По железной земле

Белгород поднялся на меловой горе у Северного Донца как город-крепость. Белгородская черта цепочкой укреплений стерегла Русь от набегов кочевников «дикого поля». Большая картина у входа в белгородский музей передает ощущение тех тревожных времен. Сумеречная лиловатая степь, сторожевой курган, где дозорный торопливо поджигает солому на шесте, тогда как другой держит оседланных лошадей. Знать, уже близка вражеская конница, огни, вспыхивая, как бы побегут с кургана на курган, и, заметив их, ударят в набат часовые белгородской крепости.

Белгородские ратники схватывались в жестоких сечах с кочевниками, скрещивали сабли с ятаганами турецких янычаров. Потом пошла по «дикому полю» русская соха, и мирные поля простерлись там, где следами былых битв ржавели в густых травах иззубренные мечи.

На здешних землях даже некоторые районные центры ведут родословную едва не от изначальных лет Руси и за долгую историю дали отчизне немало славных имен. Из Рыльска, который был городом уже в XI веке, вышел смелый мореплаватель Григорий Шелехов, человек государственного ума, заселявший Аляску и острова в Тихом океане. До сих пор изумляемся мы размаху и дерзости его замыслов: исследование путей из Петербурга на Дальний Восток через полярные моря, изучение устья Амура. Он внезапно умер в Иркутске, и эпитафия, сочинённая Державиным, начиналась строкой: «Колумб здесь росский погребен…» Его именем назвали пролив у берегов Аляски, а недавно — молодой сибирский город.

«Я родился в Курской губернии Обоянского уезда в селе Красное, что на реке Пенке, в 1788 году…» Эти первые строки «Записок артиста Щепкина» написал своей рукой Пушкин. Поэт считал, что великий русский актер должен сам рассказать потомству о своей жизни.

Село Обуховка, лежащее неподалеку от нынешнего Стойленского рудного карьера, родина Василия Ерошенко, человека удивительной биографии. Ослепнув в детстве, он объехал полмира, знал десять языков, стал в Японии известным писателем, произведения которого переводил на китайский великий Лу Синь.

Во Льгове родился Аркадий Гайдар.

Земли, щедрые на таланты. Земли, плодороднейшие от природы. Земли, уделом которых в царской России стало постепенное оскудение. Да, в здешних краях людей с давних пор кормил чернозем. Но как кормил?

Без малого девяносто лет назад народник А. Молчанов выпустил книгу «По России». В черноземном крае, писал он, места хлебородные, а мужики бедствуют без земли. Работают исполу: днем жнут помещичью полосу, ночью — свою, на которой колос уже осыпается. Сжал хлеб — тотчас продавай: все торопятся с платежами, тянутся к мужицкой копейке — и государство, и земство. Получил мужик деньги — их тотчас отбирают.

По мнению автора, губернскому городу Курску вполне подходило определение: на пяти улицах грязь, на одной пыль; десять улиц похожи на деревню, одна на город. «Имущества Курска заложены… Город, в сущности, банкрот». А города помельче? Смех и жалость! Несчастные поселки назвали городами лишь для того, чтобы драть с населения деньги на содержание чиновников. За какую-вину произведен в уездные города Новый Оскол, ежели весь его годовой доход меньше пяти тысяч рублей?

Ну ладно, думал я, читая книгу Молчанова, автор — народник, уже успевший разочароваться во всем и вся, желчный пессимист. Посмотрю-ка «Живописную Россию».

Соответствующий том вышел как раз в первый год XX века. Уже грохочут по «чугунке» поезда с хлебом, отправляемым к азовским портам. В Белгороде появились шерстомоечные заведения и свечные заводы, изделия которых расходятся по всей матушке-России. На ярмарках под Курском, что собираются в девятую пятницу после пасхи, главные предметы сбыта: лошади, рогатый скот, сырые кожи, овчины, пух, щетина.

Полистал наконец и «Курс географии России», изданный в 1917 году. Тот курс, что должны были положить в ранцы гимназисты Российской империи, но который по не зависящим от авторов причинам попал на склады Наркомпроса РСФСР.

