Булгаков

В отличие от рассказов цикла "Записки юного врача", в М. есть обрамляющий рассказ от первого лица, а сама исповедь жертвы морфинизма доктора Полякова запечатлена в виде дневника. Дневник ведет и главный герой "Необыкновенных приключений доктора". В обоих случаях эта форма использована для большей дистанцированности героев от автора рассказов, поскольку и в "Необыкновенных приключениях доктора", и в М. фигурируют вещи, которые могли компрометировать Булгакова в глазах недружественных читателей: наркомания и служба у красных, а потом у белых, причем не вполне понятно, как герой попал из одной армии в другую.

С большой долей уверенности можно предположить, что ранней редакцией М. послужил рассказ "Недуг". В письме Булгакова Н. А. Булгаковой в апреле 1921 г. содержалась просьба сохранить ряд оставшихся в Киеве рукописей, включая "в особенности важный для меня черновик "Недуг"". Ранее, 16 февраля 1921 г., в письме двоюродному брату Константину Петровичу Булгакову в Москву автор М. также просил среди других черновиков в Киеве сохранить этот набросок, указывая, что "сейчас я пишу большой роман по канве "Недуга"". В последующем черновик М. вместе с другими рукописями был передан Н. А. Булгаковой писателю, который их все уничтожил. Скорее всего, под "Недугом" подразумевался морфинизм главного героя, а первоначально задуманный роман вылился в большой рассказ (или небольшую повесть) М.

"МОСКВА 20-х ГОДОВ", фельетон. Опубликован: Накануне, Берлин - М., 1924, 27 мая; 12 июня (это последний фельетон Булгакова в "Накануне"). Вошел в сборник: Булгаков М. Трактат о жилище. М.-Л.: Земля и фабрика, 1926, (Библиотека сатиры и юмора) (в сборнике М. 20-х г. напечатана под названием "Трактат о жилище" и с сокращениями). В фельетоне, в частности, описана квартира на Патриарших прудах (М. Бронная, 32, кв. 24), где жил знакомый писателя Иван Павлович Крешков, а также находившаяся неподалеку (М. Козихинский пер., 12, кв.12) квартира упоминаемой в фельетоне Зины булгаковской знакомой Зинаиды Васильевны Коморской. Отметим, что именно в этом районе Москвы позднее развернется действие московских сцен романа "Мастер и Маргарита". Главная тема М. 20-х г. - жилищный кризис. Его Булгакову довелось испытать на себе, когда вначале пришлось долго добиваться вселения в одну из комнат квартиры №50 в доме №10 по Б. Садовой (Нехорошая квартира), а потом жить в ней с малоприятными соседями. И в дальнейшем, даже после въезда в трехкомнатную кооперагивную квартиру в писательском доме (Нащокинский пер, 3-5, кв. 44) в 1934 г., Булгаков не был удовлетворен своими жилищными условиями, и обещание МХАТа предоставить новую квартиру было важным стимулом для начала его работы над пьесой "Батум" в 1938 г.

В М. 20-х г. обнаруживаются важные параллели с более значительными булга-ковскими произведениями. Так, образ соседа пьяницы и дебошира Василия Ивановича: "Клянусь всем, что у меня есть святого, каждый раз, как я сажусь писать о Москве, проклятый образ Василия Ивановича стоит передо мною в углу. Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце! Я упираюсь лбом в каменную стену, и Василий Иванович надо мной как крышка гроба", - узнается в "Белой гвардии", когда Алексею Турбину во сне является "маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку". Позднее в "Мастере и Маргарите" в образе черта Коровьева-Фагота соединились детали обоих кошмаров - из "Белой гвардии" и М. 20-х г. Коровьев оказывается в Нехорошей квартире, прообразом которой была квартира на Б. Садовой (там жили Булгаков и Василий Иванович), но одет в клетчатое, что роднит его с восходящим к "Бесам" (1871-1872) Федора Достоевского (1821-1881) кошмаром Алексея Турбина.

