Руина, Мазепа, Мазепинцы

водити. Лучше смерть, нежели зол живот. И ты буди остерегателен, чтобы, храни Боже, не похотели и тебя, как покойного Барабаша, в казенную телегу замкнув, вместо подарка, ляхам отослати>.

Препроводивши это письмо, Дорошенко писал Шереметеву: <Мефодий был главным заводчиком всякого зла. Он подустил и

умершего Брухов’ецкого на измену, хоть он теперь клянется Богом, будто не знал, не ведал; но так говорит он, не надеясь на себя

довода и свидетельства, а вот собственное рукописание обличает

его; пусть же правда неправедному посрамляет очеса>.

Мефодий был тогда в Киеве, а попал туда следующим путем.

Как мы видели, он проживал в Нежине. Когда началось

волнение и пришла весть в Нежин, что в Прилуках воевода сдался

восставшим козакам, Мефодий намеревался ускользнуть в Киев, чтобы перед московским правительством показаться

непричастным поднятому волнению, которого исхода он еще не мог знать.

Его туда не пустили. Тогда Мефодий собрался уехать в свою

маетность Ушню; козаки проводили его туда по его же воле, хотя

он тогда прикидывался, будто невольно едет и уступает силе.

Когда Мефодий выезжал из Нежина, в то время нежинский воевода

Ржевский стоял на городской стене, и епископ с ним простился

знаками. Не успел Мефодий отъехать от Нежина нескольких

верст, как до него стали долетать звуки начавшейся свалки между

малороссиянами и великорусскими ратными людьми. Не долго

довелось сидеть епископу в своей маетности. Демьян

Многогрешный взял его оттуда вместе с детьми и привез в Чернигов; там

138

епископ сидел четыре недели за караулом: в это время сын его

был послан к митрополиту Тукальскому и к Дорошенку с

отцовским письмом1. Едва сын епископа прибыл в Чигирин, как его

там посадили в тюрьму и содержали под строгим караулом: в

Чигирине епископа так же не любили, как и в городах

левобережной Украины.

Из Чернигова Многогрешный отправил епископа в Седнево, pi там пробыл епископ до того времени, как Дорошенко предпринял

свой поход на левый берег Днепра. Остановившись под Пирятином, Дорошенко вместе с Тукальским отправили за епископом игумена

Чигиринского и полковника Петрановского. Эти лица привезли

епископа в стан Дорошенка2. Епископа, по повелению Дорошенка, отвезли в Чигирин и поместили под караулом в монастыре, а детей

его чернецы и челядники отвезли к митрополиту Тукальскому в

город. На другой день после его невольного водворения Тукальский

прислал потребовать от него архиерейскую мантию. <Велел тебе

сказать митрополит>, сообщил ему присланный чернец, <ты быть

епископом недостоин, первое за то, что принял рукоположение от

московского патриарха, второе за то, что московскому царю

служишь и не хочешь добра гетману Дорошенку и митрополиту

Иосифу, а те, что хотят нам добра, пишут к нам и благословения от

митрополита просят давно уже; так поступают и архиепископ

Лазарь Баранович, и Печерского монастыря архимандрит, и все

игумены киевских монастырей. Ты же так не поступаешь и за то сана

своего недостоин!> Так рассказывает о своих похождениях сам Ме-

фодий; но его показаний нельзя принимать с совершенным

доверием, в особенности там, где он выставляет себя сторонником

московского’ государя, преследуемым за верность этому государю; после

неудачи замысла Бруховецкого, епископу оставалось притворяться

доброжелателем Москвы.

Из Чигиринского монастыря отослали Мефодия в Уманский

монастырь и положили содержать его там под стражею. Но черный

поп Митрофан и архидиакон Лаврентий, принадлежавшие к штату

епископа, взяли у епископова сына 20 червонных, прибавили своих

40 р., и на эти деньги купили лошадей и экипаж. Выпытавши, каким окольным путем безопаснее пробраться до Киева, и заранее

уговорившись с епископом, они подъехали ночью к монастырю, где

1 Если дать веру показанию самого епископа, то в этом письме было

увещание не помогать Бруховецкому против царских ратных людей.

