Поводыри украинского сепаратизма. Конспирология «самостийничества»

Посильный вклад в ликвидацию всего русского в Малороссии вносили и местные писаки. Показательно в этом плане творчество литератора Хвылевого (1893–1933) (настоящая фамилия Фитилёв). В годы Гражданской войны он являлся одним из руководителей Богодуховской ЧК, и, уже будучи писателем, с гордостью вспоминал свое чекистское прошлое, называя себя «чекистом — чернорабочим революции» [242]. Какого рода «черновую работу» выполняло большевицкое ЧК, сегодня общеизвестно. Да и на самого Хвылевого его кровавое прошлое произвело неизгладимое впечатление. В одной из своих новелл («Я (Романтика)») он рисует образ руководителя местного ЧК, который во имя «идеалов революции» приговаривает к смерти… собственную мать Правда, героя охватывает некоторое сомнение: стоит ли революция подобных жертв, но он его преодолевает — и мать расстреливают. Палач-литератор в своих памфлетах 1920-х годов сформулировал актуальный на все времена украинский лозунг — «геть від Москви!», посвятив все свое творчество обоснованию данного тезиса. Так, он призывал «навсегда покончить с контрреволюционной (по сути) мыслью насадить на Украине русскую культуру», высказывая убеждение, что «украинское общество, усиливаясь, не смирится со своим, фактически, если не de jure, декретированным гегемоном — русским конкурентом» [243]. В соответствии с этим пониманием «контрреволюционности» Хвылевой определял и культурную ориентацию интеллектуальных кадров вновь образованной «Украины»: «Идеи пролетариата нам и без московского искусства известны». А пришли они, как известно, с Запада. Поэтому «наша ориентация — на западноевропейское искусство» [244]. Так всеобъемлющий принцип «геть від Москви!» предопределял и пресловутый «европейский выбор» «самостийничества».

Заграничные «украинцы» по достоинству оценили идейные наработки коммуниста Хвылевого. Их главный тогдашний идеолог Д. Донцов писал: «Освобождение украинской культуры из-под убийственного влияния русского и введение ее в блестящую семью западных национальных культур повлияет на весь образ мыслей нашей интеллигенции и приведет многих к убеждению, что можно даже, оставаясь коммунистом, осознавать то, что “политический союз с Москвой" есть в действительности колониальная зависимость, и что в силу экономических, культурных причин Украина может быть или московской колонией, или на самом деле самостоятельной нацией» [245]. Хвылевой, впрочем, в своем «украинстве» зашел слишком далеко, и кончил плохо, пустив себе пулю в лоб в ожидании неминуемого ареста. Перспектива оказаться в лапах ОГПУ (преемницы ЧК) повергла его в ужас: бывший чекист по собственному опыту знал, что вытворяют в ее застенках во имя «идеалов революции». Поэтому и предпочел самоубийство…

«Украинское дело», между тем, продолжало расти и укрепляться. Лазаря Кагановича на посту главного украинского коммуниста сменил другой еврей С.В. Косиор (1889–1939). Масштабы украинизации достигли столь впечатляющих успехов, что в Киеве не выходило ни одной русской газеты, а в Донецкой области практически не осталось русских школ. Произошедший переворот впечатлял. «На Украине происходит великий и могучий сдвиг в сторону украинского национализма», — заходилась от восторга Львовская газета «Діло» [246], не уточняя, правда, кто именно обеспечил этот могучий сдвиг. Между тем в этом процессе намечался новый этап. Евреи неплохо потрудились в Малороссии в 20—30-е годы для воплощения в жизнь программы, начертанной Жаботинским. Но уже к концу этого периода украинский угар стал представлять опасность для тех, кто его до этого всемерно поощрял. Надвигалась война с Германией, и дальнейшее беснование украинских фанатиков грозило подорвать государственное единство страны и ее обороноспособность. Поэтому ситуация для многих «украинцев» кардинально изменилась. Наиболее рьяных сепаратистов подвергли разного рода репрессиям: одни получили тюремные сроки, других расстреляли. Оставшиеся на свободе на долгие годы притихли. Центр «выковывания» украинства переместился в Галичину, наделив местных носителей этой идеологии столь специфическими чертами, что их даже выделили в особую общность — «бандеровцы». Становление этого движения, его деятельность и многочисленные преступления — особая тема.

