История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

Другіе герои повѣсти.

Къ «реалистическому» элементу повѣсти надо отнести еще бѣглыя, но мастерски-сдѣланныя характеристики пріятелей Хомы Брута и дворовыхъ сотника. Особенно удалось Гоголю изображеніе пьяной бесѣды подгулявшихъ сторожей Хомы, — изъ отдѣльныхъ отрывистыхъ фразъ, которыми они обмѣниваются, ясно и опредѣленно вырисовывается физіономія каждаго.

"Психологія" въ повѣсти.

Въ «психологическомъ» отношеніи эта повѣсть тоже представляетъ большой интересъ: Гоголю удалось изобразить постепенное наростаніе страха въ безстрашномъ, спокойнонъ сердцѣ бурсака-богатыря.

Въ повѣстяхъ: "Старосвѣтскіе помѣщики" и "Повѣсть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ" Гоголь воспроизвелъ, на основаніи личныхъ воспоминаній и наблюденій, нѣсколько сценъ изъ жизни тѣхъ «существователей», которые окружали его съ дѣтства, которыхъ онъ оцѣнилъ и понялъ уже въ ранней юности, будучи еще ученикомъ Нѣжинскаго лицея.

"Старосвѣтскіе помѣщики".

Въ повѣсти: "Старосвѣтскіе помѣщики" Гоголь отмѣтилъ, что въ этой жизни казалось ему симпатичнымъ. Зная Гоголя, его консервативныя наклонности, мнѣ безъ труда поймемъ, что онъ всегда готовъ былъ «идеализировать» старину; это онъ и сдѣлалъ въ своей повѣсти, выведя героями людей "старосвѣтскихъ", т. е. представителей прошлаго, отживающаго поколѣнія.

Жизнь героевъ повѣсти. Безсодержательность этой жизни. «Незаконность» этой жизни.

Съ добродушнымъ юморомъ и теплой любовью рисуетъ онъ патріархальную жизнъ двухъ любящихъ, нѣжныхъ стариковъ, которые доканчиваютъ свое безобидное, безвредное, но, увы, и безполезное для человѣчества и родины существованіе на маленькомъ кусочкѣ земли, — кусочкѣ, отдѣленномъ отъ всего міра «частоколомъ». Старички за этимъ частоколомъ остаются чужды всякой "борьбы за существованіе", не знаютъ высокихъ чувствъ обществевности и патріотизма, они словно не знаютъ даже о томъ, что гдѣ-то льются человѣческія слезы, — но они не знаютъ и тѣхъ дурныхъ чувствъ, которыя рождаются отъ столкновенія человѣка съ человѣкомъ — ненависти, зависти, честолюбія… Чѣмъ меньше желаній, тѣмъ меньше разочарованій, — тѣмъ больше душевной тишины, больше счастья. Вотъ почему древніе философы учили, что счастливъ тотъ, кто умѣетъ ограничить свои желанія. Но это будетъ счастье эгоистическое, — для человѣка, живущаго въ государствѣ, въ обществѣ, нельзя замыкаться только въ кругу своей личной жизни! Гоголь не отмѣтилъ «незаконности» такого эгоистическаго счастья; но, нарисовавъ такихъ «счастливцевъ», подчеркнувъ, что жизнь ихъ незапятнана зломъ, — онъ, со своей личной точки зрѣнія, осудилъ ея безсодержательность, только отдыхать могъ Гоголь въ обществѣ добродушныхъ старичковъ, но жить здѣсь онъ не могъ, — ему не хватало здѣсь воздуха… Ихъ жизнь однообразна и пуста, — всѣ интересы ихъ сводились къ ѣдѣ и спанью, къ заботамъ о кухнѣ, кладовой, — ихъ меньше занимали поля съ хлѣбомъ и лѣса съ дубами, чѣмъ огородъ, садъ и птичій дворъ: это все было ближе къ нимъ, все это было нужнѣе имъ, — людямъ съ маленькими потребностями (и къ тому же чуждыми корыстолюбія), чѣмъ крупное хозяйство, которое требуетъ извѣстной ширины экономическаго пониманія.

Простота и чистота ихъ жизни. Отсутствіе любви къ людямъ.

Старички отличались и положительными качествами — они были очень просты, просты "до святости", невзыскательны, добродушны и общительны, — жили для гостей — по словамъ Гоголя. Они были чисты, какъ дѣти, наивны и довѣрчивы. Эта «чистота» ихъ старческихъ сердецъ — удивительно подкупающая черта. «Любопытство» старичковъ не было живой любознательностью, ихъ гостепріимство и любезность не были проявленіемъ любви къ людямъ. Въ общепринятомъ смыслѣ, любовь къ людямъ тѣсно связывается съ "служеніемъ человѣчеству"; эта любовь всегда стремится сроявиться въ дѣлѣ, - оно есть чувство активное, по существу. Этой активностью не отличались чувства старичковъ, и Гоголь не указалъ намъ ни одного добраго дѣла, которое сдѣлали бы эти «добрые», ласковые, гостепріимвые, любезные старички. Въ ихъ душѣ нѣтъ мѣста злу, но нѣтъ мѣста и добру. Ихъ казнить не зa что, но и идеализировать тоже не стоитъ. И мы не стали бы обвинять Гоголя въ такой неумѣстной идеализаціи, если бы онъ, рядомъ съ ними, не выставилъ карикатурныхъ реформаторовъ-помѣщиковъ, которые наслѣдовали имѣніе старичковъ и разорили его. Вслѣдствіе такого сопоставленія, выгоднаго для "старосвѣтскихъ помѣщиковъ", есть полныя основанія говорить о попыткѣ нашего писателя идеализировать своихъ героевъ-стариковъ.

