Защита Лившица: Адвокатские истории

– Если бы что-то было, я бы знал, – Чапа не мог стоять на месте и описывал вокруг меня круги. – Как вы думаете, что это может быть?

Могло быть все что угодно, но по всем признакам – ничего хорошего.

Днем, после разного рода формальностей я встретился с Сашей. Года два назад мы встречались – они с матерью приходили консультироваться по квартирному вопросу. Других адвокатов Саша не знал и шепнул Чапе, чтобы нашел меня.

Со слов следователя Вовы я уже выяснил, о чем идет речь. Я никогда не спрашиваю у клиента, совершил ли он преступление. Сочтет нужным – сам скажет. Моя задача – оказать ему юридическую помощь, выяснить, доказана ли его вина. Не адвокатское это дело – судить или обвинять своего клиента. У государства и без меня достаточно для этого сил и средств.

Сашу ввели в кабинет. Шаркая по полу кроссовками без шнурков, он молча сел на привинченный к полу табурет.

– Я вас ждал вчера, – не поднимая глаз, сказал он. – Теперь, наверно, поздно.

– Давай поговорим, – предложил я.

Закурили. Я заметил, что у Саши дрожат руки.

– Вот, человека убил. Ножом в голову, – наконец произнес он и посмотрел на меня.

Что-то в его взгляде мне показалось странным. Я удивленно поднял брови, но Саша поспешно приложил палец к губам, показывая головой на стены и потолок. Нас, мол, прослушивают.

Конечно, это было не исключено, и даже очень не исключено, но не имело в данной ситуации никакого значения. Я увидел перед собой сломанного человека, которому нужна не только юридическая помощь. И я уже прекрасно понимал, что могло быть за те сутки, пока дежурный заверял Чапу, что никакого Герасимова в райотделе нет.

Саша наклонился к моему уху и отчетливо прошептал:

– Я никого не убивал. Помогите мне, – и снова сел на табурет.

Любой адвокат знает, что защищать невиновного человека намного сложнее, чем остальных. Остальным можно уменьшить срок, изменить квалификацию действий, исключить пару эпизодов. Это решаемые задачи. Это технология. Но когда речь идет о невиновности, это уже политика. Вся наша демократическая система судопроизводства становится на дыбы, чтобы этому воспрепятствовать, потому что просто так у нас не сажают. Пусть меня поправят, если я ошибаюсь.

Сломанный человек – не боец. Для того чтобы бороться, нужно сначала выпрямить спину и поднять голову. Поэтому я сказал:

– Какого черта ты шепчешь?! Скажи это громко!

Саша съежился и молчал.

– Говори, – я показал на стены и потолок, – пусть все слышат!

– Я не убивал, – произнес Саша. И вдруг, закрыв лицо руками, заплакал, как ребенок.

– Суки, гестаповцы, я их ненавижу! – всхлипывая, он несколько раз в отчаянии ударил кулаком по столу. – Не-на-ви-жу!!!

Саша рассказал мне обо всем, что с ним произошло. После того как следователь Вова обратил внимание Палыча на неувязочку, Сашу повезли в изолятор. Но не сразу. По пути заехали на Зеленый остров к понтонному мосту, возле которого был найден труп Витька. Палыч сказал, что сейчас застрелит Сашу при попытке к бегству, и достал пистолет. После этого прямо в уазике Саша написал еще более чистосердечное, чем прежде, признание о том, как в коляске мотоцикла Аслана вывез труп на Зеленый остров.

В то время, когда мы с Сашей разговаривали, следователь Вова с Палычем выворачивали наизнанку коляску мотоцикла, который без аккумулятора уже третий месяц стоял в сарае у Аслана. Самого Аслана родители сразу после допроса срочно отправили в Осетию к родственникам и этим, я думаю, уберегли от чистосердечных признаний. В коляске видимых следов крови обнаружить не удалось.

Пухлый в это же время прибыл на место убийства и в присутствии понятых составлял протокол. На асфальте возле насосной были зафиксированы пятна, похожие на кровь. Уже значительно позже оказалось, что это гуашь от размытого дождем плаката с поздравлениями в честь Дня города.