Оказалось, что и в последний предреволюционный год в Черноземной области, «несмотря на плодородие почвы, население живет бедно, и эта богатая по природе область переживает теперь период оскуднения». В деревне «обработка земли производится деревянными сохами и боронами».

Я когда-то начинал учить географию по учебнику, вышедшему в первое десятилетие Советской власти. Многое успело перемениться в стране. Но о Центрально-Черноземном крае школьники знали: население занимается преимущественно хлебопашеством. Ну и, конечно, мельницы, сахарные заводы, крупорушки, все то, что полагалось на уроке именовать промышленностью, перерабатывающей продукты сельского хозяйства.

Вспомнил свой старый учебник, и захотелось поточнее узнать, какой же была Курская губерния в 1923 году, когда бур нащупал первые кварциты КМА. Нашел: около трех десятков предприятий, преимущественно маслобойных, мыловаренных, кирпичных, а также производящих дуги, сани, прялки, корзины, сундуки. Нечего сказать, опора для развития металлургии!

Позднее, с годами, на полузабытую школьную премудрость накладывались сведения, что теперь в краю чернозема и машиностроение, и химия, и металлургия. Наконец, увидел я этот край своими глазами, ощущая, какие перемены приносят ему «талисманы будущего».

Подъезжаешь к Белгороду из «глубинки» — и почти до самых городских окраин сопровождает тебя ширь необъятного засеянного поля: не утратил край былой земледельческой славы, умножил ее. На окраинах города смешение улиц, где трехоконные деревянные домишки доживают свой век, с новыми кварталами, с широкими магистралями, властно раздвинувшими провинциальную полусельскую застройку. А в центре — чуть покатая и оттого кажущаяся особенно открытой, распахнутой в простор площадь Революции, которую создали и застроили монументальными зданиями в послевоенные годы на месте пепелищ и развалин.

В Курске из окон Дома Советов видна Красная площадь. Там бронзовый Ленин, голубые ели на куртинах, памятная стела с Золотой звездой, с именами свыше двухсот Героев Советского Союза, которых дала курская земля.

Посмотришь в окна, выходящие на другую сторону: крутой обрыв к речке Тускари, домики бывшей Стрелецкой и Ямской слобод, заводские корпуса над зеленой вольной поймой.

И, наконец, из тех же окон увидишь редкий для больших городов пейзаж: за дальними рощами — разливы зреющих хлебов, над которыми предвестьем летних гроз клубятся сизые тучи.

Поля подступают к Курску, окружают его. Это древняя, исконно русская пашня. А заводские корпуса — новь края. Часть той нови, что ведет начало от Октября; той ленинской нови, которую отстаивали поименованные на каменной стеле герои.

Под Курском строится атомная электростанция, одпа из крупнейших в Европе. Один ее энергетический блок — два Днепрогэса. Возле нее появится новый город Курчатов. Атомная станция даст энергию мощному горно-промышленному комплексу КМА.

До революции единственную электростанцию города содержало акционерное общество «Курский трамвай». Правление общества находилось в Брюсселе: бельгийские капиталисты получали доходы от жителей города в центре России. Энергии электростанции «Курского трамвая» хватало лишь для ста семидесяти уличных фонарей и освещения немногих квартир богатых горожан.

В Курске, где до революции, как и в Белгороде, «лидировали» заводы церковных свечей, сегодня две трети всего промышленного производства дает тяжелая индустрия.

Современный Белгород — это машиностроение, металлообработка, химия, строительные материалы. Белгородский цемент известен всей стране. Здешний котлостроительный завод — поставщик наших атомных и тепловых электростанций. Его котлы покупают два десятка стран мира и среди них есть весьма развитые в индустриальном отношении.

Новый большой район Курска выразительно назван. Промышленным. Курский завод «Аккумулятор» тоже уверенно вышел на мировой рынок. Электроаппаратный завод поставляет автоматические устройства для электростанций. За свои насосные станции для орошения полей куряне получали награды на зарубежных выставках. На химическом комбинате первыми в стране освоили выпуск некоторых видов химических волокон. Завод резиновых изделий…