Сбрендили! Пляски в Кремле продолжаются

Еще большую опасность для Запада, чем советская атомная бомба, Деникин видел в Сталине, в самой его личности, считал его «главной опорой». Что ж, кто оспорит? И потому, говорил, «падение главной опоры приведет к разрушению и гибели всей структуры. Инспирированный «культ» Сталина не переживет этого». Вот кто, оказывается, был первым-то борцом против культа личности — правда, только теоретическим. Но как же на деле совершить «падение главной опоры»? Деникин не знал. Однако прошло десять лет и сыскался практик — Хрущев!

И тут заслуживают внимания дальнейшие поучения генерала: «Наиболее желательным для России и наиболее выгодным для мира способом урегулирования кризиса (так он называл свержение Советской власти. — В.Б.) был бы внутренний переворот в СССР». Хрущев его и начал, Горбачев и Ельцин завершили. Путин и Новодворская закрепляют. Как же не положить венок на могилу первопроходца!

Теперь, если спускаться по ступенькам известности, надо бы сказать о патриотизме Солженицына, но он, откровенно говоря, до того мне остофигел, что я ограничусь лишь напоминанием о том, что, живя в США, этот патриот занимался тем же самым, чем за тридцать лет до него дряхлый генерал Деникин перед смертью: стращал Запад нападением — вот-вот! — Советского Союза и скорым крахом всего цивилизованного сообщества. Ну, что последовало за всеми этими пророчествами самопровозглашенного пророка, мы знаем. Заслужил он венок от Путина? Бесспорно. Стольким людям мозги запудрил, стольким лапши на уши навесил, стольким вермишелью рты заткнул. И Большую Коммунистическую улицу в подарок от Лужкова и его жены-миллиардерши тоже заслужил. И хватит о нем. Остофигел, говорю.

Взглянем лучше на Ивана Шмелева. Тоже выдающийся патриот. Как отмечают даже нынешние демократические издания, например, биографический словарь «Русские писатели XX века» (М., 200. с. 778), писатель бурно ликовал, когда немецкие фашисты напали на его любимую родину. В «Парижском вестнике» и в берлинском «Новом слове» он поносил Советскую власть почти как Сванидзе и Млечин. Иван Сергеевич, видите ли, был уверен, что фашисты избавят Россию от большевиков, — потому и ликовал. Но, увы, к огорчению патриота произошло нечто прямо противоположное: большевики избавили Германию и Европу от фашизма. Естественно, что после войны Шмелеву пришлось оправдываться. 31 мая 1947 года в газете «Русская мысль» он божился: «Фашистом я никогда не был». Вот те крест! Мало того, «и сочувствия фашизму не проявлял никогда». А желание победы фашизму разве не сочувствие ему? Нет, он всего лишь хотел, чтобы немецкие танки да самолеты, душегубки да расстрелы, виселицы да грабежи вернули любимую родину на 25 лет назад.

А Ильин, если пойти дальше? Тот и оправдываться не стал. Живя в Берлине, он 17 мая 1933 года, т. е. вскоре после прихода Гитлера к власти, писал в парижской газете русских эмигрантов «Возрождение»: «Европа не понимает национал-социалистического движения. Не понимает и боится. Верит всем россказням «очевидцев», всем пугающим предсказателям. Леворадикальные публицисты чуть ли не всех европейских наций пугают друг друга и создают перекличку ненависти и злобы. Очернение фашизма вредит всему человечеству».

Как, дескать, можно очернять и даже ненавидеть столь отрадное «явление мирового масштаба»?! Вы только подумайте, мол: «Что сделал Гитлер? Он остановил большевизацию Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе» и, в частности, Александру Минкину, европейцу из «МК». И все, мол, будет тип-топ, «пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию».

И дальше: «Прежде всего, — говорит, — я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев, урезанных в правах, пострадавших материально или даже покинувших страну». А, Минкин?.. И чего, видите ли, евреи суетятся, чего бегут? «Случившаяся с ними драматическая неприятность (! — В.Б.) не потрясает нас». Нет, нас не потрясает и вас, читатель, не должна потрясать. Действительно, ведь до другой «драматической неприятности», до «хрустальной ночи»— всегерманского еврейского погрома, когда 36 евреев было убито, около 20 тысяч брошены в концлагеря, да еще разрушено и сожжено 267 синагог и 815 магазинов, принадлежавших евреям, — до этой «драматической неприятности» было еще пять с лишним лет, а до Освенцима еще дальше. Чего они дергаются? Сидели бы тихо, читали свой Талмуд да ждали.

