История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

Пожилыя женщины.

Типы «старухъ» и "пожилыхъ женщинъ" въ повѣстяхъ всѣдовольно однообразны, — Гоголь представлялъ ихъ всегда въ комическомъ освѣщеніи — сварливыми, любительницами сплетенъ и ссоръ! Исключеніемъ изъ этихъ шаблонныхъ образовъ является Солоха — типъ хитрой, разбитной деревенской бабы, умѣющей всѣхъ провести. Насколько удачны бывали нѣкоторыя характеристики, имъ сдѣланныя, лучше всего видно изъ портрета кумовой жены (въповѣсти "Ночь передъ Рождествомъ"). [112]

Молодежь въ повѣстяхъ.

Молодежь въ повѣстяхъ тоже изображена довольно однообразно; особенно это однообразіе замѣтно тамъ, гдѣ Гоголь хотѣлъ изобразить любящую пару, или нарисовать красавицу-дѣвушку, или красавца-молодца. Простыя малороссійскія деревенскія дѣвушки идеализированы имъ до того, что представляются какими-то поэтическими отвлеченностями (напр. Ганна изъ "Майской ночи", Пидорка изъ "Вечера наканунѣ Ивана Купалы"): онѣ окутаны поэтической дымкой, онѣ нѣжны и сентиментальны, ихъ рѣчи многословны и воодушевлены такимъ лирическимъ краснорѣчіемъ, какимъ, конечно, въ жизни простая деревенская "дівчина" не могла обладать. Наиболѣе жизненнымъ образомъ изъ "дѣвушекъ" Гоголя является кокетливая, задорная Оксана, избалованная деревенская красавица — предметъ любви кузнеца Вакулы.

"Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька".

Совершенно въ сторонѣ отъ разобранныхъ повѣстей Гоголя стоитъ его интересный разсказъ: "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька и его тетушка". Прежде всего, это единственный разсказъ, въ которомъ совсѣмъ нѣтъ мѣста фантастикѣ романтизма, — который является «реалистическимъ» отъ начала до конца. Затѣмъ, это единственный разсказъ въ «Вечерахъ» изъ жизни мелкопомѣстныхъ дворянъ, тѣхъ «существователей», о которыхъ не безъ значительной доли презрѣнія отзывался Гоголь еще въ юности. Этотъ разсказъ потому и цѣненъ, въ глазахъ историка литературы, что онъ является словно переходнымъ ко всѣмъ дальнѣйшимъ повѣстямъ Гоголя, въ которыхъ великій писатель уже не касается никогда болѣе міра народныхъ вѣрованій и быта народа, a весь уходитъ въ сѣрый міръ такихъ «существователей», какимъ былъ Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька.

Содержаніе повѣсти. Герой.

Иванъ Ѳедоровичъ былъ въ дѣтствѣ "преблаговравный и престарательный мальчикъ, способностями Богъ его обдѣлилъ, зато онъ былъ настолько послушенъ, тихъ, скроменъ, внимателенъ и вѣжливъ, — что учителя его очень цѣнили и сдѣлали даже наблюдающимъ за успѣхами товарищей. Разъ только провинился Шпонька — проголодавшись, онъ взялъ съ одного лѣнтяя взятку блиномъ, былъ изловленъ во время ѣды и высѣченъ. Это увеличило его робость.

Не кончивъ училища, онъ сдѣлался офицеромъ пѣхотнаго полка, но и здѣсь, въ веселой и свободной семьѣ офицеровъ, остался одинокъ со своей робкой, кроткой и доброй душой; не принималъ участія въ шумныхъ развлеченіяхъ товарищей, сидѣлъ больше дома и занимался самыми мирными занятіями: "то чистилъ пуговицы, то читалъ гадательную книжку, то ставилъ мышеловки по угламъ своей комнаты, то, наконецъ, скинувши мундиръ, лежалъ на постели".

Тетушка его.

Его маленькимъ имѣніемъ и восемнадцатью душами его крѣпостныхъ управляла его тетушка Василиса Кантаровна, сильная и энергичная старуха, которая никому спуска не давала. [113] Она при всемъ томъ была добродушна и нѣжно любила своего племянника, даже нѣсколько благоговѣла передъ его чиномъ подпоручика. Хорошая хозяйка, она довела маленькое имѣніе Шпоньки до процвѣтанія и, наконецъ, выписала его самого въ деревню. По полученіи ея письма, Шпонька, безъ колебанія, подалъ въ отставку и пріѣхалъ въ родное захолустье. Здѣсь его кроткую душу обвѣяло идиллической тишиной и безоблачнымъ счастьемъ спокойной растительной жизни. Даже трудная жизнь крѣпостного рабочаго люда повернулась къ сентиментальному Шпонькѣ съ самой идиллической стороны. [114]

Сторченко.

