Сюжеты Ельцинской эпохи

Почему-то так сложилось, что закон социально неэффективен. В правовом поле эффективным оказывается вовсе не то, что является эффективным на самом деле.

Перевернутость критериев эффективности породила, к примеру, такое чудовищное явление, как долговая экономика. Во всем мире официальным критерием экономического успеха любого предприятия является объем капитала. У нас — объем долгов. Долги являются средством перекупки или перераспределения собственности, напитывают (и успешно!) экономические и хозяйственные связи, циркулируют на специфическом рынке долгов, на котором они перепродаются с конечной целью предъявить их государству. А государство предъявляет долги Западу, чтобы получить новые долги и вложить их обратно в свою экономику.

Удостоверением «приличного» социального и государственного статуса предприятия является вовсе не объем капитала, а размер долга. Если у тебя большие долги, значит, ты точно имеешь бюджетообразующее значение — это самый верный критерий. Новое предприятие может стать значимым только в том случае, если сразу же обретет огромный пакет долгов. Кумовские связи предпринимателей используются для того, чтобы получить от власти побольше долгов. Но такое удается немногим, поэтому среди новых предприятий очень мало солидных… Самое страшное, что об этом феномене все реже говорят как о ненормальном явлении.

Государственная шизофрения приобретает устойчивость, самовоспроизводится, грозит стать главной чертой национального менталитета. Просто поразительно, насколько порой естественно лгут ответственные лица, с пафосом говоря о том, что на самом деле совершенно наоборот! И они знают, что наоборот, и все знают, что наоборот, и все знают, что они знают, что наоборот, но это никого не смущает. Гражданское двуличие, двойная мораль пронизали все сферы общественной и частной жизни. «Прилично» вовсе не обязательно «законно», публично вовсе не то, что есть на самом деле, двойные стандарты эффективности смещают оценочные акценты, раздваиваются общественные ориентиры, люди не стремятся к тому, о чем объявляют, и не объявляют о том, к чему стремятся…

Как возник этот разрыв между правовым и обычным регламентом? Очевидно, что кумовство было всегда, и в России есть некая предрасположенность к воспроизводству противостояния между кумовским и правовым регламентами. Реформы неимоверно увеличили этот разрыв.

В советское время тоже существовала двойная мораль. Но реформаторы взялись реформировать не мораль, а государственную правовую систему, строить «правовое государство». Видится в этом что-то монетаристское. В экономике монетаристы стоят на том, что прежде всего необходимо сформировать финансовую систему, а экономика сама собой перестроится нужным образом. Саморегулирующийся, мол, рынок. Нельзя сказать, чтобы получилось… Нечто подобное было и в сфере общественных отношений: реформаторы полагали, что надо создать демократические законы и институты, а общество потом само собой перестроится нужным образом, породит соответствующую общественную мораль.

Не то чтобы не получилось, а получилось прямо-таки наоборот — вроде все необходимые демократические формы (многопартийность, президентство, парламентаризм, выборность и все, что с этим связано) есть, а демократического содержания в обществе нет, да и человеческий облик утрачивается. Правовой регламент рванулся вперед, обычный регламент откатился назад — к архаичным откровенно-кумовским формам.

Но коль скоро они обречены сосуществовать, то в образовавшемся разрыве двойная мораль достигла чудовищных масштабов. Чем больше разница потенциалов, тем выше напряжение шизофрении. Каждое новое правовое установление тут же порождает теневое установление, предписывающее, как его обходить. Это даже уже обычаем стало: при появлении каждого нового закона обсуждать перспективы, возможности и даже оптимальные механизмы его неисполнения (можно вспомнить, например, уже не режущие слух дискуссии и публикации о схемах ухода от налогов, способах фальсификаций на выборах и т. д.). Получается, что чем больше правового регламента, тем больше и теневого? Сколько общество еще выдержит, прежде чем станет буйнопомешанным?

Правом регламентируются лишь правовые отношения. Общественные, межчеловеческие отношения регулируются моралью, обычаями. И чем больше традиции не соответствуют законам, тем больше они законам сопротивляются. Чем больше государство принимает правовых реформаторских установлений, тем больше общество откатывается в пучину средневековья (уже всерьез говорят о региональном феодализме). «Правовое государство» как самоцель — штука ужасающе разрушительная.

Видимо, российская политика слишком увлеклась юриспруденцией. Наработка правового регламента слишком обгоняет изменение общественных устоев, и эта разница в скоростях стала уже разницей в направлении движения. Законы писать легче и быстрее, чем формировать традиции и обычаи, в форме которых существует общественная мораль. Новый закон вовсе не обязательно рождает новую традицию, скорее наоборот — сопротивление старого уклада новому закону рождает глобальную традицию теневого сознания. Самый хороший закон, не обеспеченный взывающей к нему общественной моралью, которая удостоверила бы зависимость «законно — прилично», — вреден! Но политики слишком увлечены институциональными формами — законы, власть. А традиция — кто же ее пощупает… Ее сформировать трудно, да и какие с нее политические дивиденды?

В сложившихся условиях политическая энергия элит должна быть в большей степени направлена на выращивание полезных традиций, нежели на производство законов. Необходимо подтянуть обычное сознание к правовому через реализацию мер культурной политики — заняться формированием в обществе полезных традиций, цивилизующих общество, нейтрализующих разрыв между обычным и правовым регламентом. Специальные технологии, позволяющие решать такие задачи, в принципе, есть — пропаганда хорошего, взращивание малых патриотических традиций, формирование моды на гражданственность и т. д. Самая большая сложность заключается в том, что здесь невозможны механизмы прямого социального действия — необходимо накопить большой массив воздействий, чтобы получить сколько-нибудь заметный результат. Это не то что закон — написал, и дело сделано… Это затраты разнообразных ресурсов, но самое главное — это поведение элит, людей, способных рефлектировать проекцию своего будущего в своей стране.

Р. S… Один бизнесмен возит по Москве французского коллегу. Вдруг их по встречной полосе обгоняет огромный джип с мигалкой. «Кто это? — спрашивает француз. — На правительство не похоже… Служба спасения?» — «Да нет, это бандиты». Как его наш бизнесмен ни убеждал, француз все никак не мог поверить, что бандиты ездят против всех правил да еще с мигалкой, и при этом все знают, что все знают, что это бандиты. Наконец он произнес: «Да как же им не стыдно?!» Вот чудак. Он прежде всего подумал не о нарушении закона, а о том, что это «стыдно». Но у нас незаконность никак не соотносится с представлениями о «стыде» и приличиях.

Февраль 1999 года.

Власть начинает ссориться со своими спонсорами

1999 г

В российской политике за последние год-два неизмеримо возросла роль компромата. А это верный признак: развитие номенклатурного капитализма достигло определенного предела — власть начинает испытывать неудобства от связи с теневыми структурами, растет напряжение в отношениях между номенклатурой и капиталистами.