Грязные деньги

Сейчас трудно сказать, остались бы они мужем и женой или нет. Этого не знает никто. Но одно было ясно уже тогда: семья Чагры начала разваливаться.

31 августа 1977 года Ли Чагра представил Вуду ходатайство, в котором просил судью, обязать обвинение передать ему для ознакомления все доклады и рапорты Управления по контролю над наркотиками и Таможенного управления, материалы слушаний большим жюри и все другие документы, которые указывали бы, когда именно Стриклин стал заниматься "продолжительной преступной деятельностью". Чагра утверждал, что предъявление Стриклину нового обвинения означает повторное привлечение к суду за одно и то же преступление, но доказать это он может лишь тогда, когда власти представят ему конкретные материалы.

В ответ на это Керр заявил, что обвинение считает Стриклина причастным к "бесчисленному множеству преступных сговоров", но передавать документы, касающиеся продолжающегося расследования, он не будет, так как это нанесло бы вред интересам общества. Тогда Чагра сказал, что Верховный суд уже установил правило, согласно которому в случае утверждения обвиняемого о том, что его привлекают к ответственности вторично за одно и то же преступление, его протест должен быть рассмотрен до начала нового судебного разбирательства. Излагая свою позицию, Чагра внимательно следил за выражением лица Вуда. Судья, видимо, не очень-то понимал, о чем идет спор. Впервые в жизни он должен был признать, что не знает, что говорит закон по поводу "продолжительной преступной деятельности".

— Я рассмотрел три тысячи всевозможных апелляций, — сказал Вуд, — но все они касались гражданских дел. Я, конечно, слышал о "продолжительной преступной деятельности", но подобного дела в своей практике я что-то не припоминаю.

— Не многие судьи могут это припомнить, — ответил Чагра. — Дело в том, что это положение еще ни разу не применялось в деле о марихуане.

— Я тоже думаю, что оно не применялось в деле о веществах, распространение которых запрещено законом, — согласился судья.

— Кроме героина, ваша честь.

— Только не в моем суде.

— В нашем округе такие дела не рассматривались. Никогда, — сказал Чагра.

Вуд, видимо, с трудом понимал, о чем шла речь.

— Во всем этом мне непонятно одно: если сговор существовал еще в то время, когда дело рассматривалось в Теннесси, почему тогда его нельзя пересмотреть сейчас в Техасе. Калифорнии или…

— Можно, — перебил его Чагра. — Если бы речь шла о сговоре. Но мы сейчас говорим совершенно о другом.

— Ничего не понимаю, — сказал судья, глядя то на прокурора, то на адвоката. — Какое же дело возбуждает прокурор: дело о сговоре или дело о продолжительной преступной деятельности?

И адвокат, и прокурор заверили судью, что данное дело подпадает под "закон о главаре банды". Керр признал при этом, что положение этого закона, о котором они говорили в самом начале, пока еще не нашло широкого применения. "Министерство юстиции, — сказал он, — по-видимому, не применяло его потому, что подобного правонарушения еще не совершалось". Керр также признал, что не разработана еще и соответствующая процедура. "Мне кажется, — сказал он, — что наше дело как раз и будет способствовать ее разработке". Вуду это, видимо, понравилось. Чагра понял, что его наихудшие опасения подтверждаются: Керр запускал пробные шары, пытаясь выяснить, насколько далеко он может зайти, а Вуд этому не препятствовал.

В письменном ответе на ходатайство Чагры, представленном через неделю, Керр напомнил суду, что, хотя Ли Чагра и не фигурирует в данном деле, он был причастен к делу, рассматривавшемуся в Теннесси. "Истребование материалов, — говорилось далее в ответе Керра, — представляет собой открытую попытку со стороны адвоката… получить служебные доклады и документы, касающиеся его самого". Иными словами, касающиеся Ли Чагры. "Обвинение сомневается в добросовестности мотивов такого запроса", — говорилось в заключение.

