Московские праздные дни

Глава тринадцатая

О кремле и колокольне

7 июля — 17 июля

― Июль и Кремль ― О Кремле и колокольне — Царская свадьба — Петр и Феврония — Вершина года — «Я пишу и думаю» — Середины и высоты — Роман-календарь. (Всё Петры) —

Иоанн Креститель в Иванов день завершил «рост света» (колокольней! Иваном Великим в Кремле) — замкнул, точно циркулем, купол года. На вершине, на пологом холме июля Москва царственным образом разлеглась.

Между колокольчиками Пушкина в начале и в конце года помещается в июле Царьколокол и над ним Иванов столп: симметричный, законченный рисунок — звук из точки Рождества вырос летом до колокольного размера, чтобы умалиться к декабрю обратно в точку.

*

К 7 июля, празднику Ивана Великого трудности летнего двоения Москвы более или менее преодолены.

Начинается настоящее, верховое лето. Облака ходят над головой, собираясь к горизонту стаями. Они многоэтажны, всходят белыми шапками, и от этого небо делается еще выше и просторнее. Стоя где-нибудь на городской вершине, уличном горбе (в Москве их множество, они особенно заметны в июле, как будто столица всходит к небу белыми грибами), — да хотя бы на Смоленке, глядя через реку, или на Швивой горке, о Воробьевых горах, можно наблюдать над Москвой несколько дождей сразу и между ними синее небо.

Нигде не видел я таких облаков, истинно царские — их величества.

Начинается кремлевский сезон. От жары оба слова, июль и Кремль, по идее, мужские, крепкие, в самом деле словно грибы боровики (боровицкие грибы), временами как бы расплываются. Тогда в них слышится окончание женского рода. Сушь, синь.

Блажь: «июль» в этом случае означает катание в парке на карусели. Еще быль. Лень.

О кремле и колокольне

Архитектура Кремля строится по собственному закону. Речь не только о Москве — кремлей у нас насыпано немало: Смоленск, Рязань, Нижний, Ростов Великий, луноликая Казань и множество еще неравно ярких точек, дающих представление о России как о некоем дробном, рассеянно светящем пространстве. И всякая из этих дробин — центроустремленная точка тяжести — кремль, фокус собственного пространства.

Кремль есть солнечное сплетение московской (разреженной, подвижной) земли.

В своем метафизическом значении Кремль совпадает с июлем — месяцеммакушкой, вершиной года. Одним своим возвышенным положением (на холме, близко к небу) Кремль похож на июль — месяц, максимально согретый солнцем. Это не метафора, скорее, поиск закономерности. Что есть стереометрия такого фокуса, московской точки, узла городских координат?

По сути, Кремль всегда был и остается крепостью. За его стенами таится сверток москвоткани: сплоченной (будущей) материи города. Это не пространство, но субстанция, ему предшествующая. От этого происходит все очевидные и кажущиеся нестроения архитектуры Кремля.

У Кремля нет фасада.

Издалека он демонстрирует один силуэт, скалит зубы по кромке красного забора (кто-то, забывшись, назвал эти остро заточенные лезвия «ласточкиными хвостами»). Кремль грозит и отодвигается и остается замкнут до последнего мгновения, чтобы затем, пропустив сквозь игольное ушко Троицкой башни, сразу открыть свою сахарную сердцевину. Разом, без перехода. Без необходимой паузы знакомства, обоюдного лицезрения хозяина и гостя, без представления лица — в прямом переводе — фасада.

Разумеется, в Москве есть точки — с того же Большого Каменного моста по диагонали в три четверти, откуда это столпотворение белого выглядит соразмерно. Но это вид — не фасад, не лицо. Сложение ракурсов — внешних, притом еще совпадение позднейшее, приобретенное едва ли не в советские времена.

Доказательством тому служат телевизионные заставки и рисунок на советских дензнаках, читаемый не как фасад, но именно как знак.