В М. 20-х г.. содержится и генезис "ершалаимских сцен" "Мастера и Маргариты"; "В лето от рождества Христова... (в соседней комнате слышен комсомольский голос: "Не было его!!"). Ну, было или не было...". История Иешуа и Пилата, рассказанная Воландом Михаилу Александровичу Берлиозу и Ивану Бездомному, опровергает поддерживаемую Советской властью в 20-е и 30-е годы "мифологическую" теорию происхождения Христианства, отрицавшую историческое существование Иисуса Христа. В булгаковском дневнике "Под пятой" атеистическая кампания 20-х годов, в которой большую роль играли комсомольцы, резко осуждается. Например, в записи от 5 января 1925 г. автор М. 20-х г. возмущался: "Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее: ее можно доказать документально - Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Этому преступлению нет цены". Естественно, в подцензурном фельетоне Булгаков не мог столь резко осудить государственный атеизм, поэтому в М. 20-х г. вопрос об историчности Христа как бы остается открытым: "было или не было". Однако из контекста ясно, что автор в реальном существовании Иисуса не сомневался.

"МОСКОВСКИЕ СЦЕНЫ", фельетон, имеющий подзаголовок "На передовых позициях". Опубликован: Накануне, Берлин - М., 1923, 6 мая. Под названием "Четыре портрета" и с разночтениями вошел в сборник: Булгаков М. Трактат о жилище. М.-Л.: Земля и Фабрика, 1926. В М. с. описана квартира московских знакомых Булгакова - бывшего помощника присяжного поверенного Владимира Евгеньевича Коморского и его жены Зинаиды Васильевны по адресу: М. Козихинский пер., 12, кв.12. 3. В. Коморская как Зина упоминается также в фельетоне "Москва 20-х годов". В М. с. отразилось неприязненное отношение к тем, кто преуспевал при нэпе. В повести "Записки на манжетах" посещение Коморских представлено в еще более сатирических красках: "В четверг я великолепно обедал. В два часа пошел к своим знакомым. Горничная в белом фартуке открыла дверь.

Странное ощущение. Как будто бы десять лет назад. В три часа слышу, горничная начинает накрывать в столовой. Сидим, разговариваем (я побрился утром). Ругают большевиков и рассказывают, как они измучились. Я вижу, что они ждут, чтобы я ушел. Я же не ухожу.

Наконец хозяйка говорит:

- А может быть, вы пообедаете с нами? Или нет?

- Благодарю вас. С удовольствием.

Ели: суп с макаронами и с белым хлебом, на второе - котлеты с огурцами, потом рисовую кашу с вареньем и чай с вареньем.

Каюсь в скверном. Когда я уходил, мне представилась картина обыска у них. Приходят. Все роют. Находят золотые монеты в кальсонах в комоде. В кладовке мука и ветчина. Забирают хозяина... Гадость так думать, а я думал.

Кто сидит на чердаке над фельетоном голодный, не следуй примеру чистоплюя Кнута Гамсуна (намек на роман датского писателя "Голод" (1890). Б. С.) Иди к этим, что живут в семи комнатах, и обедай".

В М. с. действие начинается тоже с обеда, который, однако, становится поводом для демонстрации титанических усилий хозяина шестикомнатной квартиры по защите от уплотнения. Этой цели служат и портреты вождей на стенах: Карла Маркса (1818-1883), Л. Д. Троцкого, А. В. Луначарского (1875-1933) и Карла Либкнехта (1871-1919), хотя основоположника марксизма хозяин квартиры ненавидит всей душой. Отметим, что достаточно случайный набор изображений (для логической завершенности требовались бы еще, по крайней мере, Фридрих Энгельс (1820-1895) и В. И. Ленин, а в их отсутствие соседство Луначарского с Марксом выглядело немного странно, если не сказать большего) подчеркивает специфические цели организации этой галереи марксистских святых. Булгаков, как и герой М. с., "едва ли не первый почувствовал, что происходящее - шутка серьезная и долгая". Однако подобное приспособленчество ему претило. Автора М. с. коробит, когда бывший присяжный поверенный называет Троцкого "наш вождь", и эту свою реакцию он передает портрету: "лишь хозяин впился четырьмя кнопками в фотографию, мне показалось, что председатель реввоенсовета нахмурился. Так хмурым он и остался"; "тут мне показалось, что судорога прошла по лицу фотографического Троцкого и губы его расклеились, как будто он что-то хотел сказать". В финале обложение обитателей квартиры налогом как нетрудовых элементов выглядит как Божья кара за лицемерие, от которой никакой Карл Маркс не спасет: " - Что ж это такое? - горестно завопил хозяин, - ведь это ни отдыху, ни сроку не дают. Не в дверь, так по телефону! (намек на поговорку о черте, которого гонят в дверь, а он возвращается в окно. - Б. С.) От реквизиций отбрились, теперь налог. Доколе это будет продолжаться? Что они еще придумают?!