2 Если верить собственным заявлениям Мефодия, Дорошенко начал

убеждать его отстать от московского царя и соединиться воедино с

Войском Запорожским. <Как же нам быть без хана?> - сказал, будто бы, Мефодий. — <У нас>, - сказал ему Дорошенко, - <есть паны: хан

крымский и султан турский, а под властью царя московского и короля

польского не хотим быть>.

139

содержался Мефодий: тот напоил допьяна чернецов, которые его

стерегли; ночью, как эти стражи уснули, тихонько вышел Мефодий

из монастырской ограды и сел в приготовленный для него экипаж.

Он благополучно добрался до Киева и явился к Шереметеву, как

бедный пленник, убежавший из неволи, которую потерпел за

верность царскому величеству. Чтобы оправдать свою верность, первым его делом было оговорить киевских духовных: архимандрита

печерского Иннокентия Гизеля, игуменов монастырей: Николаевского - Алексея Тура, Михайловского - Феодосия Сафоновича, Кирилловского - Мелетия Дзика, Братского - Варлаама

Ясинского, Выдубицкого — Феодосия Углицкого, Межигорского - Иоанна

Станиславского и, кроме них, киевского войта со многими

мещанами; на всех на них доносил Мефодий, будто бы у них велись

сношения с Дорошенком и с митрополитом Тукальским. Все

оговоренные отвергли взведенные против них обвинения; духовные лица

объяснили, что у них были сношения с Дорошенком единственно

по поводу монастырских маетностей, находившихся на правой

стороне Днепра, и притом велись с разрешения воеводы; все они

заявили тогда, что, напротив, беспорядки и смятения в Малороссии

возникли с той поры, как Мефодий воротился из Москвы и отдал

дочь свою за гетманского племянника. Мефодий из обвинителя и

доносителя поставлен был в положение человека, которому

приходилось защищать самого себя от обвинений. Шереметев сделал

допрос Мефодию. Епископ всеми увертками доказывал свою

непричастность к измене, а самое свое сближение с Бруховецким

объяснял тем, что он в этом случае исполнял волю государя, повелевшего ему помириться с гетманом. На Мефодия показывал еще

голова московских стрельцов Лопатин, что, будучи в Нежине, он, Лопатин, вместе с нежинским воеводою, слыхал от Мефодия

недобрые речи. Шереметев нашел, что ему, воеводе, как человеку

мирскому, неприлично устраивать лицу, носящему духовный сан, очную ставку с Лопатиным. В это время пришла к Шереметеву

отписка Дорошенка вместе с письмом Мефодия к Бруховецкому.

Шереметев раздражился против Мефодия тем более, когда в письме

епископа были оскорбительные отзывы о самом Шереметеве.

Киевский воевода приставил к епископу караул. Вскоре после того

сотники и стрельцы, стоявшие на карауле, доносили, что Мефодий

рассказывает, будто, по наущению Дорошенка, польский король не

велит пропускать по Днепру хлебных запасов для царских ратных

людей в Киев. Спросил о том воевода Мефодия; тот показал, что, напротив, стоявший тогда у него на карауле ротмистр Сонцев

говорил ему об этом еще в Чернигове. Тогда боярин Шереметев

сообразил, что если разойдется между людьми слух о таких речах

Мефодия, то произойдет <великое сумнительство>, и ратные люди не

станут надеяться прибытия себе продовольствия. Шереметев ре-

140

шился отправить Мефодия в Москву и доносил в Малороссийский

приказ, что в сказках своих киевских монастырей игумены, а также

киевские войт и бурмистры объявили, что бунты в Украине

начались с тех пор, как Мефодий сошелся с Бруховецким, и потому он, Шереметев, опасается, чтобы епископ в Киеве каких-нибудь бунтов

не завел, и отправляет его к великому государю.

Мефодия в Москву повез стрелецкий голова Иван Мещеринов