Лубянская преступная группировка

Но в общем я тогда отбился и остался на свободе под подпиской. Хотя прокуратура и опротестовала моё освобождение из-под стражи.

— А чем закончилось твоё второе дело?

— Барсуков был вынужден закрыть дело о вымогательстве горошка за отсутствием состава преступления. У меня было стопроцентное алиби. Я вспомнил, где был 30 мая 1996 года в два часа дня. В это время я проводил другое мероприятие. Совместно с сотрудниками ГУОПа и со службой безопасности Армении мы задерживали лиц, которые занимались контрабандой оружия, в том числе и в Чечню. Пять машин с оружием поймали на границе Армении и Грузии.

Президент Армении и министр безопасности тогда прислали бумаги, чтобы поощрили участников этой операции. То есть прокуратура «умылась» со своим горошком. Не вспомни я про армян, скажи я, что был с женой дома или с друзьями, меня бы осудили. Дали бы лет восемь или девять за вымогательство зелёного горошка…

— Что ты чувствовал сразу после выхода на волю?

— Первые дни — это, конечно, незабываемое ощущение. Когда спишь в тюрьме, тебе снятся дом, жена, дети. Просыпаешься — и видишь тюрьму. Ужас. Как будто с воли в тюрьму попал.

А дома мне снилась… тюрьма. Мне и сейчас она часто снится. Ещё снится, что я в Москве, у себя дома, а за мной послана группа захвата.

Мы сразу же отправились с друзьями в дом отдыха, встречать 2000-й год. Там же был мой бывший товарищ Сергей Нефёдов. Мы вместе ловили бандитов в 1991 году. Он отдыхал с женой и ребёнком. Я как-то подсел к ним за стол. Он с пистолетом, сотрудник ФСБ. А я под следствием, преступник вроде, Пошёл разговор. Но говорили мы уже на разных языках.

Счастливая, благополучная гебистская семья такая. Сытый ребёнок, весёлая жена и уверенный в себе муж с ксивой в кармане и с пистолетом на боку. Он вообще без пистолета и удостоверения на улицу не выходит. В стране, где они обеспечивают безопасность, мало кто из них ходит по улицам без оружия.

Нефёдов спросил:

— Ты что, от Березовского за пресс-конференцию денег не получил? Я ответил: «Нет».

— А у нас считают, ты получил миллион долларов. Ты чего, дурак, денег с него не взял? Мы-то думали, хоть за бабки там сипишь. А ты чего, за бесплатно?

Его жена просто зашлась:

— Ты чего, дурак? Посмотри, как все живут, ездят на джипах. Это говорила дочка офицера, жена подполковника. Квартира у них трёхкомнатная на Рублёвском шоссе, которую Нефёдов купил. На зарплату.

— Какая зарплата у подполковника ФСБ?

— Три тысячи, чуть больше ста долларов.

— Хорошенькая зарплата для человека с пистолетом и удостоверением ФСБ!

— Да, но у этого офицера, кроме квартиры ещё и загородный дом хороший со всеми удобствами. Тоже куплен на зарплату. У него две иномарки, для себя и жены. Это нормально. Он живёт себе, никто его не трогает. Все знают. Когда Нефёдов покупал себе квартиру на Рублёвке, написал рапорт, что в «МММ» выиграл. А на машины, наверное, в «Спортлото»…

Глава 2. Разработчик

Личное дело

— Ты всю жизнь ходил в форме?

— Это — семейное. Казаки Литвиненко век служили Отечеству.

Мой прапрапрадед Сергей Причисленко служил в Русской армии на Кавказе, в отрядах Ермолова. В 1822 году в бою с чеченцами он был ранен, потом поселился в крепости Нальчик. Он из Черкасс, из крепостных. У него был выбор — либо обратно в крепостные, либо остаться в Нальчике, получить пять рублей от царя и завести своё хозяйство. Он остался, купил лошадь, корову — на те пять рублей, построил дом (сейчас это угол Советской и Республиканской, напротив здания Министерства внутренних дел). Там родились все мои предки.

Дед воевал в Отечественную в должности командира эскадрильи, а потом начальника разведки воздушной дивизии. Прошёл всю войну. Дважды горел в самолёте, выпрыгивал с парашютом. У деда орден Боевого Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и медали «За отвагу, и «За боевые заслуги». Но ожогов и дырок на теле у него больше, чем орденов.

