Блеск и нищета номенклатуры

Неспособность богатой и ресурсами, и талантами страны прокормить, достойно обуть и одеть население свидетельствует о том, что страна при наличии самой большой в мире бюрократии (сейчас называется цифра в 18 миллионов человек) потеряла способность эффективно управляться. И разве не является нелепицей то, что в стране, где, как и у всех людей, солнце восходит на востоке и садится на западе, чуть ли не каждый год принимаются решения и постановления то о заготовке сенажа, то о рубке веников, то о посевной, то об уборочной. К перечню уже имеющихся постановлений «о ходе» и «о совершенствовании» наши инстанции забыли присовокупить разве что одно, да и то, вероятно, убоявшись обвинений в плагиате, ибо эталон «постановления» был запатентован Угрюм-Бурчеевым, ярким представителем номенклатуры прошлых времен: «Женщины имеют право рожать детей только зимой, потому что нарушение этого правила может воспрепятствовать успешному ходу летних работ».

Номенклатура не управляет страной, а властвует.

За развал, за разорение номенклатурные угрюм-бурчеевы караются не рублем, как в нормально действующей экономике, а эфемерным «взысканием», в худшем случае — перемещением по горизонтали номенклатурного аппарата.

Но номенклатуре нужны и козлы отпущения. И их находят. Репрессии «саботажников» были выгодны не только Сталину для поддержания страха в стране, но косвенно и номенклатуре — для оправдания своей неэффективности. Годы первой пятилетки — это и годы первых процессов. В августе 1930 года по обвинению в организации конского падежа закрытым судом судят группу бактериологов во главе с профессором Каратыгиным. В сентябре 1930 года расстреливают 48 руководителей пищевой промышленности, в том числе профессора Розанова, по обвинению в организации продовольственных трудностей.

В 1930 году начинается процесс «Трудовой крестьянской партии», жертвой которого становятся специалисты в области сельского хозяйства — экономисты, агрономы, кооператоры. Проходящему по процессу профессору Александру Чаянову вменяется в вину опубликованный им в 1920 году фантастический роман «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Роман объявлен кулацким манифестом. Чаянов расстрелян в 1939 году. В 1931 году по Москве прокатывается вторая волна арестов меньшевиков. Арестованные берутся главным образом из плановых органов. Им вменяют в вину в одних случаях занижение, в других — завышение планов, что «мешало» их перевыполнению. Поиск виновных в экономических неурядицах идет широким фронтом, захватывая, помимо специалистов, и рядовых рабочих, и крестьян. В одной из статей журнала «Плановое хозяйство» за 1933 год говорится: «Классовый враг, белогвардейцы, кулаки все еще имеют возможность пробираться на железных дорогах на скромные, незаметные посты, такие, как смазчик…»

Смазчики, стрелочники, слесари, машинисты, крестьяне, унесшие с тока горсть зерна, идут в тюрьмы и лагеря. Виновники трудностей и провалов найдены. Однако план, обещавший к концу первой пятилетки ликвидацию товарного голода, а по ряду важнейших потребительских товаров удвоение норм потребления, не выполнен и до сих пор. Карточки, многочасовые очереди за товарами стали привычной частью «советского пейзажа». Тем не менее в самые короткие сроки сооружались гигантские предприятия тяжелой промышленности. 500 тысяч заключенных практически без механизмов, с помощью кирки и тачки за 20 месяцев пробили Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. «Партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед», — скажет об этом времени Сталин, уже рассматривая себя и партию как единое целое.

