Путин против Путина. Бывший будущий президент

У нас есть русский народ, нужно юридически и политически признать его высшей инстанциейи непреходящей ценностью, подтвердить его богоносныйстатус. Далее: нужно не только противопоставить его волю и его бытие уходящей, уже отчасти сидящей в застенках ксеноморфной элите, но также бросить вызов отчужденной бюрократической государственной машине, которая и сделала эту элиту возможной, которая ее породила и выдвинула, снабдила имуществом и средствами влияния. Проблема эта непростая. Здесь может сыграть свою положительную роль и сам ксеноморфный потенциал, и так же, как в случае с народниками, где за русское дело сплошь и рядом бились «малые народы». Не исключаю, что нам для действительной ротации элит потребуются психологические портреты не совсем русских или совсем нерусских людей. Русские живут национальным сновидением, и остается большая вероятность, что нас снова обманет и предаст промежуточная каста «кадровых» чиновников. И мы снова недоглядим… Я думаю, что мы должны рекрутировать на благо народа абсолютно новых людей. Пусть это будут армяне, евреи, грузины, чеченцы, но пусть это будут яркие личности, пассионарии. Пусть это будут творческие персонажи, плевать на их происхождение, лишь бы они присягнули этому огромному, великому, вечному, священному и вселенскому началу в лице русского народа. Они способны будут осуществить реальную ротацию элит, не только отломив верхушку властного айсберга, но и фундаментально перетряся старосоветские и новодемократические чиновничьи кадры. Эта ксеноморфная элита, новый ксеноморфный «малый народ» способен, на мой взгляд, быть эффективным, верно оценивать вызовы глобализации и воплотить в жизнь чаяния «великого народа».

Одинокий Путин: без элит

Путин впервые за огромный исторический срок создал возможность и предпосылки для реального возрождения русских. Сейчас Владимир Путин одинок, он окружен тяжелым бюрократическим аппаратом, который, конечно, выдвинет новую псевдоэлиту, и это будет еще хуже. При правильной диспозиции проще перевербовать «ходорковских» и сделать из них настоящих народников, настоящих государственников, чем ждать толку от «новых хищных» и «новых жадных», даже если они этнические великороссы. Я вижу начало ротации элит только в этом направлении, в том, чтобы «малый народ» послужил делу великой Евразии. Нам не столько важны сейчас личности, сколько — идеологическая парадигма. Ходорковский не зря в свое время попросил себе в тюрьму книги по русской истории. Ему нужно было предложить системный план вхождения в евразийство. Его нельзя было дергать по мелочам и грозить — давай деньги, делись, а не то мы тебя… На это он отвечает по-мужски, «чисто конкретно»: не дам. Он ведь давно научился разговаривать и с силовиками, и с попрошайками, и с бандитами. А вот если ему предложить систему, логистику, модель, так он, возможно, был бы первым на стороне другого варианта глобализации — не американской и однополярной, а евразийской и многополярной. Ходорковский ошибался, но ошибался системно, а не случайно. Стоило у него в мозгу заменить плюс на минус, и цены бы ему и его ЮКОСу не было. А плюс на минус заменить у определенного типа людей гораздо проще, чем кажется. Я бы предложил «демократам» и «либералам», которых сегодня начали прессовать и — то ли еще будет! — не обижаться на то, что происходит, а стараться изучать историю русского народа, научиться понимать его логику.

Антиамериканский консенсус

Американское вторжение в Ирак весной 2003 года очень серьезно сказалось и на внутриполитической конъюнктуре России, что как раз в канун предстоящих на тот момент парламентских и президентских выборов обернулось сюрпризами в электоральном смысле. Российское общество по идеологическому принципу делится совсем иначе, чем можно заключить из партийных пристрастий. Наша партийная система создавалась на скорую руку, в нее постоянно вбрасывались совершенно незрелые игроки, а некоторые реально репрезентативные силы искусственно исключались. Она соотносится с обществом перекошенно, поэтому и вызывает недоумение и брезгливость. Народ думает, чувствует и считает по иным лекалам, нежели те, что предложены ему российскими партиями и политтехнологами. Убери завтра эти партии, и, в принципе, ничего не изменится — можно будет легко созвать новые или вообще забыть о них, как о недоразумении. Но это не значит, что народ деполитизирован и безразличен, просто он выбирает «свое» и «не свое» в иных категориях.