Здесь же мы только отметим, что еврейский патронаж и над этим ответвлением украинства остался неизменным. И тому имеется немало подтверждений.

Как известно, после окончания Второй мировой войны многие из бандеровцев осели в США, Канаде, а также в Германии и других европейских странах, причем развернули здесь активную деятельность. Между тем факт их сотрудничества с национал-социалистической Германией и службы Третьему Рейху не являлся секретом. Известно было, например, что руководство Украинской Повстанческой Армии (УПА), созданной бандеровцами, сплошь состояло из офицеров немецкого абвера: гауптман Роман Шухевич («Чупринка»), гауптман Василь Сидор («Шелест»), оберлейтенант Д. Клячкивский («Клим Савур»), гауптман В. Павлюк (Ирко) — и этот список можно продолжать [247]. Да и сами бандеровцы не скрывали, какие идеи вдохновляли их в предвоенный и военный период: «наш новейший национализм не является следствием усилий украинского ума, а именно продуктом итальянского фашизма и немецкого национал-социализма» [248]. Также было известно, что украинский диверсионно-разведывательный батальон абвера «Нахтигаль» (командовал Роман Шухевич) при своем вступлении во Львов учинил массовую расправу над его жителями, в том числе и евреями. По разным оценкам с 30 июня по 7 июля 1941 г. во Львове «нахтигалевцами» было убито от 5 до 7 тысяч человек. При этом бандеровцы раздавали населению листовки с призывами активно участвовать в расправах: «Ляхов, жидов, москалей, коммунистов уничтожай без всякого милосердия, не жалей врагов украинской национальной революции!»', «Знай! Москва, Польша, мадьяры, жиды — это твои враги. Уничтожай их!» [249]. Все прозрачно и открыто, и убийства во Львове — не единственное подобное преступление бандеровцев.

Казалось бы, «антифашисты» по призванию — евреи не упустят возможности свести счеты с теми, кто по всем критериям мог быть отнесен к числу их принципиальных врагов. Однако в случае с бандеровцами ничего подобного не случилось, и уже десятилетия длящиеся шумные кампании по разоблачению и искоренению так называемого «фашизма» их ни разу не коснулись. Более того, именно евреи всячески отбеливали репутацию бандеровцев все послевоенное время, дружно защищая их от любых обвинений в «антисемитизме».

Вот лишь один из множества эпизодов подобного рода. В Израиле в 1979 г. был учрежден «Общественный комитет украинско-еврейского сотрудничества» (ОКУЕС). Главной его целью было объявлено «преодоление многовековых наслоении отчужденности между еврейским и украинским народами». В реальности же комитет занимался координацией антисоветских акций сионистов и украинской эмиграции. Впрочем, истинная подоплека этой деятельности выходила далеко за эти рамки. 31 октября 1979 г. в Иерусалиме открылось собрание «украинско-еврейской солидарности». Весьма красноречивым ее проявлением стало выступление одного из основателей ОКУЕС, уже знакомого нам Израиля Кляйнера. В своей речи он, игнорируя общеизвестные факты, заявил о непричастности украинских националистов к уничтожению евреев в годы Второй мировой войны, а также, будто бы украинский национализм никогда не исповедовал антисемитизм. Ины е утверждения Кляйнер назвал «коммунистической пропагандой». Его поддержал еще один еврейский представитель, который тоже говорил о «непричастности украинских националистов» к расстрелам евреев в Бабьем Яру и убеждал присутствующих, что антиеврейские акции в Киеве осуществляла черносотенная организация «Союз истинно русских людей» [250]'. Вот против кого, на самом деле, была направлена «еврейско-украинская солидарность» — против русских.