Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения

Я была рада жить опять в Варшаве, в городе, который: "! - лично знала, где я кончила Александро-Мариинский институт и где я вышла замуж. В Польше вообще я жила почти с. самого моего рождения, и те поляки, которых я знала с детства, как взрослые-так и дети, с которыми мы были дружны, очень хорошо и дружелюбно относились к нам, несмотря на то. что мы были русские. Поэтому не могу не написать об одном эпизоде, который меня поразил. Два года тому назад в Нью-Йорке в одной русской семье я встретила одного интеллигентного средних лет инженера-поляка, который, не зная, что я жила в Польше, начал рассказывать, как Польша страдала под игом русского владычества, что не. только не позволяли говорить по-польски, но для тога, чтобы дети могли изучать польский язык, надо было собираться в подвалах, завешивать окна, чтобы свет от свечей не проник на улицу. Выслушав все это, я его спросила был ли он в Варшаве, и, узнав что он оттуда родом и жил там до приезда: в Америку., сказала, ему, что мне очень странно слышать все это, что я жила в Польше, училась в институте и могу сказать, что в нашем русском институте Императрицы Марии Феодоровны, помещавшемся в Варшаве на Венской улице №. 8, училось много полек католичек, дочерей состоятельных родителей, а также разных, польских здвяи дворянок, и почти все эти девочки были на казенном счету и содержались за счет Государыни. В каждом классе одна треть были польки. Мы, русские девочки, часто возмущались, что почти все они воспитываются на казенный счет, тогда как русским родителям, чиновникам, и военным, приходится платить за своих дочерей. В институте было три церкви: православная, католическая и лютеранская. Приходил как русский священник, так и католический ксендз и лютеранский пастор для преподавания закона Божьего два раза в неделю, и каждый преподавал, конечно, на своем языке, приходил и мулла к магометанкам., которых, была немного. И ксендз, и пастор служили обедни в своих, церквах. Все польские праздники праздновались наравне с русскими, и уривд не было. Два раза в неделю приходил учитель польского языка, как теперь помню - пан Гржибовский. Русские девочки оставляли тогда класс, и оставались только польки. Я часто ухитрялась оставаться в классе и поэтому выучилась читать и писать по-польски. Перед началом уроков всегда выходили на середину класса две воспитанницы: православная, читавшая по-русски, а католичка - по-польски молитву перед учением, то же было и перед обедом. Помню, как-то ради шутки я и одна подруга полька решили поменяться ролями, я прочла молитву по-польски, а она по-русски, классная дама не заметила этого, пока мы не кончили молитву, и сделала нам выговор за неуместную шутку. На Пасху выпускной класс не отпускался по заведенному обычаю домой, и на католический Светлый праздник мы все, русские, отправлялись в костел на богослужение, а на русскую Пасху католички приходили в нашу церковь и потом разговлялись вместе с нами. В торжественные дни все власти присутствовали на богослужении в кафедральном католическом костеле. Когда приезжал в Варшаву Виленский католический архиепископ и процессия двигалась со всеми образами и хоругвями по городу, генерал-губернатор и все власти шли с нею. Прислуга в русских домах как мужская, так и женская была большей частью польская, говорила на своем языке, и хозяева обращались к ней тоже по-польски. Где же здесь было угнетение?

