Пожарная команда № 82

Этот пожар можно было бы потушить и рукавом с меньшим сечением, но инструкция предписывает при тушении пожаров в подвалах и нижних этажах диаметр в два с половиной дюйма. У нас, как и в армии, проще всего действовать точно по уставу.

Отсоединяю ствол, Келси и Ниппс подтаскивают две скатки рукавов. Конец второго рукава присоединяется к насосу пожарной машины. Поднимаюсь на крыльцо дома. Никсон и Майк Рэнион под наблюдением капитана Олбергрея и лейтенанта Коглина взламывают запертую дверь. Замок простой, один раз поддеть ломом — и открылся. Дверь немного поддается, но тут же снова захлопывается. Никсон налегает плечом, но кто-то держит дверь изнутри. Слышен приглушенный, задыхающийся голос:

— Я хочу умереть. Я хочу умереть.

Никсон с силой толкает дверь и она распахивается. По длинному узкому коридору убегает человек лет сорока. Убегает в глубь квартиры. Подальше от огня.

Дым довольно густой, но вырывается через окно, свободно уходит вверх. Ползу на коленях, рядом капитан Олбергрей, за ним — Ройс с противогазом, на всякий случай. Но горит всего одна комната, и я проникаю в нее без труда.

Никсон и стажер побежали ловить того, кто не давал открывать дверь. Разыскивать и спасать людей — их обязанность. Майк Рэнион бежит по комнатам и распахивает окна, а этот — в кухне, забился в угол, словно загнанное животное. В руке у него большой кухонный нож. Стажер пытается осторожно приблизиться к нему. Но человек взмахивает ножом и бросается на него. Лезвие рассекает стажеру щеку. Человек снова забивается в угол, а Джон тащит залитого кровью стажера вон из кухни.

— Пойди, пусть тебе обработают рану, — говорит Джон, захлопывая дверь в кухню. — Пусть шеф позовет полицейских. А я пока подержу этого психа взаперти.

Джон крепко держит ручку двери, но человек и не пытается открыть ее.

— Я хочу умереть! — исступленно кричит он. — Дайте мне умереть! Я хочу умереть!

Пожар потушен. Ниппс сменяет меня у ствола. Брандмейстер Ниброк смотрит, нет ли где еще огня и одновременно — в безопасности ли Никсон. Другие пожарные команды № 712 прорубают дыры в потолках и стенах. Брандмейстер тщательно освещает фонарем каждое отверстие, внимательно проверяет, не распространился ли огонь.

В коридоре появляются двое полицейских с револьверами в руках.

— Где он? — спрашивает один.

— Вон там, — шеф указывает в конец коридора.

Джон отпускает ручку двери и говорит:

— Осторожнее. Он ненормальный.

Полицейский резким толчком распахивает дверь. Человек стоит в углу, все еще вопит, что хочет умереть. Полицейские входят осторожно, не торопясь.

— А ну, бросай нож! — громко и четко приказывает один из них.

С безумным, злобным воплем человек, занеся нож, бросается на полицейского. Другой полицейский стреляет. Человек выпускает нож и падает. Он не перестает вопить, но теперь он лежит скорчившись на кухонном полу и обхватив раненую ногу. Пуля попала чуть выше колена. Полицейский поднимает с пола нож. Другой с удовлетворением вкладывает пистолет в кобуру: ведь ему только что удалось спасти человеческую жизнь.

Никсон разрезает штанину на раненой ноге сумасшедшего, а Рэнион раскладывает рядом санитарную сумку. Человек утихомирился, лишь время от времени раздаются прерывистые всхлипывания. Джон залепляет рану небольшими кусками пластыря — все равно в больнице будут накладывать другую повязку. Один из полицейских пишет в свой журнал отчет о происшествии. Билл финч, помощник брандмейстера Ниброка, тоже делает у себя в блокноте запись: «Джон Уилкс, возраст 42 года, напал на пожарного Артура Мазарака, ранен в левую ногу полицейским Хиллери из 41-го участка».

— Больше мне никаких данных не надо, — говорит Финч полицейскому. — Спасибо.

Полицейские решают, не дожидаясь «скорой помощи», отправить арестованного в больницу на своей машине. На него уже надеты наручники. Он больше не рыдает, затих, почти оцепенел. Мы сажаем его на стул и выносим на улицу. Перед домом толпа. Усталые, изможденные лица, печальные лица негров. Люди переговариваются друг с другом. Гадают, что произошло.

