Иван Артурович и Роберт Исаакович (СИ)

Дудко Дмитрий

ИВАН АРТУРОВИЧ И РОБЕРТ ИСААКОВИЧ

Иван Артурович Толкин, профессор кафедры романо-германской филологии МГУ, черкая красным карандашом, дочитывал курсовую. Ее создательница, светловолосая девушка в ковбойке и джинсах, скрывая волнение, глядела в окно. За ним открывалась Москва, бесконечная и удивительно прекрасная в этот солнечный день, под куполом ярко-голубого неба, чьи края тонули в море домов.

Из этого моря поднимались высотные здания, белые, стройные, со шпилями наверху. Выше всех вздымался Дворец Советов, увенчанный огромной фигурой Ленина. Сейчас она сияла позолотой, но в пасмурные дни скрывалась за облаками. «Ильич сердится», — говорили тогда москвичи. А на кого и за что сердится — это далеко не всякий решался сказать. Ибо за иные шутки и догадки на сей счет можно было угодить на Аляску, в Американскую ССР. Или в Социалистическую Республику Израиль, где жара 50 градусов, а несознательные евреи и арабы постреливают друг в друга.

Левее поднималось сильно уступавшее дворцу высотное здание Евразийского Союза. С крыши его рвался в небо золотой скифский олень. Рядом, через реку, красовался белоснежный Дом Советов. Правее и дальше был виден Кремль с его краснозвездными башнями и колокольней Ивана Великого.

Взгляд студентки перешел с окна на стену, где рядом с портретами Сталина и Маленкова и картой мира висела большая фотография Баку, пылающего после англо-французской бомбежки в 40-м.

Профессор окончил читать и неторопливо произнес:

— Да, комментарии к «Херварасаге» у вас интересные и смелые. А вот перевод… Скажите, каким словарем вы пользовались?

— Исландско-русским. Там ведь язык почти не изменился.

В глазах профессора сверкнула ярость викинга.

— Почти не изменился?! Да вы понимаете, мисс, разницу между благородным норреном и языком официанток с немецкой базы в Рейкьявике? Или нацистских писак из «Викингбладет»? Это же все равно, что «Слово о полку Игореве» переводить с украинско-русским словарем! Оксана, вы же украинка, и если взялись переводить «Херварасагу», где половина действия — на нынешней Украине…

— Древненорвежско-русский словарь Мёбиуса еще дореволюционный. Он все время занят, — виновато ответила Оксана. — А «Викингбладет» вообще в спецхране. Говорят, там бывают интересные публикации. И по фольклору, и по археологии…

Да, нужно будет продлить пропуск в спецхран. Там теперь оказываются не только газеты, но и вполне академические издания. Потому лишь, что какие-то карьеристы от науки стараются тиснуть в них всякий нацистский или расистский бред.

Малость остыв, профессор с интересом спросил:

— Так по-вашему, Данпарстад, столица готов — это Башмачка?

— Конечно же! В Запорожье просто нет другого черняховского городища. А дальше на юг — уже скифы.

— А Киев?

— Какой Киев? — фыркнула студентка. — Там же черняховских находок почти нет. И вообще, какие готы так далеко на севере? Там уже точно славяне. А возле Башмачки, между прочим, богатые курганы — как раз черняховские.

— Думаете, это и есть могилы готских конунгов? — глаза Ивана Артуровича задорно блеснули. — Да, вы с Даней прошлым летом времени зря не теряли… Только не убегайте совсем к нему на истфак. Способности к языкам у вас есть. Если будете упорно трудиться — достигнете гораздо большего, чем преподавать немецкий в сельской школе… Черт возьми, еще недавно главным международным языком был английский!

Профессор стиснул кулак. Взгляд его упал на фото горящего Баку.

— А всему виной наша глупая спесь и бездарность наших генералов! Объявили Гитлеру войну только для вида, а сами напали на Союз. Разбомбили Баку и Грозный, вторглись в Финляндию и думали через два месяца войти в Москву. Вот и получили союз русских с немцами и полный разгром в том же году…

— Моя тетя тогда была в Грозном. Говорит, после этого в аду страшно не будет.

