После немоты

6. Разрешается или преследуется религия властями? Где проходит линия раздела между религией узаконенной и религией, которая может повлечь за собой преследование?

- Отправление религиозных обрядов и религиозной пропаганды по существующему закону допускается лишь в пределах церковной ограды, в храмах, зарегистрированных комитетами по делам культов, но в то же время имена людей, совершающих различные требы (крестины, венчание, отпевание) в обязательном порядке регистрируются, со всеми вытекающими отсюда общественными последствиями. Что же касается так называемой „катакомбной церкви", не признающей власти Московской Патриархии и отправляющей свои службы в условиях подполья, то о ее жертвах и мучениках с достаточной полнотой и определенностью рассказано в изданных на Западе книгах Андрея Синявского, Анатолия Марченко, Эдуарда Кузнецова, Анатолия Краснова-Левитина. Поэтому молчаливая позиция, занятая по отношению ко всему этому Всемирным Советом Церквей в лучшем случае необъяснима, в худшем - преступна.

7. Ваше личное отношение к Богу?

- В своей повседневной жизни я исповедую бессмертный завет святого Сирина: „Не взывай к справедливости Господа. Если бы Он был справедлив, ты был бы уже наказан". И Паскаль: „Спасибо тебе, Боже, даже за болезнь, которую Ты мне ниспослал!" Аминь.

Москва, 19 сентября 1973 г.

ОТВЕТ ПРОФЕССОРУ МУЗАФАРОВУ

Ваше письмо от 22.10.73, адресованное деятелям науки, искусства и литературы, произвело на меня огромное впечатление. Пожалуй, впервые я представил себе подлинные размеры трагедии крымско-татарского народа. Именно поэтому я не могу рассматривать Вашу судьбу в отрыве от судьбы всей национальности в целом, ибо гонения, которым Вы подвергаетесь, являются следствием ее общей дискриминации. Надеюсь, что Вы согласитесь со мной, что было бы непростительным донкихотством распыляться сейчас на бессмысленную перепалку с бюрократической шушерой из различных кадровых отделов вместо того, чтобы сосредоточить внимание общественности вокруг принципиального и окончательного самоопределения Вашего народа.

В связи с этим, мне хотелось бы сказать несколько слов о позиции, занятой по этому вопросу частью западной интеллигенции, в особенности так называемой „левой". Диву даешься, как мгновенно и болезненно реагирует она на любое нарушение прав человека в Мозамбике, Южно-Американском Союзе, Чили, Северной Родезии, но как глухо и двусмысленно звучат ее голоса, когда речь заходит о беззакониях восточнее Эльбы или южнее Амура. Слушая порою широковещательные заявления некоторых деятелей, нормальному человеку бывает трудно понять, почему военная диктатура в Ираке - это хорошо, а военная диктатура в Греции - это плохо, почему расистский режим Яна Смита - это гадко, а расистский режим генерала Амина в Уганде, с его откровенными прогитлеровскими симпатиями, - это справедливо, почему, наконец, апартеид коренного населения, проводимый Форстером, - это преступление, а многолетняя депортация крымских татар - лишь досадная издержка прогресса, о которой не принято говорить вслух. Нелегко даже определить, чего здесь больше - глупости или злонамеренного лукавства.

На различного рода „конференциях" и „конгрессах", хорошо оплаченные „гуманисты" всех цветов кожи мечут бутафорские громы и молнии по адресу империализма и неоколониализма, льют ни к чему не обязывающие слезы над жертвами вьетнамской войны, громогласно сочувствуют борцам за свободу Ольстера, благо это приносит в наше смутное время политические и материальные дивиденды, но не считают нужным даже помянуть о судьбе полумиллионного народа, который хочет лишь одного - жить и трудиться на земле своих отцов.

Безусловно принимая справедливый пафос Вашего письма, мне хотелось бы только, чтобы ядовитый национализм не подменил в Вашем народе его национального самосознания, чтобы историческая перспектива и духовное здоровье сопутствовали ему в борьбе за возвращение на родину и самоопределение. В трудную для себя пору испытаний, крымские татары должны знать, что лучшая часть русского народа с ними, целиком и полностью разделяя все их сокровенные чаянья и надежды.

С искренним уважением

В. Максимов

Москва, 3 ноября 1973 г.