Когда мне было пять лет, дед привёл меня за руку в краеведческий музей в Нальчике, показал знамя и сказал:

— Вот под этим знаменем воевал твой дед. Запомни, вся наша семья защищала Россию, и ты должен её защищать.

Дядька мой, брат отца, который сейчас живёт в Смоленске, весь Афган прошёл. Он на войну не просился, по жребию вытащил. В их отдел пришла разнарядка — одного человека в Афганистан. Дядька сказал: «Знаете, идти на войну — надо быть дураком, сумасшедшим. Давайте тянуть жребий». Тянули спички, и он вытащил Афганистан. Вечером шёл домой и не знал, как объяснить жене (у них двое детей), что идёт на войну. Вдруг окрик: «Товарищ майор, почему не отдаёте честь?» Он повернулся — генерал. Дядька подошел к нему, говорит: «Товарищ генерал, извините, я вас не заметил».

Дядьку за это разбирали на партсобрании. Перед Афганом! Вместо того, чтобы сказать ему: «До свиданья, будь жив!», его песочили — почему генералу не отдал честь.

А отец был врачом в МВД. За несколько лет до пенсии в звании капитана был выгнан из органов. Он служил тогда на Сахалине в колонии общего режима.

Администрация зверствовала: били зэков, воровали передачи. Отец рассказывал, что один даже руку под пилу сунул, только чтобы его с этой зоны убрали. Некоторые зэки, получив посылку, закапывались в снег, сидели там и съедали присланное. Их искал конвой. Солдаты мёрзли, и когда находили зэков, били нещадно, жестоко, потому что караул озверевал — сутками-то на морозе… Находили и били. И когда их, искалеченных, приносили к отцу, он увещевал:

— Ну что же вы делаете, вас ведь изувечат. Они объясняли:

— Зато сытно покушали. Хоть раз. Отец встал как-то на собрании и сказал:

— Если вы офицеры, почему воруете? Почему вы у зэков отбираете продукты?

Он написал Брежневу письмо: «Это не лагерь, а концлагерь, я врач, принимал клятву Гиппократа, а здесь людей калечат. Я как врач не могу это видеть. Прошу Вас разобраться и прекратить это преступление. Вы лишали людей свободы, но никто не дал вам права лишать их человеческого достоинства».

Приехал разбираться, как отец рассказывал, из Москвы майор Гапон, осмотрел всё и говорит: «Вы сумасшедший». Отец отвечает: «Я-то нормальный…» В общем, отца уволили.

— Ты, оказывается, потомственный правдоискатель… А почему отца назвали так необычно — Вальтер?

— Бабушка Вальтера Скотта любила. Может, поэтому я в Англии? В 38-м году отца так назвали…

В общем, в семье все были военные. Пошёл на службу и я.

— А как ты попал в КГБ?

— В 85-м году, по окончании военного училища меня направили в дивизию Дзержинского. В четвёртую роту войсковой части 3419.

Батальон, в котором я служил, сопровождал грузы Гохрана. Возили золото, серебро, платину и бриллианты. Наша четвёртая рота была особая. Это единственное подразделение во внутренних войсках, которое выезжало за границу. И оно, естественно, было нашпиговано агентурой.

До меня командиром взвода был — позже он стал Героем России за операцию в Первомайском — Никитин. Как понимаю, он работал у них в агентурном аппарате. Он ушёл, понадобился новый агент — они меня и завербовали.

Говорил со мной Николай Аркадьевич Андрюшин, майор. Особый отдел КГБ СССР, войсковая часть 70850. Он сказал, Саша, так и так, надо помочь органам. Я спросил: «В чём это будет заключаться?»

— Во-первых, вы выезжаете за границу. Чтобы не было побегов, контрабанды, хищения оружия и боеприпасов.

— Но если мне что-то станет известно, я и так всегда вам сообщу.

— Понимаешь, чтобы заниматься работой, ты должен дать подписку. Ну, стандартная вербовка. У меня это не вызвало никаких проблем. Я написал подписку о сотрудничестве, избрал псевдоним — Иван, и начал с ними сотрудничать.

Была серьёзная работа по предотвращению хищения оружия, расстрела караулов. В принципе, все понимали, что особый отдел, хотя и назывался отделом военной контрразведки, на самом деле это военная полиция. Я не считал, что делал что-то плохое.