Лубянская преступная группировка

Тогда Пичуга и говорит: «Запомни, в тюрьме нет национальностей. Нету грузин, армян, русских, чёрных. Попал в тюрьму, живи по нашим законам, и нам без разницы, кто ты — негр, синий, зелёный. Никогда больше не говори — пиковые».

Пичуга — вот политработник. Наглядно всем показал, что нет у них чёрных, в отличие от нашей власти, которая гоняет кавказцев по улицам.

Пичуга меня узнал. В предыдущей жизни, когда я ещё был опером, а он гулял на воле, мы с ним сталкивались, но это — отдельная история. Он мне говорит: «Ничего. Всё нормально будет. Мы тебя знаем». Преступники, которые живут по понятиям, никогда честного мента не тронут. Если в тюрьме убивают прокурора или сотрудника милиции, девяносто девять процентов, что он взял взятку, а обещание не исполнил, или пытал-мучил — в общем, по беспределу человека в тюрьму посадил.

— И у тебя не было проблем с уголовниками?

— Было один раз. Через несколько дней снова повезли меня в суд, и тут вижу, подсаживают двоих бандитов из ясеневской группировки, которых я задерживал. Один тоже меня узнал, улыбается, спрашивает: «А в каком ты теперь звании?» — «Подполковник-, — говорю. А камера забита людьми — человек двадцать пять, в два раза сверх нормы. Он сразу завелся, кричит: «Братва, да это ж мусор, мусор!» И тут в автозаке гаснет свет. Ну, думаю, всё, мне конец.

А среди нас один серьёзный авторитет случился, вор по кличке Слепой. Он и говорит в темноте: «Не троньте его. Я его знаю. Этот мент отказался братву по подъездам стрелять, потому и сел. Братва, говорит, следит за твоим делом. Запомни, если что с тобой случится, то это мусорские дела. Мы здесь ни при чём, от нас зла не жди. Блатным, говорит, ты не станешь, потому как ты есть мент. Но будешь сидеть спокойно».

Я потом на суде протест заявил: «Что ж вы, говорю, делаете? С уголовниками меня возите, убить же могут!» А они — ноль внимания.

— А что он имел в виду, говоря «отказался братву по подъездам стрелять»?

— В криминальном мире прекрасно знали, что такое УРПО, что у нас, по сути, есть лицензия на беспредел, и знали, какая у каждого из нас репутация. Конкретно, думаю, он имел в виду историю с Метисом.

В своё время я работал по одной банде, которой руководил Петросян, кличка Зверь. Эта банда совершала тягчайшие преступления, таких называют отморозками. Однажды они среди бела дня ворвались в Краснодаре в ювелирный магазин «Жемчуг», расстреляли сотрудника милиции, покупателей, продавцов… Член этой банды Ермолинский (кличка Метис) совершил также заказное убийство — жена заказала мужа. Пришли к человеку домой, позвонили, спросили: «Вы такой-то?' Он кивает. Подельник Метиса вытащил пистолет и выстрелил ему в лоб. Вот такие преступления.

Первый раз этих бандитов осудили на длительные сроки лишения свободы, а двоих приговорили к высшей мере. Потом Верховный суд отменил приговор, дело отправили на новое рассмотрение, и бандитов начали судить заново в Мосгорсуде. И меня из Лефортово вызвали туда в качестве свидетеля. Так ФСБ меня полностью расшифровала и всё передала в суд. Бандиты меня увидели и смеются: «Ну чего, и ты здесь? Доработался».

У меня не было адвоката на этом допросе. Только наручники и конвой за спиной. Кстати, за раскрытие того дела многие мои начальники получили награды. Теперь эти вот начальники сидят на Лубянке, а я стою и жду, что решат бандиты, — нарушил я их права при аресте или нет.

Ободянский (один из членов банды), приговорённый к высшей мере наказания, естественно, понимал, что ему грозит в лучшем случае пожизненное заключение. Он всё смотрел в окно. А я вспоминал обстоятельства нашей последней встречи. После задержания я с ним беседовал, и у нас случился инцидент — он в меня плюнул и обозвал — крысоловом». И вот, пять лет спустя Ободянский в суде встаёт и говорит:

— Хочу извиниться перед майором Литвиненко, — он не знал, что я уже подполковник, — за то, что плюнул в него. Посмотрел на меня и добавил:

— Саш, ты знаешь, почему ты в наручниках? Потому что не взяточник. Брал бы взятки, сидел бы на месте этого прокурора. И это уголовник.

