Стояние в Вере

1) считает ли себя Преосвященный стоящим в каноническом общении с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и временным при нем Патриаршим Синодом, признавая их православными, а не обновленцами;

2) выпустил ли какое воззвание против Преосвященного Заместителя;

3) по какому разрешению служит, по увольнении на покой, в Успенской г. Ижевска церкви, со священником Павлом Мерзиным и диаконом Григорием Остроумовым, производя своею раздорнической деятельностью соблазн среди духовенства и верующих г. Ижевска и епархии. Впредь до представления Преосвященным Синезием ответов на указанные вопросы, воспретить ему священнослужение, в случае неполучения от него ответов в двухнедельный срок, иметь о нем особое суждение”.

Получив этот документ, еп. Синезий сообщил в телеграмме от 19 мая 1930 года, что запрещению, наложенному на него Патриархией, он подчинился, однако вовсе не упомянул, будут ли от него дальнейшие объяснения по заданным вопросам. Видимо, своей краткостью владыка хотел продемонстрировать, что он действительно не желает находиться в общении с митр. Сергием. Во всяком случае он определенно заявил об этом еп. Ижевскому, который в особом докладе подтвердил данные о раздорнической деятельности еп. Синезия и факте его отхода от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя.

Тогда, на основании доклада Ижевского епископа, Синод 4 июня 1930 года постановил:

“Ввиду того, что епископ Синезий спрашивавшему его Преосвященному Ижевскому определенно заявил о разрыве общения с Заместителем и в указанный срок объяснения в Патриархию не представил. Епископа Синезия (Зарубина) за нарушение An. правил 34 и 31, Двукр. 13 и 15 и аналогичных, предать суду православных архиереев, оставив его под запрещением впредь до раскаяния или постановления о нем суда”. [181]

Никакого покаяния еп. Синезий не принес и остался пребывать в отделении от первоиерарха до самой своей кончины. Более в Вятской епархии раскольнических волнений не наблюдалось.

Основоположник же разделения еп. Виктор, примиренный с митр. Сергием, почил о Господе 19 апреля 1934 года на Соловках.

СРЕДИ МАЛЫХ раскольничьих групп, терзающих нашу Церковь в 20 — 30-е годы, следует упомянуть о так называемых “даниловском” и “мечевском” разделениях. Епископы, священники и миряне, входившие в эти оппозиции, держались своеобразной тактики: официально не отделяясь от митр. Сергия, они всеми своими действиями выражали самое настоящее противостояние последнему. Они не только осуждали действия Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, но осмеивали их, а некоторые клирики запрещали прихожанам посещать те храмы, в которых поминалось имя митр. Сергия, и тем более принимать от “сергианских” священников таинства.

Это были своего рода тайные разлагатели церковного единства. Среди лидеров “даниловской” группировки можно назвать ерхиеп. б. Волоколамского Феодора (Поздеевского), еп. б. Осташковского Гавриила (Абалымова), еп. Глуховского Дамаскина (Цедрина), еп. б. Чистопольского Иоасафа (Удалова), еп. б. Вязниковского Николая (Никольского), еп. б. Ананьевского Парфения (Брянских) , еп. Суздальского Григория (Козырева). “Мечевскую” группировку возглавляли архиепископ Тамбовский Зиновий (Дроздов) и епископы б. Серпуховской Арсений (Жадановский), б. Дмитровский Серафим (Звездинский), Бежецкий Аркадий (Остальский), б. Ковровский Афанасий (Сахаров).

Эти группировки не представляли собой единого целого. Их приверженцы действовали в одиночку, по своему смотрению и потому особой опасности для Церкви не представляли.

Да не будет раздора между мною и тобою...

(Оппозиция митрополита Кирилла)

ОДНИМ ИЗ ОТГОЛОСКОВ иосифлянского раскола является оппозиция митр. Казанского Кирилла.

В миру Константин Иларионович Смирнов, он родился 26 апреля ст. ст. 1863 года в семье псаломщика Санкт-Петербургской епархии. Как вспоминал сам владыка, родители воспитывали его в чувстве радости и благодарности Богу за все. [182] С такой настроенностью он и вступил в жизнь.

Окончив в 1887 году Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия и вступив в брак, Константин Иларионович был назначен законоучителем Елизаветградской гимназии. В том же году он был рукоположен во священнический сан. В 1894 году его перевели во вторую Санкт-Петербургскую гимназию, а в 1900-м — определили настоятелем кронштадской Троицкой церкви.

В 1902 году он овдовел. Это печальное обстоятельство подвигло его к принятию пострига. В мае он был пострижен с именем Кирилла, возведен в сан архимандрита и назначен в Урмию (Персия) начальником миссии. Через два года он был хиротонисан во епископа Гдовского, третьего викария Санкт-Петербургской епархии, а в конце 1909 года стал епископом Тамбовским и Шацким. В 1913-м его возвели в сан архиепископа, в 1918-м — назначили митрополитом Тифлисским и Бакинским, экзархом Кавказским; однако ввиду военных действий он к месту назначения не поехал, и в середине 1918 года его определили митрополитом Казанским и Свияжским. Еще через четыре года он был арестован и сослан в Красноярский край.

Как мы помним, Патриарх Тихон поставил митр. Кирилла первым кандидатом в Местоблюстители.

Находясь вдалеке от своей епархии, митр. Кирилл тем не менее был широко осведомлен о всех важных событиях церковной жизни. Информировали его приезжавшие к нему люди, стремившиеся поддержать владыку материально, а также получить от него необходимый совет. Таким образом он оказался в курсе всех мероприятий митр. Сергия и деятельности многочисленных раскольнических групп, прежде всего — иосифлян.

Как же относился к происходившему в Церкви митр. Кирилл? Чтобы правильно определить его взгляды, обратимся к его переписке.

“Я никого не сужу и не осуждаю, - писал он в частном письме, — но и призвать к участию в чужих грехах никого не могу, как не могу осуждать и тех иерархов во главе с м. Иосифом, которые исповедали свое нежелание участвовать в том, что совесть их признала греховным. Это исповедание вменяется им в нарушение ими церковной дисциплины, но церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной Церкви; заменить же собою эту совесть дисциплина никогда не может. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви, неискренним, как индивидуальная иерархическая совесть непременно станет на стороне соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во что бы то ни стало. Тогда расшатанность церковной дисциплины становится неизбежной, как следствие греха. Выход же из греха может быть только один — покаяние и достойные его плоды. И кажется мне из моего далека, что этого покаяния одинаково ждут и ленинградцы, и осуждающие их ташкентцы. Разница между ними не в убеждениях, а лишь в темпераменте, с каким убеждение высказывается. В силу разницы религиозного темперамента одни ждут покаяния немедленно, другие, — чтобы не потерять надежды на возможность созыва законного канонического Собора (какая наивность или лукавство!), чтобы вместе с соловчанами ждать этого покаяния до Собора в уверенности, что Собор не может его не потребовать. Несомненно, что создавшееся положение никто не считает нормальным и, быть может, сами творцы его, чувствующие нужду в письменных свидетельствах в свою пользу, — иначе, при сознании ими своей правоты, им не нужны были бы свидетельства от Арсения, [Стадницкого] ни Евгения Благовещенского [Зернова]”. [183]

Итак, считая церковную смуту явлением несомненно отрицательным, митр. Кирилл возлагал вину за нее не на сторонников митр. Иосифа, а на митр. Сергия и ту церковную политику, которую он ввел и которая, как казалось митр. Кириллу, была чужда иерархической совести соборной Церкви. Действия же иосифлян он признавал вполне законными.