Викторианский Лондон

Кожевенная промышленность в Бермондси, ниже по реке, напротив лондонского Тауэра, была четвертой по величине мануфактурой в Англии, после хлопковой, шерстяной и железоделательной. В девятнадцатом веке она достигла высшей точки, [259] предоставляя работу людям самых разных профессий, начиная от владеющих несколькими языками клерков, имевших дело с заморскими поставщиками и клиентами, квалифицированных рабочих и до чернорабочих, снимавших шкуры с животных. Шкуры почти всех овец, забиваемых в Лондоне, обрабатывались здесь. Экзотический импорт составляли буйволы и тюлени, козьи шкуры привозили из Швейцарии, Германии, Балтики, Северной Африки, Восточной Индии, из Кейпа (Южная Африка) и Малой Азии (Турция). Для одного из многих сложных процессов — все они отличались дурным запахом — был необходим сумах, кустарник, который привозили из Италии, Сицилии и Венгрии. Тонкую лайку из Италии обрабатывали желтками ежегодно ввозившихся из Франции 70 000 яиц. (Как они справлялись без переправы через Ла-Манш?) На начальной стадии шкуры очищали от шерсти, погружая их на четыре-пять недель в ямы с известью, и продавали шерсть изготовителям ковров и штукатурам. Затем вместо извести употребляли «шакшу» — собачий помет, который так старательно собирали самые последние бедняки. Эта операция была, по общему мнению, «самой неприятной во всем производстве».

Замечательная, хотя и не совсем по теме, деталь: «замшевание» — так назывался процесс, которому подвергали овечьи, козлиные и оленьи шкуры. Сшитые из замши рейтузы носила большая часть европейской кавалерии, и выглядели они прекрасно. Но «в испанскую кампанию в последней войне [кампания Веллингтона на Пиренейском полуострове 1808–1814] британский командующий выяснил, что на здоровье кавалеристов в сырую погоду сильно влияет кожа, которую они носят. Кожа, плотно прилегая к телу и долго высыхая, охлаждает всадников и способствует склонности к ревматизму и другим заболеваниям. Замшу сменила шерстяная ткань, и не только в Англии, но и в Австрии, и Пруссии. И эта кожевенная отрасль пришла в упадок — к сожалению рабочих из Бермондси, но не наших щеголей-кавалеристов, и, как можно предположить, не австрийских и не прусских». [260]

Там же, в Бермондси, располагались и смежные с кожевенным производством ремесла. Тут были скорняки, чье производство было самым зловонным, потому что они имели дело с еще окровавленными, необработанными шкурами; дубильщики, производившие тонкую окрашенную кожу; изготовители пергамента и торговцы кожей. Большинство сыромятен были семейными предприятиями, начиная с единоличного производства и кончая «одним из самых больших и самых совершенных предприятий в мире» с пятью сыромятнями, занимавшими более двух с половиной акров. В 1850 году самая меньшая из них, специализировавшаяся на производстве тонкой мягкой кожи, давала работу 85 рабочим и применяла паровую машину мощностью в шесть лошадиных сил, производя 470 000 кож в год, используя 150 тонн сумаха, 18 тонн квасцов, 30 тонн соли, 60 телег извести и уже упоминавшиеся 70 000 яиц.

Еще одна «самая большая в мире» шляпная фабрика Кристис располагалась в удобной близости от кожевенных мастерских, снабжавших ее шерстью. Там было двести рабочих мест для женщин, которые зарабатывали по 8-10 шиллингов в неделю, составляя при этом лишь малую часть применявшейся рабочей силы. [261] Использовавшиеся меха поражали разнообразием: бобровый, медвежий, куний, мех нутрии, ондатры, норки и кролика. Здесь же изготовляли вездесущие шелковые цилиндры: основа из жесткой свалянной шерсти или накрахмаленного льняного батиста покрывалась шелковым плюшем (ворсистая ткань наподобие бархата ткалась для Кристис в Ланкашире). Высокие черные цилиндры, которые носили «люди, подвергавшиеся воздействию погоды по долгу службы», например, полицейские констебли и железнодорожные служащие, делались из холста, в несколько слоев покрытого лаком.

Ниже по реке на Собачьем острове металлургический завод Миллуолл в 1867 году давал работу 4000 мужчин и мальчиков, строя «Грейт Истерн» для Брунеля и бронированные корабли для военно-морского флота, а также выпуская броню для экспорта в Россию. В целом на верфях были заняты 15 000 квалифицированных рабочих и подмастерьев. Квалифицированным рабочим платили 30 шиллингов и более в неделю, подмастерья отрабатывали свой семилетний срок, получая 8-10 шиллингов. Самыми богатыми были механики, зарабатывавшие 35–37 шиллингов в неделю. Томас Райт под псевдонимом «Инженер» дал яркое описание жизни на этих верфях:

Много рабочих приезжало из Клайда и говорило на шотландском диалекте, непонятном южанам. Они сохраняли и свои шотландские традиции. На острове была шотландская кирка, у которой было немного приверженцев, и несколько пабов, таких как «Бёрнс» и «Хайленд Мэри», пользовавшихся большей популярностью. Рабочий день, как правило, продолжался двенадцать часов, с 6 утра с сорокаминутным перерывом на завтрак в 8 и часовым перерывом на обед в час дня. Быть на работе к 6 означало с трудом подняться с постели холодным темным утром. Некоторые рабочие договаривались с профессиональным «будильщиком», который длинной палкой стучал в окно спальни. Или эту услугу оказывал «полисмен, отбывающий ночное дежурство, за что получал значительное прибавление к своим доходам от тех, кого он будил». В периоды застоя община держалась как могла, соседи оказывали друг другу скромную помощь. [263]

Томас Кьюбитт, в отличие от других, в начале 1840-х разрешал своим рабочим по субботам уходить на два часа раньше, в 4 часа, в то время как обычный двенадцатичасовой рабочий день заканчивался в 6. Но к 1867 году