Вечный слушатель

Здесь тишину, застывшую в колоннах,

одни тревожат взмахи влажных крыл.

Приплыв, уснешь под пологом небес,

и он приходит, ничего не ждущий,

махнет рукой из кипарисной пущи:

в священной роще властвует Гадес.

Плыви, пока не опустилась мгла!

Лишь голуби слетаются к Елене;

не слушай, нет, того, что шепчут тени:

"Да, яблоко, Парисова стрела..."

TRISTESSE

Не только над лугами асфоделей

блуждают тени прошлого: взгляни

на грани сна и яви, у постели,

порою появляются они.

Так что такое плоть? Шипы и розы.

Так что такое грудь? Атлас, парча.

Как ослабела власть метаморфозы,

воспламенявшей бедра и плеча!

Былое: слишком ранние подруги.

Еще былое: память старика.

Вернется все, как водится, на круги,

любовного не слушай шепотка.

И вот - ноябрь; печальная погода,

отшельничество боли и судьбы,

лишь холод неба, лишь печаль ухода,

лишь кипарисов черные столбы.

ГЕРМАН КАЗАК

(1896 - 1966)

ГРОБНИЦА ВОЛЮМНИЕВ

Множит солнце красоту

Холмов умбрийских и сада.

Всюду лоза в серебристом цвету

Будущего винограда.

Кипарисов темный креп

Миру - контраст печальный.

Предо мной - дорога в склеп,

Тропка в толще скальной.

С гладких, красноватых плит

Льется холод жесткий;

Факел пламенем шевелит,

На стене - силуэт громоздкий.

Как всем пришлецам, уместно и мне

Почтение к древней вере.

Близость ли смерти сейчас в глубине

Пульсирующих артерий?

И я иду в чертог под скалой,

Вниз, по лестнице узкой,

И вдыхаю дух былой

Древности этрусской.

Прежние боги блюдут в тишине

Прежние законы:

Над саркофагами, на стене

Голова Горгоны.

Но не отогнать беду

Мгле тысячелетней.

Ныне к пращурам иду

Я, их сын последний.

Лавроносцу - смерти страх

Здесь грозней и гуще.

Прах ты был и станешь прах,

Как любой живущий.

Смело выигравший бой

В топь забвенья канет.

Каждый, взысканный судьбой,

Взыскан смертью станет.

Должен дух новейших дней,

Демонов потомок,

Здесь кружить среди теней,

В тишине потемок.

Но и здесь, во тьме сырой,

Жизнь тревожит души:

Доносящейся порой

Флейтою пастушьей.

А приход или уход

Знаменуют смену:

Только смерть и придает

Бренной жизни цену.

ИТОГ

Неуютностью мирскою

Мир пронизан по-людски.

Время тянется к покою,

Заплетаясь в узелки.

Все, что красками дышало,

Затянула пелена.

Как пергамент, обветшала

Никчемушная луна.

Звездный блеск на небосклоне,

Свет галактик - все ясней.

Наши нищие ладони

Просят хлеба у теней.

ГЕОРГ ГЕЙМ

(1887-1912)

ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

I

Как молниями, полон океан

Печалью черной. Из бурлящей мглы

Вскипают с юга темные валы;

Как исполин рыдает ураган.

Не птица ль вырывается вперед?

Пылает мрачный нимб вокруг чела,

И уместилось в грозные крыла

Немерянное клокотанье вод.

Мелькни, Китай, где желтая вода

Драконьими оскалами пестрит,

Где фейерверк по вечерам горит,

Где в рамах гонг не молкнет никогда.

Но не от капель скудного дождя

В грозе его одежда тяжела,

А за его спиной скрипит шагла,

С собою время в вечность уводя.

Его лицо, как будто коркой льда,

Чудовищной покрыто пустотой;

Он весь - как обгорелый сухостой,

И, словно пыль, уходят прочь года.

Но все же скарпель тягостных веков

Морщинами прошелся вдоль чела,

Вся шевелюра, словно снег, бела,

И пламенем горит вокруг висков.

Матросы, будто мумии, в пыли,

Ждут на скамьях бессчетные лета;

Впились их руки в сгнившие борта,

И, словно корни, в них давно вросли.