Въ ихъ лицѣ Гоголь превозноситъ доброе старое время, уже отошедшее въ прошлое, и казнитъ людей новыхъ, — хищниковъ и эксплуататоровъ, часто безтолковыхъ, недорожившихъ стариной. [134]

"Темнота" этой жизни.

Между тѣмъ, Гоголь отмѣтилъ еще черту ихъ жизни, — черту, которая, въ сущности, тоже должна была помѣшать такой идеализаціи. Люди непросвѣщенные и не желающіе себя просвѣщать, старички были окружены мракомъ невѣжества, — они стояли на той же ступени развитія, на которой стояли ихъ крѣпостные, съ ихъ мистицизмомъ язычества. Темный міръ суевѣрій, примѣтъ окружалъ со всѣхъ сторонъ обоихъ старичковъ, — онъ владѣлъ ихъ жизнью и смертью, и бороться съ нимъ они не могли. Стоило Пульхеріи Ивановнѣ убѣдиться, что ея кошечка къ ней не вернется, она пришла къ нелѣпой мысли, что, въ видѣ кошки, приходила за ней смерть, — и что она умретъ. Аѳанасій Ивановичъ услышалъ голосъ, его зовущій. Онъ рѣшилъ, что это его зоветъ Пульхерія Ивавовна и что онъ умретъ. И оба они умерли. Умерли отъ самовнушенія, отъ непоколебимой вѣры въ то, что какія-то темныя силы властвуютъ надъ безсильнымъ человѣкомъ и что бороться не стоитъ. Да и не могли они бороться, — они не знали, во имя чего должны они бороться за жизнь; y нихъ не было сильныхъ интересовъ въ жизни, они не звали ея смысла, — они жили и умерли, какъ деревья, какъ растенія… Жили они безъ душевныхъ потрясеній. Умерли безъ ропота, спокойно и безболѣзненно, ничего собою въ жизнь не внеся, ничего не унеся въ могилу…

"Личныя" причины симпатіи Гоголя къ героямъ повѣсти. Осужденіе этой жизни Гоголемъ.

Быть можетъ, вся симпатія Гоголя къ этимъ старичкамъ проистекала изъ чисто-эгоистическаго чувства. Онъ, съ его вѣчной тревогой душевной, съ его боязнью остаться въ мірѣ только «существователемъ», слишкомъ метался въ этой жизни, ища себѣ жизненныхъ путей. Мы знаемъ, что онъ утомлялся и разочаровывался, что его тянуло въ милую Украину «отдохнуть», "сойти на минуту въ сферу этой необыкновенно уединенной жизни"… И вотъ, съ точки зрѣнія такого утомленнаго страдальца", этотъ «полусонъ», «минута» отдохновенія въ обществѣ старичковъ могла показаться ему «раемъ», который полонъ "неизъяснимой прелести". "И онъ представилъ эту жизнь «раемъ», хотя добросовѣстность его не позволила ему закрыть глаза на крупные недостатки этой жизни. Но Гоголь не замѣтилъ, что главный ея недостатокъ — отсутствіе "общественнаго самосознанія", — отмѣтилъ другіе, какъ-то: душевную скудость старичковъ, ихъ непроглядное невѣжество, онъ даже подъ конецъ повѣсти усумнился въ истинности ихъ взаимной любви. "Долгой, медленной, почти безчувственвой привычкой" называетъ онъ любовь Аѳанасія Ивановича; на «привычку» смахиваютъ и чувства Пульхеріи Ивановны, которая, умирая, заботилась о томъ, чтобы Аѳанасію Ивановичу готовилось то, что онъ любитъ, чтобы бѣлье, ему подаваемое, всегда было чисто и пр.

Отношеніе Гоголя къ "крѣпостному праву" въ повѣсти.

Изображая "патріархальную помѣщичью жизнь", сытую и безоблачную, Гоголь не коснулся жизни крестьянъ; отрицательныя стороны "крѣпостного права", которое дало возможность героямъ повѣсти, безъ труда, безъ "борьбы за существованіе", "безъ зла", провести всю долгую жизнь, совершенно обойдены Гоголемъ. Онъ даже постарался доказать, что, подъ патріархальнымъ управленіемъ "старосвѣтскихъ помѣщиковъ", и крестьяне блаженствовали, — были сыты; "дѣвки" объѣдались фруктами и вареньями, приказчикъ богатѣлъ, но отъ этого не бѣднѣли и помѣщики… Стоило появиться въ деревню помѣщикамъ-реформаторамъ, какъ блаженство деревни кончилось: все очень скоро оказалось разореннымъ. Позднѣе такую же патріархальную помѣщичью идиллію, съ полнымъ сознаніемъ причинъ, основаній и послѣдствій ея безнравственности, изобразилъ Гончаровъ въ разсказѣ о жизни обывателей Обломовки и ея питомца Ильи Обломова.