту России, Гоголь отписал матушке впредь слать ему корреспонденцию на Царскосельский адрес нового знакомца — без особой, заметим, к тому надобности. А на конверте велел указывать: «Его Высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину. А вас прошу отдать Н. В. Гоголю». Причем Николай Васильевич инструктировал маменьку на сей счет неоднократно.

Надо было знать гоголеву родительницу — вскоре о приятельстве ее сына с Высокоблагородием знала добрая половина невильной тогда еще Украйны… Почта, опять же: глядят: кому? — Пушкину, для кого — для Гоголя. Не слабо!

За такое паблисити можно было стерпеть даже выволочку от шокированного столь бесцеремонным назначением в личные почтмейстеры недоросля Высокоблагородия. «Приношу повинную голову, — оправдывался Н.В., — ругайте меня лихим словом, но где гнев, там и милость». Правда и тут молодой интриган не оплошал и свалил вину за конфуз на «глупую» (это его определение) госпожу Гоголь-Яновскую…

Между прочим, и всем известное «с Пушкиным на дружеской ноге» Николай Васильевич осмелился вложить в хлестаковские уста лишь после смерти «друга».

Умиляет и эпизод дарения Пушкиным Гоголю сюжета «Мертвых душ» — его давно уже следует вымарать если и не из истории, то хотя бы из школьных учебников.

Хотя бы потому, что, во-первых, мы знаем об этом лишь от самого Гоголя. Причем заговорил он о «подарке» лишь в марте 37-го — то есть уже ЗА гробом солнца русской поэзии, аккурат в дни, когда услышал о гибели А.С. А до того — никому, ни слова. Но этак и мне можно признаться, что идею этой вот, к примеру, книжки мне тоже Александр Сергеич завещал, почему нет? Потому что в эпохах немножечко разошлись? И только-то?..

Во-вторых: а чего это Пушкин всё дарит и дарит ему свои сюжеты? — «Ревизор» же тоже пушкинским презентом считается. И тоже строго со слов облагодетельствованного.

Коллизии «инкогнита из Петербурга» Александр Сергеевич, скорее всего, вообще не придумывал. Поскольку еще задолго до измышленного Николаем Васильевичем акта торжественной передачи сюжета существовала комедия Григория Квитки «Приезжий из столицы, или суматоха в уездном городе» — название само за себя не говорит?.. А за год до живописуемого Николаем Васильевичем дарения была опубликована повесть Александра Вельтмана «Провинциальные актеры» — и как на грех, с тоже куда как схожим сюжетом…

Да даже если и придумал Пушкин «Ревизора» — чего ради практикующему писателю разбрасываться роскошными замыслами?.. Может быть, потому дарил, что не верил в собственный дар — посредственненький, не дотягивающий до права реализовать свои же гениальные идеи?.. А в гоголев, видимо, шибко верил! И, видимо, для окончательной уже надежности товарищ Гоголь вынудил куда как кстати почившего товарища Пушкина еще и «уточнить»: не отдал бы, дескать, этого сюжета никому другому…

Единственное же, что от самого Пушкина нам известно наверняка — это его предуведомление относительно товарища Гоголя действительно друзьям: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обдирает меня так, что и кричать нельзя». Ай, в общем, да Гоголь, ай да сукин кот!

Вы можете, конечно, потопать для порядку ногами, но планомерными вбросами хитроумно сфабрикованной дезинформации Николай Васильевич добился своего: сначала Белинский — еще при живом авторе «Онегина» — заявил: «Мы в Гоголе видим БОЛЕЕ ВАЖНОЕ значение для русского общества, чем в Пушкине». Белинскому подпел одержимый поиском реального Рахметова Чернышевский. И, наконец, Гиппиус (брат Зинаиды) подвел логическую черту: «Пушкин — литературный советчик уже завоевавшего себе литературное имя Гоголя». И как бы получается даже, что это Пушкин Гоголя, (а не наоборот) «ангелом святым» да «верным богомольцем» величал.

Было, в общем, чего ради автору «Мертвых душ» под Александром Сергеевичем себя пиарить… И человеку, придумавшему и вложившему в уста Пушкина реплику «Боже, как грустна наша Россия!», ничего не стоило мизансцену со слугой-стукачом измыслить. И на наш циничный взгляд гоголева история про пушкинские картишки — история не про Пушкина, а про собственное эго.

Но дым в ней не из ничего. Тут Николай Васильевич всего лишь грамотно использовал общеизвестную страсть Александра Сергеевича к игре. Известному слависту Джону Бейли для характеристики Пушкина хватило трех слов: «Легкомысленный офранцуженный КАРТЕЖНИК». Не нам корить его за беспардонность, но для навешивания такого ярлыка должно было располагать достаточными основаниями. Значит, располагал…

Поэт полюбил игру еще в подростковом возрасте. Во всяком случае, вскоре по выходу из лицея один из однокашников, уезжая за границу, заплатил ему долг — «по школьной еще шалости». Это произошло в тот самый день, когда гадательница Кирхгоф предрекла юноше смерть от белой не то лошади, не то головы…

Поигрывал Александр Сергеевич и в Кишиневе — всё больше в компании небезызвестного подполковника Липранди. Лихой вояка, кстати, был убежден, что истинного пристрастия у молодого Пушкина не было ни к винопитию, ни к картам. Жизнь «сама подвела его к зеленому столу»: игра тогда была в большом ходу, а уж в полках — первее всего. Ссыльный поэт не хотел отставать и терся возле вистующих, а то брал свободную колоду и предлагал кому-нибудь срезаться в штосс, в эскарте, а чаще — в банк.

Раз нарвался на опытного, а проще сказать, жульничающего игрока — офицера генштаба Зубова. Тот обчистил его как липку, и юноше ничего не оставалось, кроме как ходить меж играющих со скучной миной и бормотать что-то типа «ну нельзя же платить такого рода проигрыши». Зубов не мог не услыхать и вызвал наглеца. И случилась дуэль, во время которой «наглец» с равнодушным видом кушал черешню, а потом удалился, не сделав ответного выстрела (одноименную повесть все проходили)…

Чуть позже, в одесскую уже бытность, непоседа подался в самую настоящую самоволку — на какой-то бал аж за несколько сотен верст — в надежде пересечься там с очередным предметом своих тогдашних ухаживаний. Вяземский вспоминал, что, «приехав в город, он до бала сел понтировать и проиграл всю ночь до позднего утра, так что прогулял и все деньги, и бал, и любовь свою»…