Викторианский Лондон

Треть всей рыбы, вынесенной на Биллингсгейтский рынок, покупалась для перепродажи уличными торговцами, зимой их было три или четыре тысячи, летом несколько меньше; поэтому, принимая во внимание размер рынка, там толпилось множество народа и царил страшный шум — цены на торгах выкрикивали. Торговля велась до семи утра, когда уличные торговцы пускались в путь. Угри, излюбленная рыба лондонцев, продавались живыми с голландских рыболовных кораблей, стоявших на якоре на середине реки. [239] Устрицы продавали с кораблей, стоявших на якоре у верфи. Более 1500 человек утром могли позавтракать за пенни в Родуэй-кофе-хаус жидким «кофе» и двумя ломтиками хлеба с маслом [240] или любимым напитком — джином с горячим молоком. Мейхью считает, что уличный торговец рыбой мог получать 8 шиллингов в неделю в январе и феврале, в невыгодные месяцы, но в мае он добавлял к своему ассортименту зелень, а в июле зарабатывал 5–6 шиллингов в день.

На рынке Ковент-Гарден в сезон клубники собиралось до 4000 уличных торговцев, перекрывавших все дороги вокруг, дожидавшихся возможности купить ягоды с «больших телег… которые продвигались задним ходом, торжественно, со слоновьим величием… [и] из больших фургонов, длинных и тяжелых, на высоких рессорах и с огромными колесами», приезжавших с огородов вокруг Лондона. [241] «Иногда в воздухе можно было увидеть большую колонну корзин, двигавшуюся на удивление ровно» [242] — рыночные носильщики несли на голове фрукты и овощи в круглых корзинах, поставленных одна на другую, до двадцати штук за раз. Несмотря на скопление народа и повозок, здесь было относительно тихо, только носильщики требовали освободить дорогу.

Мейхью перечисляет ошеломляющий ассортимент товаров, предлагаемых бродячими торговцами: металлические кружки, фарфоровые украшения, крысиный яд, липкая бумага для мух, растения и цветы, ломтики ананаса за пенни или целый ананас, который можно было увезти домой в пригород, спаржу, связки лука по 6 пенсов за три-четыре дюжины, живая домашняя птица, дичь, включая тетеревов — «по закону их можно было есть с 12 августа, но поскольку их сотнями продавали в тот день в Лондоне и поскольку их подстрелили в Шотландии… значит, на них охотились, когда это было запрещено. У меня была оленина, но никакого толку из этого не вышло, хотя я предлагал ее по 4 пенса за фунт». По оценке Мейхью, на улицах Лондона ежегодно продавалось 5000 тетеревов, 12 000 куропаток и 12 000 фазанов.

Мальчик, продававший летом на улицах птиц и змей, обеспечивал себе неплохую жизнь, не затрачивая ничего, кроме собственной энергии. Он рассказал Мейхью, что дважды в неделю проходит по тридцать миль в день.

Он продавал диких птиц всех видов и зелень, чтобы их кормить, и маленькие кусочки дерна для сидящих в клетке жаворонков, которые не вьют гнезд на ветках, а сохраняют трогательный инстинкт гнездиться в траве. Согласно Мейхью, «если сложить куски дерна, которые ежегодно вырезают для лондонских птиц и расположить их в ряд, они протянутся… от Лондона до Кентербери». Возможно, на этот раз он слегка преувеличил. Небольшие кусочки дерна на продажу складывали между зубцами ограды церкви Святого Павла на Ковент-Гарденском рынке. Большая часть дерна вырезалась в пригородах Шефердс-Буш и Ноттинг-Хилл, «где можно встретить нескладное объявление, привлекающее внимание рискованных строителей к „подходящему месту“ для вилл». За хорошо обученного дрозда можно было выручить до двух фунтов, вдвое больше, чем за «сидящего в клетке поющего соловья». Воробьев продавали по пенсу за штуку, к ножке была привязана ниточка, чтобы с ними могли играть дети.

Число торговцев «фастфудом» постоянно увеличивалось. Множество работающих людей завтракали «кофе» (кофе обязательно смешивали с цикорием и необязательно — с печеной морковью) и куском хлеба с маслом у лотка по дороге на работу. Средний заработок продавцов кофе с лотка — зачастую это бывали женщины, — составлял около 1 фунта в неделю. Были лотки, на которых продавались угри и гороховый суп, бараньи ноги и жареная рыба, мясной пудинг и пироги с угрями, сладкие пироги и сдобные лепешки, и, летом — «новейшая аристократическая роскошь — уличное мороженое». Мейхью считает, что уличных продавцов еды и питья было более 6000, но многие работали временно или сезонно.

Молоко разносили молочницы, мужчины занимались этим редко. Молочницы носили его в ведрах, свисавших на ремнях с деревянного коромысла, на котором было написано имя ее «хозяина» — владельца молочной фермы. Вместе с ведрами молочница несла множество отдельных жестяных бидонов, от кварты и меньше, для клиентов, которых она обходила. В шесть часов утра, когда

Прежде чем уходить домой, девушка должна была в конце дня собрать бидоны и вернуть их хозяину фермы. При том, что молочнице приходилось начинать рабочий день в 5.30 утра, а заканчивать в 7 вечера, ей платили 9 шиллингов в неделю, а питалась она за свой счет. [243]

Недельный бюджет квалифицированного столяра, имеющего жену и троих детей, чей недельный заработок, включая сверхурочные, в среднем равнялся 1 фунту 12 шиллингам, подробнейшим образом рассмотрен в уже цитированной книге, «Учебник домоводства» Тегетмейера. Столяр тратит 5 шиллингов 6 пенсов на квартирную плату за две комнаты, 2 шиллинга 6 пенсов на одежду, 4 шиллинга 3 пенса на мясо по 6 пенсов за фунт («большое» количество), 1 шиллинг 9 пенсов на 1 ½ фунта масла (суровое осуждение) и 2 шиллинга 4 пенса на пиво («Излишне много»); он позволяет себе тратить 4 пенса «на обучение», 1 шиллинг 6 пенсов на инструменты и 2 пенса на газеты. Тегетмейер сетует: «Если бы люди этой страны ели овсянку на завтрак, как шотландцы и народы северных стран, в тратах рабочего человека не было бы такой статьи расхода как масло, 1 шиллинг 9 пенсов». Но тогда должна бы появиться другая статья расхода — сахар или даже патока, ведь только коренные шотландцы способны справиться с несладкой овсянкой на завтрак.

«Прекрасную» жизнь — заработок около 2 фунтов в неделю — можно было обеспечить себе в канализационных трубах. «Прибрежные рыбаки», или «тошеры», обычно спускались под землю группой из трех-четырех человек, чтобы не заблудиться, что было довольно легко, и чтобы отгонять крыс. Они находили монеты, иногда драгоценности, но это было опасное ремесло. Укус канализационных крыс был ядовит. Тошерам приходилось действовать незаметно для публики. «Всякий раз, когда „рыбаки“ приближались к решетке в мостовой, они прикрывали свои фонари и ждали возможности проскользнуть незамеченными».