Дело было в Педженте

Похожее воздействие на нравственность правящей “элиты” России в начале XIX века оказала комедия А.С.Грибоедова “Горе от ума”. А.С.Грибоедов принадлежал к числу тех, о которых довольно точно сказал М.Ю.Лермонтов: “Смеясь он дерзко презирал чужой страны язык и нравы”. Вряд ли автор комедии делал это умышленно, осознанно предвидя последствия, но так случилось, что его отношение к нравам страны, куда он был направлен послом, предопределило не только его гибель, но и гибель персонала Российского посольства в Персии, не повинного в высокомерии А.С.Грибоедова. “Горе от ума” — пьеса, написанная до отъезда А.С.Грибоедова в Персию, неожиданно приобрела огромную популярность в светских салонах, сравнимую с популярностью вышеназванной повести Гёте. И мало кто из современников молодого писателя понимал, что эта комедия сыграла роковую роль в трагических событиях, произошедших на Сенатской площади в декабре 1825 года, и продолжала оказывать свое воздействие на последующие поколения, формируя у молодежи нигилизм — отрицание всего совершенного прошлыми поколениями при собственном неумении что-либо благонравно задумать и добротно осуществить. Ведь Чацкий — истеричный пустоцвет, которого либералы брали за образец весь XIX век, и которого ставили и ставят в пример [4] всем школьникам после 1917 г. Именно из этого неумелого нигилизма и произрастает знаменитое жванецко-черномырдинское: «Хотели как лучше, а получилось, как всегда».

Но Россия — цивилизация, отличная от Запада; то, что там развивается в соответствии с библейским атеизмом, натыкается в России на какое-то препятствие, о котором и сегодня западные интеллектуалы ведут бесконечные споры. Это препятствие — соборный интеллект народов России, который всегда находит адекватный ответ на чуждое культуре Богодержавия вторжение. Ответом на вторжение в Россию библейской нравственности, своеобразно поданной как “Горе от ума” (название комедии — переиначенное ветхозаветное изречение «… во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь», — Екклесиаст, 1:18) было явление творчества А.С.Пушкина. И если бы не А.С.Пушкин, то возможно первое выступление “библиистов” в декабре 1825 г. уже тогда покончило с исторически сложившейся государственностью империи.

Современные пушкинисты и сегодня не способны понять, что всё творчество А.С.Пушкина мировоззренчески и нравственно всегда было альтернативой библейскому атеизму, но понять это противостояние можно лишь овладев ключами к ассоциативным связям символики его произведений. А это требует выявления сути библейской реальной, а не декларируемой нравственности и выявления идеалов ей альтернативной. И не случайно именно А.С.Пушкин, единственный из современников Грибоедова, критически воспринял пьесу “Горе от ума”, о чём большинство учителей литературы на уроках помалкивает, возможно сами того не зная.

Погиб А.С.Грибоедов, убит А.С.Пушкин, а дело “библиистов” в России продолжали другие. В первой половине ХХ века дело распространения библейских нравов продолжил тандем Ильфа и Петрова. Во времена сталинизма “Золотой теленок” и “Двенадцать стульев” находились под запретом, ибо товарищ Сталин обладал не страшной подозрительностью, как считали и считают многие представители либеральной интеллигенции, а величайшей проницательностью [5]. И на это обстоятельство невольно обратил внимание автор телепередачи “Намедни” в августе 1999 года, когда справедливо заметил, что после снятия запрета на историю похождений Остапа Бендера в так называемую “оттепель”, произведения двух юмористов стали своеобразными бестселлерами, а в среде советской интеллигенции было модным на различных “элитарных” тусовках цитировать целые монологи “великого махинатора”. И вряд ли кто понимает сегодня, в конце ХХ столетия, что процесс “перестройки” хорошо пошел в том числе и потому, что почва для него в среде нашей либеральной интеллигенции была во многом подготовлена именно этими двумя произведениями, которые высмеивали пороки буржуазной демократии. Благодаря этим шедеврам еврейского юмора наше общество получило хороший урок по части осмеяния зла: после осмеяния оно не исчезает, но перестает восприниматься как реальная опасность, поскольку осмеянное зло перестает быть страшным и в какой-то мере становится даже по своему привлекательным. Ильф и Петров, возможно сами того не желая, более других подготовили общественное мнение к бездумному восприятию буржуазно-демократических нравственно-этических ценностей. Но получив эти ценности в натуральном виде, “передовая часть” нашей интеллигенции (которая никогда точно не знает, чего же она хочет: “то ли конституции, то ли севрюжины с хреном”, забывая о том, что в России эти вещи не всегда оказываются совместимыми), заговорила о растлевающем влиянии западной культуры.

И всё-таки в России всё не так, как на Западе. Два поколения советских людей, выросших при социализме, к семидесятым годам создали новую культуру, силу воздействия которой на умы будущих поколений ещё предстоит осознать обществу. Новая культура формировала соборный интеллект Русской цивилизации (или эгрегор в терминологии оккультизма, построенного на духовных практиках и философии Востока), который на агрессию библейского зла, осмеянного Ильфом и Петровым, ответил явлением творческого тандема В.Ежова и Р.Ибрагимбекова, создавшего символическую киноповесть “Белое солнце пустыни”.

Но и библейский эгрегор — естественное порождение библейской культуры, попытался в соответствии со своим алгоритмом скорректировать матрицу (алгоритмику [6] воздействия на общество) “Белого солнца пустыни”, используя творческий потенциал кинорежиссера Мотыля и консультирующего его Михалкова-Кончаловского. По сути это была информационная война на матричном и эгрегориальном уровне двух цивилизаций, двух мировоззрений и двух культур, порождённых этими мировоззрениями. Однако победа в этой войне была предопределена не столько талантом актеров, кинорежиссеров и даже авторов киноповести (все они, каждый по своему, неосознанно действовали в русле алгоритма развития Русской цивилизации), а мощью концепции управления, явленной обществу в художественных образах.

Чтобы понять логику этой информационной войны, необходимо помнить, что лексические образы, вызываемые словами на уровне сознания, связаны с большими объемами лексически не выраженной (а также и невыразимой в сложившейся культуре) информации, существующей в коллективном бессознательном. Другими словами, лексически выраженные образы можно уподобить вершине “информационного айсберга”, а внелексические — той его части, что скрыта под водой. Но именно эта “подводная часть информационного айсберга” и является основой коллективного бессознательного, определяющего якобы “немотивированное поведение” больших масс людей. Те, кто понимает механизм взаимодействия сознательного и бессознательного, способны выстроить и технологии управления коллективным бессознательным, т.е. фактически предопределить “немотивированное направление” общественного развития. И чем большую популярность обретает определённое произведение искусства, тем более устойчивой становится символически отображённая в нём матрица общественного развития.

Фильм “Белое солнце пустыни” — символически выраженная матрица управления коллективным сознательным и бессознательным Русской цивилизации. Но в начале ХХ века, когда “урожай”, посеянный комедией “Горе от ума” уже был собран, и в конце его, когда становятся зримыми плоды нового “урожая”, большинство не пытается понять механизм матричного управления общественными процессами на основе произведений искусства, к которым длительное время сохраняется устойчивый интерес зрителя или читателя.

А может и не надо его понимать? Если фильм с интересом смотрится, а общение с ним доставляет людям наслаждение и помогает “снимать психологические нагрузки” (так считают специалисты-психологи), то что еще нужно? Пусть зритель получает эстетическое удовольствие от созерцания произведения искусства, в котором добро побеждает зло, не особенно задумываясь о том, что происходит в действительности.