В Варшаве мы пробыли три года и ввиду того, что в 1913 году предполагались торжества по случаю 300-летия Дома Романовых, главным образом в Нижнем Новгороде, то муж мой был назначен туда начальником губернского жандармского управления. Нижний Новгород мне не понравился: скучный, сонный город, хотя и главный на Волге; но вид на Волгу был замечательно красивый -снующими все время нагруженными баржами и великолепны пассажирскими громадными и богато устроенными парохода. Оживал город во время ярмарки, которая была на другом бету Волги и представляла собой нечто феерическое, в особенно по вечерам, когда она вся была залита светом. Купцы и промышленники стекались сюда со всей России, заключались милионные сделки, все народности, населяющие Россию, привозили свои лучшие товары и изделия, и чего только там не было, глаза разбегались, глядя на все это, жизнь и веселие били ключом. Театры, рестораны самые роскошные и разные увеселения открывались во время этой ярмарки. Грандиозное зрелище представляла из себя река Волга во время ледохода. Лед трескался с таким шумом, как будто стреляли орудий, и когда он начинал двигаться, то льдины подымались (елую высокую гору, сталкиваясь между собой. Во время ледохода сообщение между обоими берегами прерывалось, и так как рога была на другом берегу Волги, там, где бывала ярмарка, то пассажиры, приехавшие поездом, должны были ждать, пока лед не пройдет, моста же не было. Как-то я поехала в Москву, и когда уезжала туда, то Волга была еще сильно замерз? шей. Возвращаясь назад через несколько дней, получив телеграмму, что дети заболели, я подъехала к реке Волге и с ужасом увидела, что лед тронулся. Пассажиры приехавшие в одном поезде со мной, разбрелись по гостиницам, так как нельзя было знать, как долго будет проходить лед - иногда это брало два-три дня, а иногда целую неделю, я же очень беспокоилась насчет детей и стала уговаривать лодочников перевезти меня на другой берег, то есть в Нижний Новгород. Никто не соглашался на это. все советовали мне обождать, пока лед не пройдет, и не рисковать, но мое беспокойство было сильнее страха, и мне удалось уговорить за десять рублей трех смельчаков-лодочников переправиться. Усадили они меня в небольшую лодку и сами сели в нее. Там, где вода очистилась от льда и новые льдины были еще довольно далеко, мы плыли, а где лед покрывал ее толстым еще слоем, лодочники вылезали и втаскивали лодку со мной на лед и тащили ее по льду, Пока опять не показывалась вода, очищенная от льда, и таким образом добрались мы через два часа до другого берега. Люди, стоявшие на берегу, с ужасом смотрели на пашу переправу, а мне казалось тогда, что это совсем не было так страшна Волга была очень опасной во время ледохода. Как-то я пошла к Волге заказать стерлядь и, возвращаясь, остановилась на довольно далеком расстоянии от реки, чтобы посмотреть на ледоход. Вдруг слышу - рыбак кричит мне, чтобы я скорее уходила подальше, так как целая громадная глыба льда плывет в моем направлении. Окрик был такой внушительный, что я отбежала вовремя. Я поразилась силе этой льдины, которая в одну минуту срезала как ножом большущий кусок земли; на берегу, и ОН поплыл вместе с нею. а также и домик, который стоял на ней: если бы я не отбежала, то и меня унесло бы так же.

В 1913 году Нижний Новгород готовился к встрече Царской семьи. Из нижегородского общества девять дам были выбраны, чтобы представиться Государыне, в это число попала и я. Все дамы были в белых платьях и белых шляпах. Помню один эпизод с нашим представлением: статс-дама Государыни графиня Нарышкина записала вес наши фамилии, в каком порядке мы должны будем представиться. В день представления одна из дам заболела и не смогла явиться, и когда графиня Нарышкина представляла нас, то, забыв вычеркнуть из списка не явившуюся даму, предстополе. Приехал туда Государь для осмотра укреплений и на некоторое время поселился в Ялте, куда постоянно приходилось ездить моему мужу, так как и этот район был в его ведении. Два раза за это время муж был приглашен к Высочайшему завтраку на «Штандарт» - яхту Государя, на котором присутствовало только двенадцать человек. Государь много рассказывал и расспрашивал, и муж поражался его памятью и прекрасным образованием.

Приход - турецкого военного корабля - в Севастополь произвел на меня ужасное впечатление. Муж на рассвете был вызван к адмиралу, командующему флотом, на военное совещание. Были получены сведения, что «Гебен» вышел по направлению к Севастополю. Не успел муж вернуться домой, как началась страшнейшая канонада, много домов было повреждено, две или три орудийные батареи были снесены, и находящиеся при орудиях солдаты были разорваны в клочки, найдены были только обрывки одежды и сапог. Мы боялись, что дом, в котором мы жили, может обрушиться; так как находился как раз против бухты, через которую «Гебен» стрелял по кораблям, находившимся там, а потому мы вышли на улицу и, пока «Гебена» не прогнали наши снаряды, не входили в дом. После ухода «Гебена» разнесся слух по городу, взволновавший как моряков, так и население, будто он попал на минные заграждения и «танцевал на них», как выражались, в течение нескольких минут, но минный офицер не нажал кнопку, чтобы взорвать его, думая, что это транспорт, которого ждали из Ялты, случайно попавший на мины 1915-й Новый год мы встречали еще в Севастополе. Приглашенных к нам на встречу его было человек тридцать. Как раз в полночь, когда мы поздравляли друг друга, была подана мужу телеграмма с назначением его в Петроград начальником охранного отделения. Все гости поздравляли его с этим назначением, а у меня появилась какая-то тяжесть на душе - не хотелось ехать в Петроград, как бы предчувствуя все то, что там пришлось пережить, и я это высказывала. Гости доказывали мне, что я не имею права отговаривать моего мужа и вредить ему по службе, что от назначений вообще нельзя отказываться. Так в беседе мы вес просидели до 5 часов утра, а вечером муж уехал в Петроград. Многие его провожали, и хотя я еще накануне чувствовала себя очень плохо, все же поехала на вокзал. Вернувшись, сейчас же легла, а утром была уже без сознания: у меня был брюшной тиф в очень сильной степени. Послана была телеграмма мужу, только что прибывшему в Петроград, и он, представившись министру внутренних дел, попросил разрешения вернуться в Севастополь. Министр отнесся очень сочувственно и сказал, чтобы муж оставался там, пока я не буду на пути к выздоровлению.