Оба замолчали. Потом студентка тихо спросила:

— Иван Артурович, вас, наверно, не выпускают? Нет, мы все вас очень любим… Но ведь вы такой патриот Англии…

— Той доброй старой Англии, которую я любил, больше нет, — профессор вздохнул. — В лесах Грейт-Хейвуда, где мы с Эдит бродили и мечтали, где ко мне пришли образы Берена и Лучиэнь…, — голос его дрогнул. — Там теперь джерри и их английские прихвостни развлекаются охотой. А в Оксфорде преподают расистский вздор.

— Но есть ведь Социалистическая Республика Британия…

— Это просто разросшаяся Шотландия. Даже йоркширцы теперь щеголяют в кильтах. Помню, мы уходили на север от немцев и как раз под Йорком встретили шотландских стрелков. Идут под красным флагом и хохочут: «Все, кончилась ваша империя! Хотите, идите под немцев, они тоже сассенахи [1]!». Нет, я мог бы доказать свое не только арийское, но и немецкое происхождение. Но служить оркам и воспитывать новых орков…

Иван Артурович взглянул на карту мира.

— Вам везет, Оксана. У вас есть вся эта огромная страна, от Финляндии до Аляски, от Шпицбергена до Гиндукуша. А я вот родился в Южной Африке, лучшие годы прожил в Англии. Теперь все это — в Рейхе. Словно на другой планете. Или — в Мордоре.

Неожиданно открылась дверь, и на кафедру вошел представительный лысоватый мужчина в добротном коричневом костюме.

— Вы профессор Толкин?

— Да, это я.

— Живчиков, директор известного вам химзавода. Чему же это вы, товарищ профессор, студентов учите? Рыщут вокруг завода, пробы берут, словно шпионы, на свалке роются. А потом на нас пишут: мы и губители природы, и разрушители памятников, чуть ли не вредители. Стукачество это и произвол! Ежовщина с хрущевщиной!

— Какая хрущевщина? — возмутилась студентка. — Анализы делали не шпионы, а ребята с биофака. У вас же фильтры никуда не годные! А свалку вы устроили прямо на городище. Там слои — от дьяковской культуры до пятнадцатого века. Два тысячелетия!

— Слова «вредительство» в отношении вас мы не употребляли, — спокойно заметил профессор. — Иначе вы бы уже давали пояснения на Лубянке. Настоящих вредителей мы тоже разоблачали — тех, что проектировали атомную станцию на Припяти. Одна диверсия — и пришлось бы эвакуировать все города от Киева до Одессы. А вы — просто ограниченный технократ.

— Да вы, гуманитарии, просто не представляете, какую важную для страны продукцию выпускает наш завод! Даже по особо важным правительственным заказам!

Профессор невозмутимо принялся набивать трубку.

— Какое же это правительство заказало вам отравлять реки и заваливать древние памятники ядовитым мусором? Вряд ли советское.

Важное лицо директора вдруг стало злобным и ехидным.

— Думаете, если вы сталинский лауреат, та все можно?

— У меня две Сталинские премии, — гордо вскинул голову Иван Артурович. — За русский перевод «Беовульфа» и за антифашистский роман «Властелин колец». Товарищ Сталин знал, за что давал премии. Хотя бы потому, что они платились из его гонораров. А деньги он считать умел.

— А если великому Сталину некогда было как следует вчитаться в ваш роман? А я вот время нашел. Думаете, если химик, так ничего в литературе не смыслю? Запад с Востоком воюет, а на Востоке орки узкоглазые с ятаганами, харадримы темнокожие на слонах, вастаки какие-то бородатые… Мало, что вы враг научно-технического прогресса, так еще и расизм с шовинизмом проповедуете. А король ваш вернувшийся — уж не Эдуард ли Восьмой?

— Что вы мелете? — вспыхнула Оксана. — Арагорн — это товарищ Сталин! Полжизни провести в дебрях, в борьбе с Тьмой — разве это похоже на какого-то немецкого прихвостня?

Профессор расхохотался.

— Чтобы я принял Эдди Виндзора за короля? А его американку за королеву, да еще эльфийскую принцессу?

Директор продолжил тем же ехидно-проницательным тоном:

— Кто бы другой писал… Думаете, не знаю, гражданин профессор, что вы в костел ходите, а сын у вас — ксендз? А что вы в конце войны в Пермских лагерях сидели за империалистическую пропаганду — об этом в предисловиях к вашим сказкам не пишут?