У стажера забинтовано лицо. Он сидит в машине брандмейстера и ждет «скорую помощь». Шеф что-то говорит ему, — стажер выходит из автомобиля и покорно садится в полицейскую машину. Она с воем отъезжает, в ней рядом с шофером сидит стажер, сзади — виновник нападения.

Рукава упакованы. Работа окончена. Возвращаемся в часть. На повороте замечаю блестящий, синий с белым, указатель — название улицы, — прибитый к фонарному столбу: «Фримен-стрит». Подходящее название — улица Свободного Человека, — ничего не скажешь. А машина тем временем, свернув за угол, несется по Интервэйл-авеню.

Половина шестого. Эдди Пенан входит в гараж. В одной руке у него каска и брезентовая роба, в другой — сапоги. Подойдя к задней двери нашего пожарного автомобиля, он бросает сапоги в машину. Потом вытаскивает оттуда мою робу и каску и вместо них швыряет на скатки рукавов свою амуницию. Я стою на пороге кухни с чашкой кофе в руках. Увидев меня, Эдди говорит:

— Сдавай дежурство, Деннис.

— Спасибо, Эд, — говорю я, принимая от него мои вещи, вешаю на вешалку робу, кладу на полку каску.

— Как прошел день? Много работы? — спрашивает Эд.

— Да. Парочка вызовов была, — отвечаю я, подымая сапоги с пола.

— Вот как? А противогазами пользовались?

— Пользовались, — отвечаю я и ставлю сапоги на подставку для обуви. — Но Космо и Винни как следует прочистили их и сменили цилиндры.

— Порядок, — говорит Эдди и входит в кухню. — До скорого.

Потом останавливается и спрашивает:

— Завтра работаешь?

— Нет. Свободен.

— Тогда счастливого праздника, — говорит он.

Приму душ — и домой, надо помогать Пэт готовиться к завтрашнему приему гостей. Пасха будет для меня днем отдыха. Настоящего домашнего отдыха...

■

Июльское солнце стоит прямо над нашей пожарной частью, и кажется, оно никогда не было ближе к земле, чем сейчас. Скоро полдень, лежу на койке и думаю о пожаре, с которого мы только что возвратились. Жильцы недавно покинули дом на Фокс-стрит, и дневной жар прогрел кучу отбросов, сваленных в парадном, — вонь была чудовищная. Я тащил через эту кучу рукав и старался не дышать, но сразу там не перелезешь, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Горело на четвертом этаже — так, ничего особенного. Огонь был всего в двух комнатах, и Вилли Ниппс без труда работал стволом. Когда огонь погасили и дым рассеялся, я увидел тараканов, они были повсюду — на стенах, на полу, во всех комнатах, кроме сгоревших, в длинном узком коридоре. Я сказал Вилли, Бенни и лейтенанту Уэлчу, что, раз делать особенно нечего, я подожду отбоя на улице.

Вонь проникала с лестничной клетки на все этажи, и, пока я спускался, от нее не было никакого спасения. Оказавшись снова на улице, я испытал странное чувство свободы, словно меня отпустили с многолетней каторги. Я стоял перед этим домом, не зная, что делать, испытывая глубокое облегчение и счастье оттого, что я уже не там. На жаркой, удушливой Фокс-стрит дышалось удивительно легко.

В вентиляционных трубах надо мной мягко урчит воздух, окутывая прохладой наши шестнадцать коек. Полы сверкают чистотой, стены — свежевыкрашены, симметрично расставленные койки аккуратно заправлены. Второй этаж нашей пожарной части напоминает мне казарму — здесь мы отдыхаем. Но даже лежа на койке, я все думаю о многоквартирных домах на Фокс-стрит. Я устал на пожаре, который мы только что потушили. А жара на улице, пока я выливал воду из ствола, скатывал и упаковывал рукав, окончательно меня вымотала. Хочется отдохнуть. Расслабиться. Закуриваю сигарету и закашливаюсь при первой же затяжке. Будь я полицейским, водопроводчиком, школьным учителем или бизнесменом, я бы отказался от этой отвратительной привычки. Но стоит ли бросать курить, если каждый пожар, который мне приходится тушить, страшнее тысячи блоков сигарет «Пэл Мэл»? Кури. Успокойся. День наполовину прожит. Но успокоиться я не могу. Все думаю о многоквартирных домах на Фокс-стрит, о людях, живущих на Фокс-стрит, о Тине де Вега.