Цезарионы

Он круто развернулся кругом, стукнул каблуком об пол, но, видно, вспомнил, что сделал разворот не через то плечо, возвернулся в исходное положение, вновь крутнулся на каблуке, шагнул строевым через порог.

– Да ты не топай, как лошадь. Люди спят, – бросают ему вдогонку.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

Не прошло и недели; курс молодого бойца был в разгаре, когда капитан провел средь нас «профилактику».

– Вот что, бойцы, – начал он. – Вам ведь уже растолковывалось, что вы находитесь не в пионерском лагере, а в войсковой части. Растолковывалось, что вы многое здесь узнаете, того, чего не положено знать оставшимся вне части. Это военная тайна, и за ее разглашение можно угодить…

Он в самом начале действительно предупреждал: не всякое лыко в строку; домой письма пишет каждый, это не запрещено, но сообщать родственникам не все подряд. Он предупреждал, что солдатские письма выборочно или как-то перед отправкой из части прочитываются. И вот тут-то оказалось, о чем только не писал наш брат на родину. На предмет секретности полученная нами в первые дни информация была, можно не сомневаться, пустяковой, однако иной новобранец выворачивал ее так, что неспроста взроптал капитан.

– Я не буду сейчас называть фамилии, – продолжает он. – Кое-кто узнает себя. И тот, кто уже успел вкусить тяготы службы, о которых он пишет, но которых еще и не нюхал ведь; и тот, кто, оказывается, уже летает на истребителях. Вы свистите, но не перебарщивайте. Неделя прошла, как привезли вас сюда, а двое, оказывается, уже летают на самолетах. Так и пишут. Ишь, летчики!

В ответ – дружный смех.

– Вы не будете летать. Будете обслуживать самолеты, – продолжает капитан.

– Устранять зазор между тряпкой и плоскостью, – добавляет, улыбаясь, стоящий рядом сержант, один из наших наставников.

– А теперь другое.

Капитан помолчал, обвел взглядом строй.

– Я сегодня посмотрел, когда вы шли на завтрак. Речь не про строй. Шагать еще научитесь. А вот ваша форма, я имею в виду шинели. Кое-кто, видно, решил, что мы тут забыли открыть для вас ателье мод, и сам взялся их перекраивать. Вы, товарищ сержант, – обратился он уже к нашему наставнику, – сегодня осмотрите всех. Кто укоротил полы – а я видел, у кого-то чуть ли не задница едва прикрыта, – вместо отрезанного куска подшить полоску одеяла. На первый случай. А потом пусть или за свой счет приобретает нормальную шинель, или из БУ – оставшихся после уволенных в запас, если найдется, выдать ему.

Но все это слова. Никто еще ни разу не видел шинели с подшитым куском одеяла. А такие, которые заметил капитан в нашем строю, – пожалуйста. Этакое мини. Подгоняют, переделывают не только шинели. И гимнастерки, и брюки; хоть повседневную, хоть парадно-выходную форму. Как бы ни было однообразно одеяние солдата, но тот, кому не безразлична его внешность, обязательно изыщет способ привнести в нее шик, изюминку. Посмотрите, вон идут по улице. У одного каблуки сапог шоркают по асфальту; сам подался корпусом вперед, словно рюкзак в полную выкладку у него за спиной; шинель – как надел, так и подпоясал ее, того и гляди запутается в ее полах, рукава – чучело огородное; шапка натянута до бровей. У другого шинель – ни одной лишней складки, сапоги блестят на солнце; шапка на макушке, слегка набок; он чуть согнул руки в локтях, спина прямая, идет – вся его внешность говорит: посмотрите, какой я красавец. А подшить кусок одеяла – пустые слова человека, решившего, что перед ним швейки, готовые сломя голову подчиниться любому приказу.

Сержант вознамерился устроить проверку по поручению начальника. Но лишь он объявил, что надо приготовиться к построению в верхней одежде, как засуетились те, кому предстояло ответить за самовольное обрезание шинели. Быстрее всех решил проблему тот, кто обратился за помощью к Гимранову – самому низкорослому из прибылых. Гимранов оказался понятливым и сговорчивым, так что хоть и стоял он в строю во время проверки в шинели, которой хватило бы дважды обернуть его, но по длине она была в самый раз, подрубленные полы – ниже колен. А тот, кого он уберег от напасти, хоть и чувствовал тесноту в плечах, но в лице – уверенность: вот он я, весь перед вами. Так же вывернулись и другие незадачливые портные. Это был первый случай нашей солдатской взаимовыручки.

МАТЕМАТИКА В ТУМБОЧКЕ

Чем пахнет казарма? В день прибытия новобранцев, как уже описывалось, – это знакомый, но непривычный запах известки, отдающий строгостью, неизвестностью грядущего дня. Скоро к нему примешивается неповторимый аромат сырых портянок, гуталина и непросыхающих полов, которые не дают покоя старшине, кажется, только и думающему, кому бы вручить лентяйку. Но в тот день к этой уже устоявшейся микроатмосфере армейского общежития как-то незаметно вкрался душок, знакомый, но совершенно неуместного свойства. Войдя после занятий на плацу в казарму, мы начали подозрительно озираться, шушукаться, а иной – пошевеливать ноздрями, как, вроде бы, охотничья собака, верхним чутьем взявшая добычу и готовая принять стойку. Это длилось с полчаса. Наш сержант, чувствовалось, был в растерянности. А после того, как капитан взбучил его, указав на противоречащий уставу и солдатскому обонянию в условиях жилища компонент, он стал суетливо ходить между рядами, заглядывая под койки, под тумбочки; скоро, как тот гончак, взял след, и вот уже его поиски увенчались успехом – стоит перед открытой дверцей тумбочки между койками в середине ряда.

– Чья тумбочка? – зычно кричит сержант на всю казарму.

Все тянут шеи, глядя в его сторону.

– Я спрашиваю, чья тумбочка? – грозно повторяет сержант.

– Рыбакова, – подсказывают ему.

Рыбаков, мирно сидевший в задумчивости на табуретке у окна, встал.

– Моя.

– А ну-ка бегом сюда!

За хозяином тумбочки потянулись все, кто в казарме.

– Это что? – зло спрашивает сержант, тыча пальцем в бумажный сверточек на полке тумбочки.

Рыбаков молчит.

– Я спрашиваю, что это?

– Кало, – тихо признается оробевший паренек.

– Какое кало? Ты что, сдурел, говно в тумбочке держать?

Накануне нам объявили: завтра медосмотр; с утра сдаем анализы, а потом проверка на педикулез, кожные заболевания, взвешивание. Не прошло еще и недели после нашего прибытия, к солдатскому рациону мы только еще привыкаем, неспроста многие, если остались деньги после дороги, из-за обеденного стола тут же, пока не дана команда: «Выходи строиться!», торопятся в буфет при столовой, добрать недостаток пряниками, сластями. У кого-то напрочь сбились физиологические ритмы, у кого-то расстройство желудка, а у другого, наоборот, – запор. Видно, Рыбаков не был исключением. С утра пораньше в день обещанного медосмотра он вернулся из туалета, пряча в рукаве завернутый в бумагу спичечный коробок, заготовку к тем анализам. Но случилась какая-то заминка с медосмотром, так что сверточек, то ли забытый, то ли с умыслом – впрок, лежал в уголке тумбочки, испуская естественный дух свой.