К БРАТЬЯМ МЕДВЕДЕВЫМ

Прослеживая вашу общественную судьбу, можно только диву даваться, как это вы ухитрялись с такой последовательностью заниматься только собой. Даже когда один из вас покинул страну, все ваши усилия как извне, так и внутри работали синхронно в том же направлении. Один из вас, спекулируя именем великого писателя, наживал себе состояние за рубежом, тогда как другой, занимаясь историческими изысканиями по принципу „применительно к подлости", стяжал свой политический капитал среди интеллигентов средней руки, причем известного пошиба. Все это можно было бы оставить на вашей совести, в наше смутное время для такого рода людей открылись самые вольготные возможности. Но, видимо, ваш весьма сомнительный успех вскружил вам голову и вы в последнее время перешли всякую грань дозволенного. Вы не постыдились поднять руку на беззаветно мужественных людей нашего времени, нравственную гордость России - академика Сахарова и Александра Солженицына. Причем, именно в те дни, когда опасность для их жизни стала повседневной реальностью. Опомнитесь, господа, не слишком ли! И еще: на кого вы работаете!

Публицистическая работа Александра Солженицына „Мир и насилие" - один из самых замечательных документов эпохи, и только расчетливым политическим лукавством можно объяснить ее непонимание вами.

Что же касается обращения Андрея Дмитриевича Сахарова к конгрессу США, то оно, это обращение, уже помогло множеству людей обрести родину и воссоединиться со своими близкими. Сколько страдальцев, прошедших через все мытарства бесплодного ожидания, благословляют сейчас его имя. Чтобы судить Сахарова, нужно иметь, как минимум, моральное на это право. У вас же его нет и, кстати сказать, никогда не было, сколько бы вы ни старались изображать из себя этаких современных мучеников и борцов за правду. Слишком уж комфортабельно ваше „мученичество" и слишком уж бутафорна сама „борьба". В заключение хотелось бы также напомнить вам о чувстве благодарности, свойственном всякому в действительности интеллигентному человеку. Когда один из вас попал в психиатрическую больницу, именно эти два замечательных человека современности, взгляды которых вы оба сейчас стараетесь, хотя и с экивоками, опорочить, сыграли главную роль в его освобождении. Побойтесь Бога, уважаемые!

Так кто же вы, наконец, братья Медведевы?

Вот, пожалуй, и все.

В. Максимов

Москва, 12 декабря 1973 г.

ИНТЕРВЬЮ ЗАПАДНОГЕРМАНСКОМУ ТЕЛЕВИДЕНИЮ

Ваше знакомство с Солженицыным?

Во избежание недоразумений должен заранее оговориться, что с Александром Солженицыным меня связывает скорее гражданская позиция и мировоззрение, нежели сколько-нибудь постоянные личные контакты. Слишком уж много людей по обе стороны границы, с активностью, достойной лучшего применения, рекламируют сейчас свою тесную дружбу с ним. Мне не хотелось бы впадать в этот дурной тон.

Что Вы можете сказать об „Архипелаге ГУЛаг"?

Мое положение затруднено тем, что я знаю „Архипелаг ГУЛаг" лишь по фрагментам и популярным комментариям к ним. Поэтому я не могу судить о художественных достоинствах этой книги, хотя высокий талант автора не оставляет сомнений в ее качествах, но даже частное знакомство с нею дает мне основание говорить о ее, во всех отношениях, принципиальном для нас значении. Начиная с двадцатых годов за рубежом, да и в нашей стране, вышли целые монбланы литературы, посвященные той же теме, но количество ее оказалось до удивления непропорциональным ее поистине мизерному влиянию на умы и текущий исторический процесс. Слишком велики для многих были магия и соблазн беспримерного социального эксперимента, чтобы человечество могло услышать эти маломощные голоса и поверить в их предостерегающие свидетельства, считая террор хоть и досадной, но неизбежной издержкой прогресса. Впервые за всю нашу историю обо всем этом заговорил человек, наделенный не только горчайшим личным опытом и первоклассным талантом, но также непреклонным моральным авторитетом в современном мире. И мир, по-моему, тоже впервые за всю нашу историю, наконец-то, единодушно отозвался на взыскующий зов правды. И это тоже трудно переоценить.