Если соратники Ленина падали в обморок от недоедания и переутомления (исключение, пожалуй, являл собой Троцкий, любивший поистине велококняжескую роскошь) и жили в Кремле в скромных казенных квартирах; если Ленину в мае 1922 года кажется, что кремлевский гараж, имевший 6 машин и 12 человек персонала, чрезмерно велик, и он просит Ф. Дзержинского «сжать сие учреждение», то сталинские «меченосцы» уже не озабочивают себя моральными соображениями. Происходит быстрый отрыв доходов и уровня жизни правящей элиты от огромной массы населения. Сталин сознательно откармливает свое окружение, понимая, что голодный сатрап ненадежен. Ему важно было и нравственно оторвать создаваемую им элиту от народа. Отменяется установленный при Ленине партмаксимум зарплаты. В первой половине тридцатых годов для ответственных работников создаются закрытые распределители, спецстоловые и спецпайки. Постепенно спектр спецобслуживания расширяется, охватывая, по сути дела, все сферы жизни и быта: появляются спецмагазины, спецавтобазы, спецпарикмахерские, спецбензоколонки, особые номера для автомашин, отдельные залы ожидания на вокзалах и аэропортах и, наконец, спецкладбища, куда простому смертному невозможно войти ни живым, ни мертвым. Я думаю, что если бы существовал атеистический рай, то номенклатура выгородила бы себе спецместечко и там.

Таким образом, человек, однажды попавший в высшую номенклатуру, весь остаток жизни мог провести в особом «спецмире», так ни разу и не столкнувшись с представителями класса-гегемона, именем которого он осуществляет диктатуру.

Хитрый политик, Сталин понимает необходимость отвлекающих жестов, показывающих, что новая знать не имеет классовых барьеров. Наряду с понятием «простой советский человек» появляются «знатные рабочие», «знатные колхозницы». О них в отличие от настоящей элиты пишут газеты, их прославляют в песнях, стихах, кинофильмах. История стахановского движения еще недостаточно изучена с материальной и нравственной точек зрения. Но можно предположить, что наряду с искренним порывом рабочих, их трудовым энтузиазмом существовало сознательное манипулирование в целом малограмотным еще населением. Стахановцев осыпают почестями, их выбирают в Верховный Совет, где они своим «рабочим голосом» вместе с почетными доярками, почетными трактористами, почетными свиноводами создают иллюзию широкого народного участия в управлении страной. Действительность, увы, была иной.

Материальный и нравственный отрыв правящей элиты от народа еще раньше подмечен А. Сольцем, которого называли «совестью партии». Он предостерегает, что долгое пребывание у власти в эпоху диктатуры пролетариата возымело свое разлагающее влияние на значительную часть старых партийных работников. Отсюда бюрократия, отсюда крайне высокомерное отношение к рядовым членам партии и к беспартийным рабочим массам, отсюда чрезвычайное злоупотребление своим привилегированным положением в деле самоснабжения. Вырабатывается и создается коммунистическая иерархическая каста.

Читатели, вероятно, помнят описание больничного «полулюкса» в одной из привилегированных больниц в романе А. Бека «Новое назначение»: «…Полулюкс вмещал кабинет и спальню, балкон, ванную комнату, прихожую с выходом прямо на лестницу, устланную ковровой дорожкой. В этом светлом, просторном обиталище… мягкие кресла, ковры, дорогие статуэтки, тяжелые позолоченные рамы развешанных по стенам картин».

Это описание, вероятно, не ранило бы так больно (в самом деле, чего же дурного, если человек лечится в достойных условиях?), если бы мы не знали об убожестве городских больниц для гегемона: железные койки в коридорах, сквозняки, драный линолеум на полах, отсутствие санитарок, нищенское питание, отсутствие необходимых лекарств…

Чтобы принять и в течение десятилетий сохранять вопиющее неравенство, номенклатура, вероятно, должна была обладать особыми спецкачествами. О них тоже позаботился «великий архитектор».

В апреле 1922 года Сталин становится Генеральным секретарем ЦК и, по сути дела, руководителем аппарата. Первая ступенька к вешалке, на которой висел «кафтан Ленина» (в середине 20-х годов это выражение было очень в ходу), была пройдена. В наследство ему достался весьма сложный и фрагментарный по своим личным симпатиям и уровню аппарат, отражавший сложное и многомерное соотношение сил в ядре партии. Сталину потребовался год времени, чтобы понять, какой именно аппарат нужен ему для укрепления власти: предстояла сложная, изнурительная борьба вначале с Троцким, затем с другими наследниками Ленина.