— Это всё было сказано под протокол?

— Говорилось в суде. Я не знаю, записали они это в протокол или нет. А Ермолинский сказал следующее:

— Я хочу пояснить, что меня избивали после задержания и уже собирались выдавить глаза. Но в кабинет зашёл Литвиненко, остановил сотрудников милиции и всю ночь со мной просидел, чтобы меня не убили.

Судья спросила:

— Вы подтверждаете этот факт?

Я рассказал, что зашёл в комнату и увидел сотрудников милиции и Ермолинского, который пожаловался, что его избивают. Я всю ночь просидел с ним, потому что милиционеры были пьяные.

— Постой. Здесь что-то не так. Вечер, ты после работы, дома жена, сын, ужин, постель. А ты сидишь и оберегаешь бандита. И судья не смеялся? Для чего тебе это было надо?

— Просто опасался, что они, пьяные, могут забить его до смерти. Я массу фактов таких знаю — когда людей забивали. Даже на Петровке. Как-то бандит при задержании оказал сопротивление и застрелил сотрудника милиции. Его привезли в кабинет и забили палками насмерть, всем отделом. Самосуд фактически устроили.

Мне Ермолинский тогда пообещал: «Если мы когда-нибудь выберемся из тюрьмы, мы тебя выкупим и уедем в Африку».

— То есть ты хочешь сказать, что уголовники чётко делят ментов на плохих и хороших?

— Конечно, они досконально разбираются. Если бы Путин с президентского кресла туда попал, его бы спросили: «Слушай, братан, а ты когда там сидел, понимал, что нам тут жрать нечего?» И началось бы долгое разбирательство. Причём оно было бы таким скрупулёзным, что никакой прокуратуре и не снилось.

С Путаным, я думаю, жулики разбирались бы месяцев восемь. В тюрьме в первую очередь спрос идёт за изломанные человеческие судьбы. Если ты прокурор, никто не тронет только за то, что ты прокурор, но зададут первый вопрос: «А кого ты сажал? — . Ты скажешь: «Иванова — за убийство, Петрова — за убийство, а Сидорова — за грабёж». — «Хорошо. А ты по заказу их сажал или по закону?» — «По закону». — «Ты смотри, брат, если нас обманешь, мы должны будем тебе хребет сломать. Ты лучше сразу скажи. Если по заказу, то будешь жить под шканарём, никто тебя не тронет».

— Что такое «под шканарём»?

— Под шконкой, внизу, под кроватью… С мышами и тараканами. И начинают они на волю писать, выяснять. Выясняется, что — да, по закону. Вопросов нет. Или вдруг выясняется, что Иванова, Петрова, Сидорова он посадил по закону, а какого-то Семёнова — по заказу, за деньги. И пока Семёнов сидел в тюрьме, у него умерла мать. И они ему скажут: «Ну ты пойми, паскуда, на тебе же человеческая жизнь! И вот за это надо отвечать».

К примеру, если мой следователь Барсуков попадёт в тюрьму, его спросят, кого он сажал по заказу. Он ответит: «Никого-. И тогда ему конец. Ему скажут: «А Литвиненко кто посадил? Не ты ли?! А ты знаешь, что, когда он сидел в тюрьме, у него бабушка пошла в церковь за внука помолиться и попала под машину? И отчим после допроса скончался. Ты загубил две человеческие жизни. Потому что посадил невинного человека». И вот за это с него спросят. Жестоко, но справедливо.

Засада в зале суда

— Вернёмся к суду. Когда он начался?

— В начале октября 1999-го.

— Тебя обвиняли в том, что ты поставил человеку синяк при задержании.

— Да никто меня не обвинял. Меня просто унижали, размазывали. Следователь моей жене неоднократно заявлял: «Марина Анатольевна, вы же понимаете, отчего у Саши проблемы. Зачем он пошёл на телевидение?' То же он говорил моим адвокатам. Меня посадили только за то, что я выступил на пресс-конференции и обвинил руководство ФСБ в коррупции, в преступлениях.

Когда на суде допрашивали Харченко, которому я якобы поставил синяк, он сказал: «Меня били долго, вначале автоматами, потом ногами'. Судья прервал Харченко: «Вынужден зачитать показания, которые вы давали на следствии». Тогда он утверждал, что его бил только я. Судья спрашивает: «Так где же вы говорите правду?» — «Сейчас». — «А почему вы на следствии говорили другое?' — «А мне следователь сказал, что начальство приказало Литвиненко посадить в тюрьму. Поэтому надо давать показания на него».