У каждого косица, как берет,

Намотана вкруг кости черепной.

На шее, тонкой, как тростник речной,

Болтается ненужный амулет.

Пусть капитан кричит, но каждый глух:

Зеленоват колышащийся мох.

Который стар, который сам иссох,

Которым осень им закрыла слух.

II

Поэт приветствует тебя, фантом.

Ты тень любви влечешь во тьму ночей,

Чтоб очутиться с ней в соборе том,

Где бурей разожжен огонь свечей.

Там жертвенник куриться перестал,

И родники печали там больны

И смерть близка, и почернел металл.

Как цепи тяжелы и как длинны.

Пылает алый свет среди могил.

Стоит служитель возле алтаря.

В груди - кинжалы. Из последних сил

Живет любовь, то тлея, то горя.

А призрак через черный коридор

Спешит за черною толпой теней.

Луна ко лбу его склоняет взор

И голоса бредущих все слышней,

Дорога их темна и глубока,

Шаги неспешны. Словно водопад,

О стены плещет горькая тоска,

И за каскадом рушится каскад.

Вот - факельщики входят во врата,

За ними следом - вносят саркофаг;

И музыкою штольня залита,

Печальной, ускользающей во мрак.

Кто опочил? Кого уносят прочь?

Здесь только флейты зову одному

Дано затихнуть, - и ложится ночь

Там, где сейчас прошел кортеж во тьму.

Седую полночь желтая свеча

Расталкивает: слышен волчий вой

Так стонет ветер, одиноко мча

Во склеп, к могиле, к пыли гробовой.

Безмерная печаль. Впотьмах бредет

По плитам странник, молчалив и хмур,

Над ним созвездья покрывают свод

Подобьями магических фигур.

КАРЛ ЦУКМАЙЕР

(1896 - 1976)

ВРЕМЯ ИСПОЛНЕНИЯ

До половины прожитое лето;

Встает богатство мира в полный рост.

По небесам грохочут до рассвета

Рои бессчетных августовских звезд.

Ни клеверов на нивах, ни колосьев,

С черешен снят отрадный груз плодов;

Цветы, на ветер лепестки отбросив,

Роняют семя прежде холодов.

Как пряно пахнет флокс порой вечерней!

День, словно шлемник - темно-голубой.

Возможно ль чувствам быть в душе безмерней,

Чем в их высокий нынешний прибой?

О полнота, о время исполнений,

Ночей беззвездных дальновидный страж!

Я знаю: роскошь тишины осенней

Лишь то, что ты на бедность ей отдашь.

ФЕНИКС

Подписи к *Шести веерам* Оскара Кокошки

Чудесные, немыслимые твари,

Как сплетены изящно, без усилий

Черты обличий, линии воскрылий

В необозримом, яростном пожаре!

О тирсы, рыбы, змеи, о Микены,

О ужасом не тронутая ночь

Объяло пламя лодку, в ней - сирены:

"Это наша заводь

Хочешь здесь поплавать?*

Ты не бежишь? Ты, кажется, не прочь?..

Повозки долго тащатся вдоль суши,

Коней багряных цокают подковы

Они до Мыса Бурь идти готовы.

Волков, драконов гонит крик петуший.

Пред королевой паж порой вечерней,

Блестит копье, безжалостно и немо.

Она склонилась под венец из терний,

Но звездами сверкает диадема.

Распахан луг - и кости забелели;

Там дети нерожденные земли

Растут в росе кровавой - асфодели,

Которые почти уже взошли.

И в каждом доме

Есть мертвецы. Но мы в миру

Как под пилонами, где ночью, на ветру,

При свете факелов ты отдаешься дреме.

ЗАБЛУДИВШИЕСЯ РЫЦАРИ

Не нас ли ангел вел в страну тумана,

Для нас орел не реял ли во мгле,

В которую звала фата-моргана,

Не пел ли ветер, как труба органа,

Рождая ликованье на земле?

Мы с каждым шагом были все суровей,

Презрев ночное волхованье звезд,

Но, чуя в жилах ток веселой крови,

Мы неизменно были наготове

Идти на штурм, в прорыв, наперехлест.