Корни сталинского большевизма

Трудно сказать, насколько эффективно подобные призывы настраивали пролетарский контингент на сотрудничество. Зато с уверенностью можно утверждать: большинство комсомольских функционеров негативно относились к другой излюбленной теме Бухарина – осуждению всего, что связано с понятием «русский». Заметим, здесь он полностью смыкался со своими оппонентами Зиновьевым, Каменевым, Радеком и др. Лозунги типа «Встань, Русь идет» вызывали у Бухарина крайнее раздражение. Как он поучал, патриотические чувства приведут к потере влияния в массах, столкнут на великодержавный путь, подорвут дело революционного братства [1026]. На VIII съезде ВЛКСМ (май 1928) Бухарин специально остановился на росте проявлений «великорусского шовинизма» и потребовал оберегать большевистскую национальную политику, как один из устоев пролетарской диктатуры в стране, как одно из самых ярких завоеваний интернационализма. «Старая великодержавная спесь, третирование всякой другой национальности, как нации второго порядка, как «инородцев» – эта надутая, чванливая идеология российского помещика и либерального барина… начинает вновь пошевеливаться» [1027]. Подобные настроения пытаются использовать чуждые нам социальные группы, чтобы вести борьбу против советской власти. Бухарин призвал воспитывать дух презрения к антисемитизму, проводить разъяснительную работу, преодолевать культурную отсталость людей, ведь «таких дураков у нас, кстати сказать, еще много» [1028]. И в этом Бухарин был недалек от истины: в ряды комсомола вливалось множество носителей той великорусской идеологии, с которой он призывал бороться. И от этого позиции «любимца партии» в комсомоле не становились более прочными. Хотя руководство ВЛКСМ в лице группы Чаплина-Мильчакова ориентировалось на него.

Не стоит забывать, что большую роль в разгроме зиновьевцев сыграли не только сторонники Бухарина, но и другие силы – вышедшие из рабочей среды и не видевшие в нем кумира. Противостояние с оппозицией положило начало сближению этих комсомольских функционеров с другой крупной фигурой большевистского ареопага – Сталиным. До конца 1920-х годов он не был вовлечен во внутрикомсомольские расклады и больше присматривался к различным группам влияния и их вожакам. Правда, его вклад в разгром троцкистско-зиновьевской оппозиции хорошо осознавали и здесь. Например, представитель мятежной ленинградской организации, выступая с трибуны VII съезда ВЛКСМ, так описал царящую в организации атмосферу: «Ты за кого? Сталинец или не сталинец? Если не сталинец – жми, дави, загоняй подальше, даже так, чтобы не пикнуть. – это в нашем союзе ничего общего с ленинским воспитанием не имеет, и нужно разъяснить, что союз не сталинский, а Ленинский» [1029]. Интересно, что хотя на разных съездах и конференциях комсомола перебывали практически все большевистские руководители, Сталин на них не присутствовал. Его имя впервые было упомянуто на том же VII съезде, когда будущий комсомольский лидер А. Косарев предложил направить генсеку приветственную телеграмму [1030]. А сам он впервые появился перед комсомольской аудиторией только на V конференции ВЛКСМ – 29 марта 1927 года [1031], по приглашению ряда делегатов. Правда, речь вождя была довольно краткой: он коснулся внешней политики (китайские дела) и внутренней (снижение себестоимости продукции) [1032].

Сталин присматривался к бухаринской группе в комсомоле. В преддверии XIV партийного съезда он приглашал Чаплина и Мильчакова к себе на квартиру в Кремле, чтобы удостовериться в их позиции накануне решающей схватки с оппозицией; после разговора стороны остались недовольны друг другом [1033]. Позже, на одном из заседаний оргбюро ЦК ВКП(б) Сталин (через Молотова) просил Чаплина и Мильчакова изменить название подготовленной к массовому изданию книги «Заветы Ленина молодежи» на другое, но те категорически отказались [1034]. Летом 1928 года у генсека партии произошел конфликт с руководством комсомола. Сталин поместил в «Правде» статью, где обосновывал возрастание роли самокритики вследствие обострения классовой борьбы как внутри страны, так и на международной арене. Только с помощью развертывания самокритики можно повысить культуру рабочего класса, умножить его силы. Но некоторые органы печати иногда сбиваются на критику ради критики, превращая этот важный инструмент в «спорт», бьющий на сенсацию. В пример генсек привел «Комсомольскую правду». По его мнению, газета, освещая важные темы, допустила публикацию целого ряда компрометирующих карикатур. Он поставил под сомнение возникшее в комсомоле движение «легкая кавалерия», чьей главной целью декларировалось искоренение бюрократизма; Сталин назвал его «легкомысленной кавалерией» [1035]. Однако дело приобрело неожиданный оборот: бюро ЦК ВЛКСМ поддержало редакцию «Комсомольской правды». Сталину было направлено письмо (оно начиналось с сухого и лаконичного обращения – «т. Сталин»), авторы которого отрицали обвинение генсека, будто молодежная газета гонится за сенсациями, а также выражали тревогу за судьбу движения «легкой кавалерии», прекрасно себя зарекомендовавшего [1036]. Ведь теперь, после сталинской оценки, эту форму работы начнут высмеивать бюрократы и их подголоски. Любую критику они смогут назвать «легкомыслием», что заметно затруднит участие комсомола в борьбе с бюрократическим разложением. Заканчивалось письмо так: «Мы желали бы, чтобы Вы поделились с нами своими соображениями на этот счет, если возможно, то и через печать» [1037]. Сталин лично никак не отреагировал на это послание, но ЦК партии осудило «Комсомольскую правду» за примиренчество. На бюро ЦК ВЛКСМ вновь возникли дискуссии: соглашаться или не соглашаться с такой оценкой. В результате А. Мильчаков, недавно сменивший на посту первого секретаря ВЛКСМ Чаплина, был отправлен в отставку.

К этому времени предпочтения Сталина во внутрикомсомольских раскладах уже были определены. Он сделал ставку на функционеров, вышедших из рабочей среды и критично настроенных к интеллигентским соратникам по союзу; в подавляющем большинстве это были представители русской молодежи. Генсек решил помочь им взять бразды правления комсомолом в свои руки. Именно эту аудиторию чуть ранее пытался приручить Зиновьев, так и не сумевший со своей проповедью мировой революции стать для нее своим. Знакомство с конкретными выдвиженцами позволило установить, что, как правило, мы имеем дело с выходцами из старообрядческой общности, завязанной на индустриальные центры страны. К концу 1920-х годов они (разумеется, не без помощи генсека) обрели своего яркого лидера – Александра Косарева. Он родился и жил на северо-восточной рабочей окраине Москвы, в районе рек Яуза и Хапиловка, примыкавшем к знаменитому Преображенскому кладбищу – крупнейшему беспоповскому центру России. Его родители работали на трикотажной фабрике, на заводе «Рихард-Симон» (после революции «Красная заря»). На том же заводе в качестве слесаря начал трудовой путь и Косарев, иронично называвший его «семейным» предприятием, поскольку там трудилось не одно поколение Косаревых [1038]. После революции вступил в комсомол, вскоре став первым секретарем Бауманского РК РКСМ. Для борьбы с оппозицией его направляли на работу в ленинградскую организацию, затем вернули в родную московскую. В марте 1929 года Косарев был избран генеральным секретарем ЦК ВЛКСМ. Его появление на этом посту дало старт обновлению всей комсомольской верхушки.