И еще: «Германский национал-социализм решительно не исчерпывается ограничением в правах немецких евреев». Это была святая правда. Во-первых, после ограничения евреев в гражданских правах фашисты занялись многими другими их правами — вплоть до права на жизнь, а вскоре, после «хрустальной ночи», занялись в таком же диапазоне правами чехов, поляков, французов, норвежцев, югославов и так добрались до прав русских, не чуждых любимому философу Путина, до всех советских народов.

По некоторым сведениям, у Ильина у самого были еврейские корни, до которых, вероятно, любознательные в этом вопросе немцы позже докопались, что и повлекло его убытие-вышибон из Германии в Швейцарию, а пока он стыдил неразумных евреев и многих других европейцев: «Нам, находящимся в самом котле событий (он, повторяю, жил в Берлине. — В.Б.), видящим все своими глазами, подверженным всем новым распоряжениям и законам, но сохраняющим духовную трезвость, становится нравственно невозможным молчать. Надо говорить и говорить правду». Как Толстой, не могу молчать! Как Золя, я обвиняю!

Да, он не молчал, он говорил и говорил такую вот свою правду о фашизме: «Новый дух у всякого искреннего национал-социалиста горит в сердце, напрягает его мускулы, звучит в его словах и сверкает в глазах. Достаточно видеть эти верующие лица, достаточно видеть эту дисциплину, чтобы понять: да есть ли на свете народ, который не захотел бы создать у себя движение такого подъема и такого духа?» Каков слог! Философ был уверен, что весь мир должен стать фашистским, и призывал к этому. Тем более, что, по его мнению, «этот дух роднит национал-социализм с духом русского белого движения». И ставил в один ряд Муссолини и Врангеля, на которых-де клеветали, но— «разве Врангель и Муссолини стали от этого меньше?» Конечно, нет. Так же, как Гитлер и Маннергейм, Геринг и Деникин, Кейтель и Колчак…

Не думаете ли вы, гр. Путин, что когда бронированный германский фашизм ринулся на нашу родину, истребляя миллионы наших сограждан, разрушая или грабя все на своем пути, то Ильин, проникнутый вместе со Шмелевым помянутыми двумя духами, тоже всей душой был на стороне фашизма, что он вместе со Шмелевым желал ему победы и ликовал, когда его армии докатились до Москвы, а потом до Сталинграда?

Могут сказать: это, вероятно, было у Ильина заблуждение молодости или какой-то нравственный амок, что ли, или, наконец, — лицом к лицу лица не разглядеть. О, нет! Во-первых, он был тогда уже далеко не молод, примерно ровесник Грызлова.

А во-вторых, и после того, как германский фашизм вверг человечество в мировую войну, истребил миллионы, и особенно жестоко и обильно — соотечественников Ильина, даже после Нюрнбергского процесса — словом, и после того, как фашизм со всей ясностью явил миру свой сатанинский лик, сей христианский философ и не подумал отказаться от своих песнопений в честь фашизма, а продолжал нахваливать его и защищать.

В 1948 году уже после, говорю, Нюрнбергского процесса, на котором даже некоторые подсудимые ужаснулись тем документам и свидетельствам кинохроники, что им предъявили, — и после этого Ильин пишет работу «О фашизме», в которой протестует против такого прямолинейного подхода к преступникам, как намыленная веревка, и талдычит: «Фашизм был прав… Фашизм есть явление сложное, многостороннее. В нем есть здоровое и больное, старое и новое, охранительное и разрушительное. Поэтому в оценке его нужны спокойствие и справедливость…» Так давайте, мол, спокойно и справедливо поддержим в фашизме все здоровое, новое, охранительное. Он призывал к спокойному суждению о фашизма после Нюрнбергского процесса! К справедливости к нему после того, как стало известно, что развязанная фашистами Вторая мировая обошлась человечеству в 50 миллионов жизней.