Сатирические очерки

«Я, сеньор Фигаро, да разрешит мне правительство это заявить, – либерал по крови, так как в моем роду это семейное зло. Меня наградили дурной наследственностью, но, за неимением иной, я эту болезнь именно унаследовал, а не украл. Если бы я умел красть, все было бы иначе, и сейчас мне не надо было бы оставаться либералом, потому что тогда я мог бы стать кем угодно. Я мог бы отправиться во Францию с деньгами и проклятиями общества либо найти себе должность, где мог бы продолжать обделывать свои делишки, ибо деньги – всегда деньги.

Однако ничего подобного на самом деле нет, и все мое имущество сейчас состоит из либеральных воззрений, которые всех бесят, и стула, на котором я сижу.

Одним из первых я взялся за оружие против французов во времена борьбы за независимость. Почти одновременно было покончено с войной и с конституцией. Так что ничего удивительного не было в том, что меня не наградило известное лицо, только что прибывшее. [314] Но вот настал 20-й год, и хотя я ораторствовал во всех кафе Мадрида, выделяясь своим патриотическим рвением во всех общественных мероприятиях и волнениях, тем не менее я не добился ничего, кроме должности в бюро продажи лотерейных билетов. Я служил в национальной милиции, требовал установления регентства, я… да разве можно вспомнить все, что я тогда делал! Но такова уж моя судьба: всегда трудиться на благо других. В войне за независимость, подобно другим, я трудился во имя его величества: но оставим в покое эту совершенно невероятную фантазию. Во времена Конституции я трудился ради того, чтобы кое-кто стал министром, а некоторые другие разбогатели. Такова судьба тех, кто, подобно мне, действовал честно. Даже в качестве служащего бюро продажи лотерейных билетов что я в конце концов делал? Трудился ради того, чтобы выигрыш выпал кому-нибудь другому. В 23-м году родина перебралась в Кадис, [315] и я вместе с нею. Прибыл я туда раздетый и разутый, но в Трокадеро совершал чудеса; [316] тем не менее дела приняли дурной оборот, и осколки родины разлетелись в разные стороны. Некоторые долетели даже до Америки. Я лишился всего: родины, ускользнувшей у меня из рук; должности, которую захватил какой-то роялист, пока меня не было в Мадриде; денег, потому что бунтовал в то время, как другие обделывали свои делишки. Я вернулся в столицу, где за приверженность к либерализму порядочное время отсидел в тюрьме. Десять последующих лет… Но не будем о них говорить! Ах, если б я эмигрировал! Можете себе представить мое положение, если я сожалею о том, что не покинул родину.

Пришла пора Ла Гранхи, [317] и, увидев возможность спасения родины, я стал одним из тех первых кристиносов, [318]которые чуть ли не тайно вооружались в Мадриде. Вскоре известный министр, не любивший опасных нововведений, видимо счел дурным и это нововведение – наше стремление стать кристиносами, и мы – я и некоторые другие – отправились в ссылку.

Возвратился я из ссылки благодаря заступничеству. Взошла заря 27 октября. Роялисты угрожали Мадриду. Полный патриотических чувств, я вышел на улицу, чтобы спасти родину, находившуюся в опасности; я разоружил, рискуя жизнью, многих роялистов. Но опасность миновала, мятежники сдались на милость победителей, и власти, которым я представил свои трофеи, приказали меня арестовать, потому что родина больше не нуждалась в моих услугах, и к тому же я взялся за оружие, не имея на то разрешения. Странная все-таки бывает судьба у человека. Если бы роялисты действовали энергичнее, я стал бы героем дня. Но они быстро сдались, и я превратился в бунтовщика, в зачинщика беспорядков. Если бы роялисты победили, меня бы повесили. Руководители моей партии поступили со мной более благородно, ограничившись лишь тюремным заключением.

Но, наконец, я вышел из тюрьмы и снова полон энтузиазма. «Ведь рано или поздно мы, либералы, – подумал я, – должны же быть вознаграждены». Я решил записаться в городскую милицию, но мне сказали, что, лишившись в 23-м году своего небольшого имущества, я не могу представить гарантий. Как прекрасно поступили роялисты, разорив нас дочиста! Ведь если бы нам что-нибудь оставили, мы смогли бы вооружиться против них. Тем временем появился на свет Статут и основные законы. Я являюсь, чтобы требовать восстановления в прежней должности. Но, друг мой, в основных законах ничего не сказано о лотерее; черт побери все эти современные изобретения! Хотя я перелистал все исторические хроники и метрические записи, в них мне ничего не удалось разыскать: так что я убедился, что лотерея – это новшество. Моя служба, таким образом, не имела никакого отношения к монархии. Поскольку мои претензии не опирались на основные законы, их сочли неосновательными.

Между тем ряды милиции расширялись и, наконец, приняли и меня. Я предоставил себя в распоряжение родины, чтобы отправиться в Бискайю, полагая, что в этом есть нужда! Какое заблуждение! Ни в ком там нет нужды. Я изучаю военное дело, но так как нас не собирают, то, поверите ли, сеньор Фигаро, я до сих пор не знаю в лицо ни одного из своих товарищей по милиции.

Но все это пустяки. Были раскрыты какие-то заговоры, и меня арестовали как сторонника анархии. Началось следствие, розыски. Единственное, что удалось установить, это то, что я находился в тюрьме. Опасность, таким образом, существовала не для родины, а для меня.

Таково мое положение, сеньор Фигаро. При всем том я остаюсь либералом: что ж поделаешь, если рубашка всегда оказывается мне не по размеру.

Имея в виду все, что я рассказал, умоляю вас позаботиться, чтобы ваше перо не дремало, шествуя по пути оппозиции, по которому оно столь славно двигалось до сих пор. И помните, что если вы сдадите позиции, я и мои друзья ославим вас на весь мир, как продавшегося правительству.

От правительства толку не видно, и наше спасение – только в упорной оппозиции. Итак, держитесь за оппозицию, сеньор Фигаро, и удвойте силу своих сатирических выпадов, если хотите сохранить уважение вашего покорного слуги.