Еще по дорогѣ домой въ деревню, познакомился онъ съ сосѣдомъ своимъ по имѣнію Сторченкомъ. Этотъ помѣщикъ представлялъ собою полную противоположность Шпонькѣ: рѣзкій и грубоватый въ обращеніи, ругатель [115] и порядочный плутъ, онъ, въ то жо время, не былъ обдѣленъ добродушіемъ. Въ лицѣ его Гоголь изобразилъ словно прообразъ Ноздрева, отчасти Собакевича. Своей рѣшительностью онъ совершенно поработилъ робкаго Шпоньку, между тѣмъ Шпонькѣ нужно было вернуть одно завѣщаніе, припрятанное Сторченкомъ. Видя, что прямо завѣщанія не вернуть, тетушка рѣшила женить племянника на сестрѣ Сторченка, въ надеждѣ получить завѣщаніе въ качествѣ приданаго. Съ ужасомъ узналъ объ этомъ рѣшеніи робкій Шпонька, но онъ не осмѣлился спорить съ тетушкой и ограничился тѣмъ, что впалъ въ полное смущеніе и отчаянье, — даже сны стали видѣться ему все "про жену". Съ будущей супругой своей онъ не зналъ, о чемъ говорить. [116]

Повѣсть кончается разсказомъ объ одномъ такомъ "снѣ", и читатель остается въ неизвѣстности, женился ли Шпонька, получилъ ли онъ свое завѣщаніе, или нѣтъ.

Значеніе повѣсти.

Но отъ этого цѣнность повѣсти не проигрываетъ. Передъ нами мастерской набросокъ нѣсколькихъ лицъ изъ того круга, изъ котораго вышелъ самъ Гоголь. Съ юморомъ и безъ всякой злобы, даже съ чувствомъ симпатіи, нарисовалъ онъ намъ этихъ провинціальныхъ «существователей», цѣль жизни которыхъ ничтожна, но жизнь которыхъ полна содержанія: они тоже волнуются, страдаютъ, y нихъ свои интересы…

Отношеніе Гоголя къ крѣпостному праву.

Любопытно, что въ этой повѣстушкѣ Гоголь коснулся и крѣпостного права, но ничего безобразнаго въ мудрыхъ расправахъ тетушки и въ отношеніяхъ Сторченка къ лакеямъ онъ не замѣтилъ. Онъ, несомнѣнно, одобрялъ «тетушку» за то, что она своей властной дворянской рукой сдѣлала пьяницу «золотомъ»; въ ругани Сторченка и колѣнопреклоненной просьбѣ оффиціанта "взять стегнышко", онъ увидѣлъ только комическое.

Происхожденіе этихъ повѣстей

О происхожденіи этихъ повѣстей пришлось уже говорить выше. Гоголь занялся ихъ сочиненіемъ потому, что ему хотѣлось въ Петербургѣ пожить впечатлѣніями дѣтства и юности — вспомнить Малороссію, ея жителей и природу; [117] къ этому примѣшались и матеріальныя соображенія, — въ разгаръ романтическихъ настроеній русской литературы интересъ къ Малороссіи, и поэтическому содержанію ея жизни былъ въ русскомъ читающемъ обществѣ очень великъ, — и Гоголь рѣшился эксплуатировать его въ свою пользу.

Народный мистицизмъ.

Матеріалы для своихъ повѣстей Гоголь почерпалъ изъ воспоминаній дѣтства, — очевидно, ему самому приходилось не разъ слышать различныя народныя сказки, преданія и веселыя, и страшныя ("страховинны казочки"). [118] Эти дѣтскія воспоминанія освѣжалъ онъ, какъ мы видѣли, разсказами и матеріалами, которые, живучи уже въ Петербургѣ, собиралъ на родинѣ при помощи матери и знакомыхъ. [119] Въ результатѣ, источники его матеріаловъ оказались очень разнообразными — народная малороссійская фантазія въ сказкахъ и преданіяхъ, въ суевѣрныхъ представленіяхъ жизни, дала ему богатый матеріалъ для созданіи типа чорта, вѣдьмы, колдуна, оборотней. Увлеченный этой фантазіей, Гоголь, одаренный и самъ богатымъ воображеніемъ, весь ушелъ въ своеобразный міръ народныхъ суевѣрій. Ho y народа къ этому міру замѣчается двоякое отношеніе — съ одной стороны, ужасомъ мрачной вѣры вѣетъ отъ многихъ народныхъ преданій и суевѣрныхъ представленій, — съ другой стороны, очень часто народъ умѣетъ съ юморомъ относиться къ этимъ созданіямъ своей фантазіи. Оттого и народныя произведенія фантастическаго содержанія распадаются на двѣ группы: въ одной этотъ міръ народныхъ представленій рисуется съ трагической стороны, въ другихъ — съ комической. Въ народныхъ сказкахъ герои не разъ за панибрата обращаются съ "нечистой силой", надуваютъ ее, обыгрываютъ въ карты, даже поколачиваютъ. Такое двоякое, чисто-народное отношеніе къ "нечистой силѣ" встрѣчаемъ мы и y Гоголя. Его дьяволъ, колдунъ, вѣдьма, являются мрачными (напр. чортъ и вѣдьма въ "Вечерѣ наканунѣ Ивана Купалы", колдунъ въ "Страшной Мести"), то глуповатыми и смѣшными [120] (напр. чортъ въ "Ночи передъ Рождествомъ", Пацюкъ, вѣдьма въ "Пропавшей Грамотѣ").