После начала американской агрессии в Ираке россияне в подавляющем большинстве выбрали «свое»: антиамериканизм. Саддам особых симпатий не вызывал, но к Бушу-младшему антипатии возникли стойкие. Это не просто досужая реакция пикейных жилетов на «мировые проблемы», это живой вибрирующий социальный фактор. Люди переживают происходящее кожей, сердцем, напрягая извилины, выражая эмоции. Антиамериканизм, повышенное внимание к угрозе, исходящей от США, — стойкий социальный мотив. Чтобы изменить его радикально, потребуется событие аналогичного масштаба — трудно себе представить, что бы им могло быть.

Российская власть в лице Президента Путина выступила в ситуации с Ираком вполне определенно. Эта позиция антиамериканская. Совершенно очевидно, что всплеск соответствующих настроений в обществе не есть следствиеэтого выбора российского Президента. Скорее всего и он принял довольно трудное решение не только под воздействием настроений населения — Путин не раз доказывал, что может настаивать на своем, даже тогда, когда симпатии масс не на его стороне (в частности, поддержка ультралиберального экономического блока Правительства). Путин руководствовался, вставая на сторону «мирной коалиции» (Франция, Германия, Китай, исламские страны и др.), геополитическими соображениями. Народ формирует свое мнение с помощью иных аргументов и цепи умозаключений, чаще опираясь на эмоции и интуиции. Но, как бы то ни было, эти два подхода совпали в фокусе антиамериканизма. И это уже социальный факт. Давайте присмотримся к нему повнимательней. К чему это привело?

Резонанс в точке антиамериканизма между обществом и властью сообщил власти дополнительную легитимность, сформировав новую структуру консенсуса. Этот консенсус имеет четкие идеологические параметры: национальная идея, державность, отторжение американского стандарта, укрепление статуса России как мировой державы. Многие скептики называют это «фантомными болями утраченной империи», «ностальгией». Пусть так, но вместе с тем это своеобразная ремиссия: социальные мифы имеют силу и мощь мобилизующего фактора. Версальский договор, к примеру, через национальную фрустрацию немцев породил Третий рейх. Путин — действуя при этом вполне корректно в отношении США — получил качественно новый социальный ресурс во внутренней политике. У него появились дополнительные санкции. А так как действия США вывели международную ситуацию за рамки правового поля, повторив содеянное в Ираке, затем еще и в Ливии, окончательно обрушив старый ялтинский миропорядок, то Путин получил особый исторический мандат, позволяющий ему двигаться в этой сложнейшей международной обстановке уверенно и активно: за спиной у него социальный консенсус антиамериканизма.

Что такое антиамериканизм? Он, конечно, затрагивает США и их политико-экономическую систему лишь косвенно: неприятие распространяется в первую очередь на выпад Америки против других стран (в ожидании, что «Россия может стать следующей»), а не на нее саму; это — оборонительный антиамериканизм, консервативный, защитный — антиамериканизм выживания и сохранения. Именно в таком качестве он имеет массовыйхарактер. Это отличает его от иных форм антиамериканизма, свойственных право-консервативным православно-патриотическим или, напротив, коммунистическим кругам, которые отвергают США в принципе. Но перед лицом событий в Ираке эти грани стерлись, стали несущественными — идейный и радикальный идеологический антиамериканизм растворилсяв более масштабном пассивном и приблизительном антиамериканизме масс. Безусловный фокус этого общего явления — сам Путин. Левая и националистическая оппозиция тем самым утрачивает платформу, ей остается утверждать, что «Путин недостаточно жесток в своей позиции», что отталкивает массы, явно не готовые к дальнейшему градусу радикализации и многих сторонников из числа самой оппозиции. Фактически в такой ситуации Путин становится по-настоящему интегрирующим элементом общества, осью социально-политической жизни, прямым выразителем чаяний и ожиданий большинства, даже сверх необходимого. А в предвыборный период учитывается любой, даже самый незначительный, момент отклонения трендов политической конъюнктуры.