Толкиен. Мир чудотворца

Дальше следуют дополнительные штрихи к призрачному образу — сперва со слов Сэмова папаши, а после — старого Бирюка. Чуть погодя Гэндальф поясняет, что «Черные Всадники — это Кольценосцы», и что главная их цель — обратить Фродо в призрака, подчинить его воле Черного Властелина ИФродо едва удается избежать столь незавидной участи. Черные Всадники бесплотны, объясняет дальше Гэндальф. Зато кони у них «живые, из плоти и крови. Да и плащи у всадников самые обычные — они лишь маскируют их бесплотную призрачность».

В одухотворенном мире Толкиена даже растения имеют характер — хороший или дурной, а то и вовсе предстают в виде демонических сущностей. С такими растениями повстречался Бильбо во время своего удивительного путешествия с гномами, когда они проникли в Темнолесье и поняли, что «в этом лесу даже ничего не росло, кроме поганок и каких–то бледных трав с неприятным запахом».

Во «Властелине Колец» иные деревья, например Старый Вяз, и вовсе предстают в виде живого воплощения ужаса. Вот что про них рассказывает извечный хозяин Вековечного леса легендарный Том Бомбадил:

«Несчетные годы напитали их гордыней, мудростью, злобой. И не было из них опаснее Старого Вяза с гнилой сердцевиной, но богатырской, нерастраченной мощью: он был жесток и хитер, он повелевал ветрами и властвовал по обе стороны реки».

Когда хоббиты оказываются в плену у Вяза, «он [Фродо] срывался на визг, но сам себя почти не слышал: поднятый Вязом вихрь обрывал голос, бешеный ропот листвы глушил его. Но Фродо продолжал отчаянно верещать — от ужаса и растерянности».

Это — настоящее заколдованное царство, предстающее перед глазами не на шутку испугавшихся хоббитов в самом жутком своем виде.

Впрочем, опасность порой таится не только в деревьях, но и в «священных» камнях, известных еще по артуровским легендам. У Толкиена первый «священный» камень появляется так:

«Впереди перед ними лежала глубокая долина, ее замыкали два отвесных склона… он [Фродо] поглядел на восток и увидел плосковерхие зеленые курганы — у некоторых вершины были пустые, а из других торчал белый камень, как сломанный зуб».

Внезапно на хоббитов опускается мгла — знак перехода в иной мир, или по–кельтски Сид. Перед Фродо вдруг вырастают два громадных каменных зубца, он проходит между ними — и замечает, что спутники его куда–то подевались. И тут Фродо различает тень и пару глаз, пригвождающих его к земле ледяным взглядом. И что же дальше?

«Умертвив схватило его, околдовало, и теперь он во власти мрачных чар, о которых в Хоббитании даже и шепотом говорить боялись».

Но Фродо сопротивляется изо всех сил — ведь не случайно Гэндальф с Бильбо считают его «самым лучшим хоббитом во всей Хоббитании» — и в конце концов сбрасывает с себя проклятое наваждение. И вдруг видит трех своих друзей: они лежат навзничь, мертвенно–бледные, облаченные в белые саваны, посреди груды сокровищ. Тут же звучит пение, «но скорбные звуки постепенно складывались в страшные слова — жестокие, мертвящие, жалобные».

Зловещее пение навевает холод, оцепенение… и образ Черного Властелина, простирающего ледяную свою десницу над иссушенной землей. Поколебавшись мгновение–другое, Фродо взывает о помощи к великому посвященному — лесному чародею Тому Бомбадилу, который, не заставив себя долго ждать, светом и песнями изгоняет умертвий прочь, к вящей радости незадачливых хоббитов.

На этом их путешествие в загробный мир, к счастью, заканчивается.

В трактире «Гарцующий пони», у Лавра Наркисса, хоббитам снова угрожает опасность — на сей раз в виде «желтоватых и косоглазых физиономий… по виду сущих орков»; некогда в точности такие же «орки» ввергли в ужас Бильбо и его спутников гномов, а тут еще «рыжий детина с нахальной мордой — бровастый, глаза темные, мутные». Вот уж действительно, Толкиен не скупится на нелицеприятные эпитеты, описывая какого–нибудь мерзавца или отщепенца.Там же, в трактире, Бродяжник сообщает хоббитам кое–какие подробности про заклятых всадников: «днем им приметны наши тени, а в темноте они различают черную тайнопись природы, нам неведомую. И теплую кровь они чуют все время, чуют с жадной мистической злобой». К тому же их неотвратимо притягивает Кольцо, а стало быть, и Фродо, за которым они, собственно, и охотятся. Впрочем, скоро Фродо представляется случай увидеть всадников, что называется, воочию; стоит ему только надеть Кольцо, как вот они — в своем жутком обличье:

«Перед ним возникли пять высоких воинов в серых плащах: двое стояли на гребне холма, трое приближались. Запавшие их глазницы светились острыми, беспощадными взглядами… в руках — стальные мечи».

