Первое дело при Красном

Р. Кнетель. Вюртембергские конные егеря Короля и герцога Людвига

«Неприятель, увидев отступление, удвоил кавалерийские атаки, — пишет Паскевич. — Неверовский сомкнул свою пехоту в колонну и заслонился деревьями, которыми обсажена дорога. Французская кавалерия, повторяя непрерывно атаки во фланги и тыл генерала Неверовского, предлагала наконец ему сдаться. Он отказался, люди Полтавского полка, бывшего у него в этот день, кричали, что они умрут, а не сдадутся. Неприятель был так близко, что мог переговариваться с нашими солдатами». Это подтверждает и рассказ Андреева, который ехал посередине толпы и, «видя безопасность от наездников польских и французских, иногда любовался их строем. Они одеты были превосходно, лошади отличные, а лучше у поляков, которые более всех делали на нас атак; но как ни упорны были их атаки, но ничего с нами сделать не могли. Наша толпа похожа была на стадо овец, которое всегда сжимается в кучу при нападении неприятеля, с какой ни есть стороны, батальным огнем отстреливаясь и штыками не допускала до себя». Бисмарк также отметил, что «дивизия Неверовского не сохранила своего прежнего построения; она представляла уже не что иное, как густую, нестройную массу; но, уподобляясъ огненному шару, шла безостановочно по открытой местности».

А. Ежов. Неаполитанский король и его штаб в сражении при Красном

Рядовой и унтер-офицер мушкетерских полков. Раскрашенная литография Л. Киля. РГВИА

Обер-офицер и штаб-офицер мушкетерских полков. Раскрашенная литография Л.Киля. РГВИА

Солтык признавал, что Неверовский «искусно использовал пересечённую местность, отыскивая защиту то в кустарниках, которые во многих местах покрывали местность, то в аллеях деревьев и рвах, которые окаймляли большую дорогу. Пехота московитов, хотя и покинутая своей кавалерией…, держалась хорошо и отступала в полном порядке». Андреев писал, что «взятыми у нас орудиями они пускали в нас несколько ядер и картечь и то сперва, но после, как прислуга и сбруя были ими перерублены, то и не могли тащить орудий, кои и остались на месте. Выстрелы их отняли у нас до 40 человек, иных ранили… Один польский штаб-офицер на отличном караковом коне четыре раза один подъезжал к нам, когда мы бежали; он преспокойно галопировал возле нас и уговаривал солдат сдаться, показывая их многочисленность, и что мы себя напрасно утомляем, что все будем в плену. Но он напрасно храбрился: нашей роты унтер-офицер Колмачевской приложился на бегу, и храбреца не стало». {95}

В рапорте 1-го вюртембергского полка говорится, что «огромное количество этой пехоты, её хорошо поддерживаемый огонь сделали бесполезными атаки, исполненные каждым эскадроном с пылкостью, достойной похвалы. Следуя их примеру, не только другие полки бригады, но и все те, кто принимал участие в бою, атаковали либо поэскадронно (par escadrons), либо повзводно (par pelotons), и почти каждый раз проникали в сильно сконцентрированную неприятельскую массу, причиняя ей большие потери убитыми, ранеными, а также пленными. Это дело не имело другого результата, кроме нового доказательства храбрости и неустрашимости большей части полка». Рапорт 2-го полка сообщает, что, по приказу Мюрата, «вся кавалерия устремилась на эту массу пехоты, но была отбита её убийственным огнём и её сильной позицией. По меньшей мере двенадцать атак возобновлялись то одним полком, то другим; их успех ограничился захватом сотни пленных и убийством ещё большего числа». Сам же 2-й полк «атаковал четыре раза массу этой пехоты, многие сотни были изрублены».

По словам Кёниха, «теперь Мюрат натравливал (hetzte), в истинном значении этого слова, 6 полков обеих бригад Бёрманна и Мурье (Monsier) один за другим на тесно сомкнутую широкую колонну, собственно кучу (Klumpen) русских, которые двигались, вместо того, чтобы сделать остановку и встретить нас убийственным ружейным огнём. Так как русские тесно стояли один за другим, то только их передние ряды могли направить свои ружья в правильном направлении, чтобы прицелиться в нас, из-за чего получалось, что большая часть пуль пролетала над нашими головами. Напротив, наша кавалерия не могла глубоко вклиниться в неё. Во время одной из атак я добрался до них, но поскольку они едва могли поворачиваться, а передние [ряды] давили на задние из-за нашего удара, они не могли нанести нам потерь штыками. Во время этих постоянно повторяющихся атак генерал послал меня назад, чтобы отыскать 2-й шволежерский полк, который после первой атаки не показывался. Оказалось, что Мюрат увёл его на правый фланг и там натравливал на русских. Когда я поскакал назад или, лучше сказать, в сторону, чтобы разыскать полк, я попал под настоящий град пуль из-за названной выше русской стрельбы с перелётом. Вдоль большой дороги стояла кавалерийская дивизия, которая не принимала никакого участия в бою. Её генерал, которого я спросил о полке, сказал мне: “Но скажите мне, что это такое за свинство (cochonerie) здесь”. “Это, — ответил я, — король Неаполитанский, который атакует русских”. Результатом этих, по меньшей мере, 12–15 атак было то, что несколько сотен человек русских было взято в плен или зарублено».

X. Фабер дю Фор. Перед Полоцком, 25 июля 1812 г. Иллюстрация представляет интерес изображением вюртембергской конной артиллерии в русском походе

«Мы имели, — пишет Солтык, — четырнадцать полков кавалерии, направляемых самим королём, которые постоянно атаковали неприятельские массы. Но эти атаки, проводимые одна за другой, а не вместе, и не поддержанные нашей лёгкой артиллерией, которая не могла присоединиться, не имели никакого результата; наши полки, разъединённые естественными препятствиями, ни разу не смогли добраться до пехоты московитов построенными в линию (en ligne), а та встречала их хорошим непрерывным огнём с пятидесяти шагов и причиняла им большие потери». Брандт вспоминал, что «широкую равнину позади Красного пересекала большая дорога почти в перпендикулярном направлении. Она имела 30–40 шагов в ширину, с двух сторон была обсажена двумя рядами больших берёз, так что по ней могла идти совершенно без стеснения колонна, шириною во фронт взвода (in Zugbreite), в то время как толстые, большей частью близко друг от друга стоящие деревья обеспечивали её фланги. В низинных местах с обеих сторон дороги были вырыты рвы, чтобы обеспечить сток воды».

«Французские конные егеря и гусары, — вспоминал Ляйссних, — а особенно вюртембергские конные егеря настигали её [пехоту] и дважды безуспешно атаковали; в третий раз ворвались они всё же в неё в одном углу и привели её в беспорядок или рассеяли и частью взяли в плен. Лишь немногие люди и лошади находились на линии ружейного выстрела каре, что доказывает, что огонь пехоты не особенно страшен для быстрой кавалерии, и что неудавшаяся атака поэтому обычно проистекает от других, нежели убийственный свинец, случайностей, как то внезапно запнувшееся животное или трусливый страх перед огнём. Давящая лошадьми и рубящая кавалерия также могла самое большее убить нескольких и ранить 30 русских, правда иногда очень тяжело; поэтому все прочие из каре очутились в плену или незначительно ранеными, или совершенно здоровыми, хотя они очень храбро сражались, а атакующие столь же храбро нападали на них, как на учениях. Позади упомянутой атакующей кавалерии стояли в качестве резерва баварцы и саксонцы». {96} Под последними следует понимать три шволежерских полка 17-й бригады лёгкой кавалерии.