Отсутствие фасада: парадной, главной оси. Взамен ее множество осей, пересекающихся под любыми углами. Иные оси гнутся, заплетая протопространство Кремля в неразличимый и нерасчерчиваемый клубок.

Однако сплетение кремлевских координат не есть хаос. Ключ к здешней головоломке мы находим в июле, на макушке лета, в Ивановы, столбовые дни года. Этот ключ — колокольня, «луч», проведенный вертикально вниз через купол Ивана Великого.

Солнце, проходя зенит года, отворяет Кремль сверху — с помощью ключаколокольни.

Вертикаль Ивана Великого обнаруживает в Кремле иной, сокровенный фасад, обращенный к небу.

Или так: солнце, словно оно вертолет, обнаруживает в Кремле место для короткой (июльской) посадки.

Попробуем взглянуть на Кремль, как на зрелище с небес, сверху вниз.

Небо в самом деле смотрит на Кремль сверху. Перед нами не шатры крепостных башен, но строгие, из облаков проливаемые взгляды-конусы.

Башни открылись «небесному взгляду» не сразу. Их украсили шатрами в XVII веке, в то время, которое расценивается многими как расцвет (полное лето, июль) Московии.

Кремль подтянулся за стропы башен ближе к небу.

Примером послужила церковь в Коломенском (центр тамошнего, ныне разобранного кремля). Она представляет собой классический конус, пирамиду света. Невесомую композицию, плоскости которой не каменны, но почти абстрактны и потому так легки.

Открытость небу явлена в Кремле буквально: известно, что Иванов столп строился Годуновым как колокольня будущего грандиозного собора, что должен был собрать в своем интерьере все главные храмы Кремля. Большой собор не был достроен, остался открыт небу.

Храмы в Кремле встают, как матрешки: в большем помещается меньший; Годунов храм, недостроенный, прозрачный, помещает в себя Успенский, в том вспоминается древний Успенский. (Было и такое: когда строился нынешний Успенский собор, в нем, в его интерьере без крыши был поставлен малый, деревянный, чтобы в нем могли венчаться Иван III и Софья Палеолог.) Сегодня в Успенском соборе у колонны стоит сень: малый, особый храм для царя.

Так, в телескопии пространства, перемене ракурса с земного на небесный, открывается кремлевская шкатулка. Открывается и одновременно закрывается: два этих синхронных действия обозначают кремлевский пульс. Он связывает все времена Кремля.

Самый воздух здесь вяжется в узел, в коем существует будущий (когда-то построенный, ныне разлившийся) город.

Эти совпадения и закономерности в игре пустот и плотностей (комья камня, прорехи календаря) подтверждают исходный тезис: архитектура Кремля строится по собственным правилам: близость небу, центростремительность, насыщенность солнцем — все характеристики июльские.

Царская свадьба

Человек Москва женился в Кремле — это правда. Лев Николаевич Толстой венчался с Софьей Андреевной Берс в Кремле, в церкви Рождества Богородицы (праздник Рождества Богородицы мы еще рассмотрим отдельно, это важнейший день, как для Толстого, так и для самой Москвы). Отец Софьи, Андрей Берс, служил в Кремле лейб-медиком. Свадьбу играли по месту работы тестя. Но для Толстого важнее сам факт кремлевского (царского) венчания. Впечатления его были сложны, он отметил их в дневнике двумя словами: «Торжество обряда». Так состоялось его прикосновение к месту, которое во всей Москве ближе всего к небу. (Венчание было не в июле, а в сентябре, 23-го числа 1862 года; это еще одна тема, к которой мы вернемся.)

Только после этой «царской свадьбы», как будто для начала работы над романом ему нужна была кремлевская санкция, Толстой почувствовал в себе силу не просто для писания книги, но для совершения чего-то гораздо большего. Для собирания в узел всего московского времени, для оформления его в пределах некоего целостного всеобъемлющего мифа, для совершения чуда.