Стояние в Вере

В 1930 году иосифлянский раскол прекратил свое существование.

По широте размаха иосифлянство имело, конечно, меньшее значение, чем обновленчество. Оно быстро появилось на арене церковной истории и также быстро исчезло, оставив в России лишь незначительный след. В нем не было организаторской силы, которая могла бы сплотить русский епископат и повернуть кормило церковного корабля. Вожди его, чуждые церковной дисциплины, привыкли руководствоваться более чувствами, нежели общими интересами. Кроме того, иосифлянство было лишено того важнейшего основания, на котором твердо зиждется истинная Церковь Христова — духа любви и сострадания.

И все же это движение таило в себе большую опасность как для внешнего устройства Русской Православной Церкви, так и для ее внутреннего единства. Категорический отказ от всякого общения с гражданскими властями, на котором настаивали иосифляне, отречение от легализации могли обернуться для Церкви погибелью. Но самое страшное заключалось в том внутреннем соблазне, который несло в себе иосифлянство. Свой отход от митр. Сергия учредители раскола постарались прикрыть ширмой “сохранения чистоты Православия”, чем внесли великий соблазн в души православных. Вследствие их политики в Патриаршей Церкви образовались как бы два православных общества: иосифлянское и сергианское. Духовенство и паства терялись в догадках: за кем идти? кто прав? где истина? В той и без того непростой обстановке найти правильный ответ на эти вопросы было очень и очень нелегко.

Когда возникло обновленчество — православный народ сердцем распознал всю его опасность, тем более, что раскольники и не скрывали своих целей “обновить” и “исправить” веру наших отцов. Но в данной ситуации людей сбивала с толку мнимая правота раскольников. С этой точки зрения иосифлянство оказалось более опасным для единства Церкви и ее судьбы. Поверив иосифлянским вождям, многие из тех, кто так горячо боролся против обновленчества, присоединились к ним, чтобы оградить Церковь от нового “предательства”. Сколько искренне заблуждавшихся душ последовали за “вождями слепых” и тем сгубили себя!

Но, лишенное твердых основ, иосифлянство неминуемо должно было прийти к своему печальному концу. Этому способствовало и то обстоятельство, что в его ряды включилось большое число людей, агрессивно настроенных против советской власти. Антикоммунизм иосифлян придал церковному движению ярко выраженный политический оттенок и, соответственно, вызвал активное противодействие со стороны репрессивных органов СССР...

Частично мы уже давали каноническую оценку этому движению, но все же следует подвести итоги.

34-е апостольское правило ясно определяет церковно-дисциплинарную норму для каждого архиерея: “Епископам всякого народа подобает знати первого из них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения... Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие...”

На основании этого правила Русский Православный Собор 1917 — 1918 гг. и установил церковное управление во главе с Патриархом, которому подчинялись епархиальные и викарные епископы, а он сам был подотчетен Собору Поместной Церкви. Назначения и перемещения архиереев совершались Патриархом. [164] Ему же принадлежало право обращаться ко всей Русской Церкви с посланиями и воззваниями. [165]

Установленное Собором церковное управление хотя и не обычным пороком, а по завещанию Патриарха (но — уполномоченного на это Собором) перешло после его смерти к митр. Петру, а от него — к митр. Сергию. Естественно, что архиереи должны были находиться в подотчетном отношении к митр. Сергию и тем самым незыблемо хранить церковную дисциплину и послушание перво-иерарху. Иосифляне же встали на путь прямого нарушения канонов и своим отделением нарушили церковную дисциплину.

14-е и 15-е правила Двукратного Константинопольского Собора предусматривают единственно законную возможность отхода от подчинения первоиерарху — когда тот открыто проповедует ересь. Во всех других случаях церковные каноны осуждают отделение. Митр. Сергий ничего еретического не допускал. Его воззвание от 16 (29) июля 1927 г., послужившее камнем преткновения, если бы и заключало в себе ошибку Заместителя, то ее можно было рассматривать лишь как нравственно-административную погрешность, но никак не преступление против вероучения. Нельзя расценивать как еретические и действия митр. Сергия по переводу архиереев с одной кафедры на другую, в чем также обвиняли его иосифляне. Постановления Поместного Собора допускают подобные перемещения, предпринятые ради пользы церковной. Но даже если бы и можно было увидеть в таких перемещениях каноническую погрешность, все равно отделение было невозможно прежде соборного решения по этому поводу.

Прервав молитвенно-каноническое общение с первоиерархом без достаточных к тому оснований, иосифляне нарушили 14-е и 15-е правила Двукратного Константинопольского Собора, создали раскол и тем самым подвергли себя каноническому отлучению.

Вторым нарушением церковной дисциплины и правил явилось служение иосифлянских священников в состоянии запрещения. Даже в том случае, когда запрещенные признают себя невиновными, они, согласно 14 правилу Сардикийского Собора, имеют право аппелировать к большому Собору, но, однако, продолжают пребывать под запрещением. Если же они до соборного рассмотрения их вины нарушат запрещение, то, в соответствии с 38-м правилом Карфагенского Собора, лишат себя возможности на дальнейшую аппеляцию, и наложенное на них запрещение останется в силе.

Иосифлянские епископы и священники, продолжая служить, не считаясь с решением высшей церковной власти, подпали под действие указанных правил. Правда, они считали, что, отделившись от митр. Сергия прежде запрещения, они якобы избегли его канонической силы, но такое толкование церковных правил — чистейший произвол, на что особенно обращал внимание еп. Мануил. ^[162] Церковные каноны не знают такого правила, которое освобождало бы от ответственности лиц, уклонившихся от общения с первоиерархом. Напротив, приведенные выше правила ясно доказывают, что самочинники непременно подпадают под церковное взыскание и несут сугубую ответственность за разделение.

Третьим нарушением канонов и догматов Православия является вопрос литургический. Как нам уже известно, иосифляне объявили митр. Сергия и единомысленный ему епископат безблагодатными, таинства и обряды, совершаемые ими, — “служением бесовским”, а православные храмы — “храмами сатаны”. ^[148] Эти утверждения иосифляне основывали на том, что, предав Церковь, митр. Сергий и подчиняющиеся ему епископы допустили грех, худший ереси, и потому де отнята от них благодать Божия. Такие умозаключения страдают сугубой крайностью и полны канонических и догматических ошибок. Дело в том, что не само по себе наличие ереси в действиях епископа или священника лишает его благодатности, а церковное запрещение, налагаемое на них высшей церковной властью. Только после этого проповедующий ересь связуется в своих иерархических полномочиях, а совершаемое им священнослужение лишается благодатного действия.

Даже в период обновленческого движения, допускавшего явное искажение православного вероучения, при решении вопроса: в каком сане принимать обращающихся из этого раскола священнослужителей? — высшая церковная власть основывалась не на наличии ереси у того или иного иерея, а на церковном прощении, наложенном на него Патриархом Тихоном. Пресвитеры, рукоположенные до прощения, принимались в Православие в сущем сане, а те, кто принял рукоположение после прощения, — принимались либо в простом чине, либо в сане иерея, по усмотрению решающих. Если же встать на точку зрения иосифлян, то мы должны будем осудить самого Патриарха Тихона за то, что он принял в сущем сане митр. Сергия, некоторое время пребывавшего в обновленческом расколе, и признать духовенство, рукоположенное последним, безблагодатным. Но это абсолютно неправильно. “Вся елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси” (Мф. 18:18), — такова сила церковного закона.