Толкиен и тут уделяет больше внимания форме, а не живой сущности, стараясь описать то, что и описать–то невозможно, — истинное видение ужаса, которое по–настоящему открывается лишь хранителю Кольца. Пронзивший Фродо призрачный кинжал, как потом оказалось, был обломан, а сам клинок растаял, словно дымка.

Однако путешествие наших героев продолжается, хотя они продвигаются теперь медленно и уныло, и «даже Бродяжник казался усталым и угрюмым». Толкиен не раз уделялет внимание физическому состоянию Гэндальфа и Арагорна–Бродяжника. Время от времени их обоих — всесильных мага и человека — одолевает усталось и бремя старости, и они вдруг делаются слабыми, такими, как все, если не хуже. И это говорит о том, что нескончаемые мытарства подавляют их, в точности как и их спутников. Но, по признанию Бродяжника, «не судьба мне там оставаться, не живется мне, вечному страннику, в дивных чертогах Элронда», который, кстати, впоследствии становится его тестем.

По дороге пятерых смельчаков тут и там подстерегают зловещие видения: окаменевшие тролли, наподобие тех, что едва не сожрали Бильбо и его товарищей; таинственный валун, «испещренный гномскими рунами и какой–то еще тайнописью». Затем эльф Горислав, разглядывая рукоятку от клинка, ранившего Фродо, различает на нем «колдовские, лиходейские письмена»; дальше Фродо получает удар копьем… снова кинжалом… и, наконец, его кусает жуткая паучиха Шелоб. Но, как бы там далее ни было, последний раз Черные Всадники возникают на пути у Фродо и его друзей у переправы через Бруинен, где Гэндальф с верными эльфами добиваются первой важной победы над врагом. Вот в каком обличье предстают всадники в тот злополучный час:

«ни капюшонов, ни плащей — серые латы, белые саваны и длинные сивые космы. Мечи мерцали в костяных руках, глаза сверкали из–под надвинутых шлемов, и свирепый вой не умолкал».

Чуть погодя, на Совете у Элронда, когда первые тяжкие испытания уже позади и где отважные путники объединяются в Братство Кольца, перед ними вырисовывается новая опасность — Мория. Вот что вспоминает про это зловещее место Глоин, отец Гимли:

«Мория!.. Мечта гномов Северного края!.. Наши предки стремились к богатству и славе — они вгрызались в горные недра, добывая драгоценные камни и металлы, пока не выпустили на поверхность земли замурованный в огненных безднах ужас».

Позднее некоторые гномы вернулись туда — с тех пор о них не было ни слуху ни духу. Гномы сполна поплатились за свое упорство и трудолюбие, ибо, разворошив горные недра, они пробудили к жизни силы тьмы. На том же Совете у Элронда Гэндальф сообщает своим новоиспеченным собратьям по Кольцу, что извечный враг, черный Чародей из Дул–Гулдура, он же Саурон, — как мы помним, в «Сильмариллионе» он вроде бы сгинул безвозвратно, — вновь ожил и собирается с силами. Затем Гэндальф читает зловещим голосом надпись на Кольце, и слова его гулко раскатываются по залу:

«…и содрогнулись могучие стены замка, и подернулось дымкой яркое солнце…»

Однако ж это отнюдь не последнее роковое наваждение — далеко впереди маячит грозный призрак Саруманова Изенгарда, некогда возведенного нуменорцами: исходящая оттуда угроза — в конце 2–го тома — разбудит онтов. А пока известно только, что в Изенгарде затаились волколаки да орки, и оттуда денно и нощно валит дым.

И здесь самое время вспомнить еще об одном проявлении ужаса — загрязнении рек, повальной вырубке деревьев и клубящихся дымах. Все это — результат злодеяний, исходящих из Мордора, оплота самого зла. Толкиен, наблюдавший собственными глазами за тем, как «модернизируется» милая его сердцу старая добрая английская деревня, говаривал: «Вот вам и Мордор — он вокруг нас». По его глубокому убеждению, физическое истребление уголков природы было равнозначно духовному растлению или, хуже того, открытому насаждению зла. Это — своего рода проклятие, обернувшееся загрязнением и гибелью природы в «Оскверненной Хоббитании». И тут Толкиен выступает в роли своеобразного эколога–духовника, для которого норма существования традиционного мира подразумевает чистоту воздуха, водных источников, да и всей природы в целом. На Совете у Элронда Гэлдор говорит: