Путин против Путина. Бывший будущий президент

Когда страна, обладающая вторым по величине запасом ядерного оружия, занимающая огромную территорию на планете, сосредоточившая в своих руках управление энергоресурсами, обладающая опытом исторической миссии и противостояния всем и вся — фактически страна-континент, страна-цивилизация — бросает вызов Соединенным Штатам, НАТО, Энергетической хартии и всему мироустройству — это означает, что все маски сброшены. В данном случае Путин сказал, что однополярный мир категорически неприемлем, сказал, что система ПРО, создаваемая американцами в Европе, не может быть направлена против Северной Кореи — только против нас. Россия с этим категорически не согласна — и не может этого не замечать; что НАТО — это не наш партнер, а враг, который дестабилизирует политическую обстановку на всей территории своего влияния; что Энергетическая хартия, которую нам навязывает Европа, предполагая обеспечить доступ к российским энергоресурсам без симметричного открытия для русского капитала энергосистем Европы, — это унизительная, оккупационная модель договора: «Вы нам — всё, мы вам — ничего». Так говорят только с побежденными, которым предлагается подчиниться чужой воле. Путин просто объявил о том, что отныне Россия бросает вызов мироустройству и вступает на путь геополитической революции — ни больше ни меньше. Сделав такое заявление, Путин сам поставил себя перед необходимостью либо реализовать все это на практике, что означает радикальное изменение мировой ситуации — то есть доделать все до конца, стремительно создав ситуацию, которая сделает реализацию этой программы необратимой. Иными словами, от Путина все еще требуется политически обосновать эту программу — иначе он будет выглядеть просто несерьезно.

У Путина мандат на революцию в сознании

Проведенный в конце 2011 года социологическим факультетом МГУ им. М. В. Ломоносова общероссийский соцопрос, одним из итогов которого является констатация факта, что из властных персон наибольшим доверием у россиян пользуется Владимир Путин, не содержит в себе никаких сенсаций. Его главной особенностью, пожалуй, стало то обстоятельство, что он был проведен по инициативе академических социологов, в отрыве от какого бы то ни было заказа политических инстанций, как правительственных, так и оппозиционных. К большому сожалению, социология в России в последние годы стала инструментом в руках групп влияния, что существенно подорвало ее авторитет. В такой ситуации проведение соцопроса по-настоящему беспристрастными учеными является исключением, заслуживающим особого внимания. И полученные результаты, и характер анализа и интерпретации данных основаны на безупречно незаинтересованном, чисто научном подходе. То, что должно быть нормой, увы, является сегодня редчайшим исключением, которое требует особых комментариев. Одним словом, это был настоящий соцопрос, а не политическая агитка, от чего мы давно отвыкли.

Хотелось бы остановиться на интерпретации отдельных пунктов. Сразу оговорюсь, что эта интерпретация субъективная и вполне может быть оспорена другими комментаторами. Мой вывод покажется радикальным: в России нет демократии, в ближайшее время не будет, и, скорее всего, ее вообще не может и не должно быть. Из чего это следует? Из того портрета россиянина, который вырисовался в соцопросе, всецело подтверждая другие результаты многолетнего анализа общества, в котором мы живем, методом «включенного наблюдения». Мы видим, что по-прежнему значительный процент россиян доверяет власти, у большинства она персонифицируется в лице Владимира Путина. Это устойчивый монархический тренд, отражающий востребованность обществом сильной авторитарной фигуры. Соответствует ли этому ожиданию Путин? Скорее да, чем нет, а все несоответствие общество само достраивает, опираясь не на трезвый анализ, но на присущий ему глубоко укорененный миф.

Путин рассматривается в духе метафоры семьи, когда государство бессознательно воспринимается как «большая семья», а его глава — как «отец». В семье в отношении фигуры отца существует устойчивый комплекс авторитарного статуса, что подразумевает притупление критического сознания, склонность к субмиссии, соучастие в укреплении авторитета, а не в его подрыве. Когда личность главы государства или национального лидера это позволяет, дает хотя бы часть требуемого набора свойств, общественное сознание само достраивает всю остальную картину до модели патриархального авторитаризма. Инициатива исходит именно снизу — как выражение устойчивых и традиционно сложившихся «монархических» установок. Именно эта монархическая тенденция широких масс и создает условия для авторитарного правления, и вполне демократическими путями сами эти массы и ликвидируют содержательную сторону демократии, сдавая ее назад — власти, представленной фигурой отца. Это яркая черта традиционного общества, которая проступает сквозь демократический фасад. При этом, как неоднократно подчеркивают ученые, проводившие соцопрос, это не умаляет ни легитимности, ни легальности демократических процедур. Монархия в России вполне может быть легальной и легитимной и при наличии демократических процедур, которые функционально выполняют роль своего рода Земских Соборов. Так, мы имеем дело своего рода с «плебисцитарным авторитаризмом», когда монархическое правление становится добровольным заветом широких народных масс.

Из опроса явно видно, что россияне отнюдь не теряют критического чувства. Например, оценка деятельности правительства в три раза ниже, чем оценка его главы, то есть того же Путина. Здесь мы видим вполне осознанный скепсис в отношении конкретных шагов власти, которые трезво и критично оцениваются и признаются неэффективными, неверно проводимыми, в целом неправильными. Рост озабоченности экономическим положением, безработицей, безопасностью, коррупцией и ухудшением экологической обстановки свойственен значительному проценту опрошенных. Иным словами, люди прекрасно понимают, что творится вокруг, и не одобряют (по крайней мере в значительной части) того курса, который преобладает. Хотя есть и существенный процент тех, кто всем доволен. Исходя из полной непредвзятости ученых, проводивших соцопрос, этой «удовлетворенности» тоже следует доверять. В итоге — согласно социологическому опросу — народ доверяет Путину, признает за ним право на решительные действия и требует этим правом воспользоваться.

Путин стоит на пороге новой роли — «человека судьбы». Таким были де Голль, Черчилль, Сталин. Такой Путин опирается на общество, руководствуется геополитикой, реализует национальные интересы, принимает вызов истории, живет и действует по формуле «государство, народ, общество — это я». Это накладывается еще и на существующий тренд на установление монархического устройства, легитимизированный и идущий от народа, снизу. Посчитается ли Путин при этом с правовыми нормативами? Возможно, да, но это совершенно непринципиально, так как он до сих пор крайне осторожно задействовал даже правовой потенциал, заложенный в формате президентской республики. Поняв, что народ — это на сегодня главная категория, надо растворить государство в народе и воссоздать государство из народа заново. И сделать это надо при помощи нашегоПутина, которого можно даже «обожествить» (для большого дела ничего не слишком), для того чтобы он мог заниматься спокойно и размеренно великими вещами, не суетясь и не думая о каких-то там «выборах». Надо придать Путину статус «солнечного вождя» и укрепить его правление перековавшейся гибкой ксеноморфной элитой, присягнувшей на верность великому русскому народу. Вот тогда мы сможем воссоздать великую империю.

Глава 3

Испытание Путина

Заговор против Путина

События в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года стали реальным вызовом тем едва установившимся евразийским инициативам Путина, которые вызвали наибольшую консолидацию общества, настроенного, в большинстве своем, в патриотическом ключе. Этим шансом незамедлительно воспользовались режиссеры патриотической пьесы «Первый срок», попытавшиеся осуществить обратный внутриполитический идеологический переворот. Сразу после терактов 11 сентября либеральные политологи Глеб Павловский и Сергей Марков выступили инициаторами проведения «Гражданского форума», в оргкомитет которого вошли совсем уж одиозные персонажи, в частности — Элла Памфилова, Евгений Гонтмахер и Людмила Алексеева. Программа «Гражданского форума» была составлена группой Чубайса и несколькими представителями демократических кругов США. На вид — она ужасает. Ее содержание — самое чудовищное повторение недавнего темного прошлого. Это жестокая смесь Горбачева с ранним Ельциным. Возникал логичный вопрос: на что надеются люди, которые в стране с невозможным по определению «гражданским обществом» столь революционно настаивают на нем? И это при том, что они еще совсем недавно, ради приведения Путина к власти с огромным успехом задействовали в конъюнктурных целях противоположные принципы? Думают, что патриотическая фразеология может быть отброшена? Все эти вопросы заставляли задуматься. Было понятно, что мы имеем дело не с идиотами. Они не могут не понимать, что атлантистская риторика и «попперовщина» [6]может активно эксплуатироваться лишь на экспорт. А это значило, что они клонят к чему-то иному. Поясню: позиция «Гражданского форума», с которым его инициаторы пытались в те дни сблизить лично Владимира Путина, не могла не вызвать существенных коллизий вначале в элите, потом — в политическом классе, а позже в массах. Путинский синтез, его формула патриотизм+либерализм, разваливался. Оставался только «либерализм» + определенный авторитаризм. Но при наличии откровенной сдачи наших внешнеполитических и геополитических позиций авторитаризм делегитимизировался. Это при том, что в наших исторических условиях маргинально-миноритарный либерализм отдельно, сам по себе, авторитаризм легитимизировать не может. Путин в отличие от харизматика Ельцина черпал поддержку именно в дезиндивидуализированном патриотизме, только на нем он и мог основать авторитарную систему, чего страшилась демшиза.