В значительной мере повторяя слова и формулировки Керра, Вуд с ним полностью согласился, написав в своем заключении: "Данный вопрос представляется попыткой адвоката получить отчеты о ходе расследования, касающегося его лично. Такой шаг позволяет суду сделать вывод о том, что апелляция подсудимого относительно повторного привлечения его к суду по одному и тому же делу не является добросовестной и что тот скорее хочет узнать, какими именно доказательствами против него располагает обвинение".

Ответ Керра и заключение Вуда сначала ошеломили Чагру, а затем привели в ярость. Какое еще "расследование, касающееся его лично"? О чем они говорят? Ведь судят не его — Чагру, а Стриклина! Ли уже обвиняли во многом, но еще никто ни разу не обвинял его в том, что он представляет в суде не своего клиента, а самого себя. До того дня средства массовой информации относились к новым обвинениям против Стриклина как к чему-то обычному и не заслуживающему внимания. Но заключение Вуда придало всему этому делу новый и весьма странный оборот. Вскоре в федеральном суде стали появляться репортеры, желавшие собственными глазами посмотреть, что там происходит.

21 октября, когда Чагра стоял перед судьей Вудом и возмущался тем, что тот набросился на него с личными выпадами, утверждая, что для этого не было никаких оснований и что муссирование всего этого в печати причинило большой ущерб не только Стриклину, но и самому Ли Чагре, судья неожиданно прервал его и нанес смертельный удар.

— Мне кажется, ни для кого не секрет в здешних краях, что по делу, возбужденному в Теннесси, вы тоже были объектом расследования большого жюри, — сказал Вуд. — Разве это секрет?

— Ну, знаете, — возмутился Ли. — Мне лично об этом ничего не известно!

Ли был просто ошеломлен. Он знал, что агенты из Управления по борьбе с наркотиками следят за ним, но быть объектом расследования большого жюри — это уж слишком. Но даже если бы это было и так, Вуд все равно не должен был разглашать эти сведения в ходе открытого судебного заседания, и поэтому его поступок был возмутителен.

Судья сказал, что "часов восемь или десять" читал показания Джерри Эдвина Джонсона большому жюри в 1976 году. По всей видимости, Вуд спутал показания большому жюри с тайными показаниями Джерри, запись которых занимала полсотни страниц. И с формальной, и с юридической точки зрения запись показаний, данных без принятия присяги, не должна была фигурировать в официальном протоколе слушаний большого жюри. Ни одно слово из этой записи не рассматривалось в открытом судебном заседании в качестве доказательства. И какое отношение эта запись имеет вообще к делу Джека Стриклина? Вуд, однако, настаивал на своем, заявив, что расследование большим жюри касалось не только Ли Чагры и Стриклина, но и Сиба Абрахама. Краем глаза Ли видел, как репортеры яростно начали строчить что-то в своих блокнотах. В его разгоряченной голове тут же всплыли картины фиаско в Нашвилле в 1973 году, когда чуть было не закончилась его адвокатская карьера.

— Ваша честь, — обратился Ли к судье. — Я никогда не видел этих показаний. К тому же я уверен, что замечания, только что сделанные судом, появятся уже в вечерних газетах и у всех сложится впечатление, будто проводится еще какое-то расследование. Я никогда не слышал ни от Джерри Джонсона, ни от кого-либо другого, что мое имя когда-либо упоминалось…

Вуд посмотрел на Керра. Тот, однако, выжидал и пока не хотел вступать в перепалку.

— Я полагаю, — сказал судья, — что, учитывая обстоятельства, мне, возможно, и следовало бы ознакомить вас с ними. Может быть, я заблуждался. Мне казалось, что вы достаточно четко отдавали себе отчет, что в какой-то мере тоже были объектом расследования.

— Ваша честь, это просто невероятно! Я впервые… К тому же вы упомянули еще и фамилию мистера Абрахама?

— А разве он не был объектом расследования?