Понимая, что нам надо идти хотя бы на полшага впереди следователя Вовы, я поехал в судебно-медицинский морг, чтобы первым узнать причину смерти Витька.

В морге и на кладбище люди начинают размышлять о вечном. О том, например, как суетна и быстротечна жизнь, каким несовершенным и хрупким оказывается тело, и где в нем хранится любовь, ненависть, страх, талант, вера. Куда потом все это уходит, и остаются ли следы…

Я вспоминаю, как первый раз попал на вскрытие, а потом бежал к ближайшему умывальнику со скудным студенческим завтраком в носовом платке. Санитар морга в клеенчатом фартуке, вскрывая чью-то уже бездушную грудную клетку, советовал представлять себе свиную тушу или курицу. Будешь думать, что это человек, – снова побежишь к умывальнику. Это мнение профессионала.

Может быть, Палыч как профессионал прав? Просто у нас разные профессии.

Зажав нос платком, я взлетел на третий этаж к экспертам. Выясняю, что труп уже вскрыли, но результаты еще в черновиках. Эксперт, который вскрывал, уехал после дежурства и будет через два дня, а машинистка завалена работой и напечатает акт не раньше чем через неделю. Результат можно будет узнать только у следователя.

С помощью коробки конфет мне удалось завязать дружескую беседу с машинисткой. Она из кипы бумаг вытащила журнал, нашла нужную страницу и дала на нее взглянуть. Только быстро.

У экспертов-медиков почерк не лучше, чем у врачей, но я неожиданно выхватил из всего текста то, что мне было нужно. Всего два слова. Два замечательных слова, слившихся в единой ритмической фигуре: диатомовый планктон. В результате гистологического исследования в легких Витька был обнаружен диатомовый планктон, дай ему бог всяческого здоровья! Для кого-то, может быть, это просто непонятное словосочетание, а для нас с Сашей это звучало как бетховенская ода «К радости», причем финальная ее часть.

Диатомовый планктон – это такие одноклеточные водоросли. Они не могут противостоять течению и являются пищей для других обитателей водоемов. При утоплении человек совершает дыхательные движения, и планктон вместе с водой попадает в организм. Поэтому обнаружение диатомового планктона служит доказательством наступления смерти от утопления.

Если планктон оказался в легких, значит, Витек попал в воду живым, значит, никаких колясок от мотоцикла не было и быть не могло. И не зря я носил свой бывший завтрак в носовом платке.

Теперь я был на три шага впереди следователя Вовы. А с Палычем мы разберемся и без подполковника.

Пытки в прокурорской практике стыдливо называют «применением недозволенных методов ведения следствия». Жалобы по этому поводу считаются дешевым адвокатским приемом. Обычно, не установив по прошествии месяца синяков и ссадин на теле задержанного, прокуратура с чистой совестью отвечает, что жалоба рассмотрена, тщательно проверена, но доводы не нашли своего подтверждения.

Наш случай был более оригинальным, чем многие другие. Я не знаю, принадлежит ли Палычу авторство именно такого «недозволенного метода», но в тот раз я встретился с ним впервые.

Прокурор прочитал мою жалобу с живым интересом – надо же, что придумали! Я, правда, не совсем точно уловил – ко мне это относится или к Палычу.

– Все понятно, – моя жалоба аккуратно легла в папку «С личного приема». – Мы вас уведомим в течение месяца.

Живой интерес тут же сменился озабоченностью другими неотложными делами, и в глазах прокурора я уже читал: «Ваша жалоба рассмотрена… доводы не нашли своего подтверждения». Да и как же им найти свое подтверждение, если дело об убийстве Витька дало рост раскрываемости по итогам девяти месяцев на восемнадцать процентов, что на три и две десятых процента больше, чем за тот же период предыдущего года.

Я и сам понимал, что нашим доводам будет очень трудно самостоятельно, без помощи прокуратуры, найти свое подтверждение. Поэтому, собственно говоря, мы к вам и обращаемся как к гаранту законности в этом отдельно взятом районе. Помогите доводам найти свое подтверждение. Помогите человеку восстановить справедливость. Назначьте экспертизу и тогда с чистой совестью ответьте, что жалоба тщательно проверена и дешевый адвокатский прием, как всегда, не сработал. Заранее благодарен.