В этом году в Иерусалиме

Билл Кофски жителям Акко особо не сочувствует.

— Вы что, думаете, они бедные? Да у них собственность везде и повсюду. И денег навалом.

Сувенирная лавка в Назарете, куда я зашел, торговала обычными подделками, водой из Источника Марии [310] и т. д. Предприимчивый араб, владелец лавки, продавал вместе с тем и мешочки с землей: на одной их половине стояла надпись: «Святая земля, Назарет», и под надписью был изображен крест; на другой с надписью: «Святая земля, Израиль» — красовалась голубая звезда Давида. Я рассмеялся. Рассмеялся и араб. И этим ушлым, не верящим ни в чох, ни в сон арабом я завершил свой круг на израильской земле. Умение этого араба выживать и самоочевидный юмор показались мне по сути своей глубинно еврейскими, куда более еврейскими, чем сабры. С ним я мог себя сопоставить.

Юрист, с которым я познакомился в Иерусалиме, сказал мне, что служил в Газе в 1956-м, когда ее захватил Израиль.

— Не забывайте, они живут в Газе уже четырнадцать лет. За это время одни умерли, других беженцами никак не назовешь. Они родились в Газе, а Израиль в глаза не видели. Говорят, их миллион, но на самом деле их гораздо меньше. Когда человек умирает, его продовольственные карточки не возвращают, продолжают получать его рацион.

— Но если евреи вправе вернуться «домой» спустя две тысячи лет, тогда почему бы и сыну арабского беженца не считаться палестинцем?

— Правда ваша. Условия в их лагерях незавидные. Впрочем, в Дахау мне довелось жить в условиях и похуже.