Московские праздные дни

В обозрении календаря обнаруживаются сюжеты самые разнообразные: праздник затрагивает все — от метафизики до кулинарии.

Казанский сезон акцентирует наше внимание на форме, «скульптуре» Москвы. Чаяние формы — следствие отрыва от лета. Москва потеряна, спрятана. Вместо нее являются «октябрьские» предметы (собор и роман). Заморозки октября только их укрепляют, четче рисуют «казанские» формы. Архитектура, реальный рисунок города ищет (через праздник) соответствия с календарем. И наоборот: время (через праздник) стремится отпечататься прямо на пластичной поверхности Москвы.

История указывает на драму октября.

Отсюда Казанский спуск — за Покровом, за Покровским собором.

Москва в предощущении зимы. В наступившей праздности, в лаборатории, где вместо ушедшей яви — слово, она принимается за самонаблюдение. Начинается действие в «четвертом» измерении — извлечение московского «Я» из внешнего времени (в частности: отделение от материнского — календарного — лона Константинополя). Москва готовится к большому сочинению (самопомещению) во времени, которое откроется с Нового года. Она собирается растить, ткать, вязать следующий год; или так — лепить себя как год.

Для нее, как на полке, на Васильевском спуске выставлен образец: собор Василия Блаженного.

Глава вторая

«Москводно»

4 ноября — 4 декабря

— Темень года и «Цветник» — Пешком по «Москводну» — Идем по льду — Календарь наизнанку — Большой звезды сияние лучей (чертеж) — Еще герои — Птицы — Два события — Роман-календарь. (Конец Москвы) — Михайлов день и звездные румбы — От апостола Филиппа до царевича индийского —

Тут многое зависит от настроя. Уже было сказано, что авторский календарный выбор субъективен (насколько субъективен «авторский» выбор Москвы?). Однажды зарядившись — заразившись — геометрической идеей, отследив дыхание московского года, затем трудно отвлечься от наблюдений за его разумно-подвижной, постоянно сочиняемой сферой.

Сюжет книги диктует свое: ноябрь — после Казанского спуска — отчетливо читается как низ, более того — провал в московском времени. Москва проходит через нижнюю точку своей хроносферы. Где-то здесь расположен «южный» полюс Москвы, нижняя впадина календаря.

Строго говоря, максимум тьмы (22 декабря) еще впереди, но именно оттого, что он впереди, и испытание темнотой будет еще длиться и длиться, ноябрь переживается трудно и воспринимается Москвой как дно года.

Дноябрь. Народный календарь говорит то же: темень года.

*

На католическом западе ноябрь начинается с двухдневного праздника «Святые и усопшие»; ему предшествует знаменитая ночь страшилок — Haloween. Запад также ощущает под покровом ноября дно времени.

Всехсвятский римский праздник был введен в начале VII века папой Бонифацием IV, позднее, в начале XI века был установлен День поминовения усопших; со временем два праздника слились в один. Первый день верующие проводят в храме, а во второй с самого утра отправляются на кладбище, приводят в порядок могилы и ставят горящие свечи. Это родственно нашей Дмитриевской субботе. Перед «смертью» года, перед самой его теменью необходим обряд сосредоточения, собирания духом, укрепления последней границы, отделяющей нас от смертной прорвы. Отсюда пограничные огни свечей.

Конец времен в ноябре люди запада видят отчетливо: они более нас склонны к пространственной логике. Годичный круг римско-католических праздников, постов и памятных дней завершается днем святого Андрея, 30 ноября.

Вместе с тем — тут и сказывается настрой наблюдателя — на фоне подступившей ночи только ярче разгораются огни в доме. Эта тема уже была обозначена. Любовь к лампе, Евлампию (см. выше) собирает праздных москвичей за столом, за «цветным» разговором, частным и дробным.

Необязательно москвичей: этот «цветной» выбор накануне тьмы есть предпочтение универсальное. Те же католики — в средние, «темные» века — определяли темноту как «наилучшее условие для жизни цвета». Именно цвета. Так писал Бернар Клервосский (1090–1153), католический святой, известнейший богослов и теоретик веры. Так оформляла себя доктрина готики, нашедшая прямое выражение в искусстве витража.

Готический храм широко открыл окна в скорлупе романских стен, впустил свет Божий и вместе с тем расцветил его, пропустив через красное, синее, желтое стекло.

Ноябрь предлагает свой, «цветной» способ ночного праздника, отмечание (ожидаемой) победы над наступающей тьмой. Его принципиальное отличие от октября — это утрата определенной (предметной) формы времени. Потеря ощущения дня как предмета (света).

Ноябрь показывает весьма определенно, что предыдущий Казанский сезон был скорее отчетной выставкой летних форм, той выставкой, что проводится после праздника (сентября), по его итогам. Теперь закончились и праздники, и выставка (света). Нет ничего предметного в мастерской Москвы, если не считать предметом саму темноту ноября.

И Москва начинает праздновать его беспредметную темноту.

Темень года и «цветник»

Контрапункт праздника — всех праздников ноября — в контрасте света (цвета) и тьмы.

Также ноябрьское празднование можно назвать оппозиционным, фрондерским; в нем виден протестующий жест против нарастающего внешнего давления (темноты, зимы).

Тем же настроением согрет «страшный» праздник Haloween.

Москва собиралась у лампы во всякие трудные времена и оттого делалась вдвое тепла, цветна и пестра.

«Цветник» — так назывался один из рукописных сборников, во множестве ходивших по Москве на рубеже XVII — XVIII веков. Сборники в большинстве своем были оппозиционны царю Петру. Известны также «Жемчюг», «Огородная книга» отца Евлогия (фигура вымышленная) и многие еще анонимные протестные опусы: все они были разноцветны. Так Москва составляла контры Петру — черно-белой, вертикально отчеркнутой человекомачте.

Затем эти контры без труда были перенесены на Петербург. Северная столица стала царствием строгой формы, лабораторией черченого света — Москва в ответ сделалась демонстративно «бесформенна» и цветна.

Царь Петр, согласно московскому пониманию, вовсе не ведал цвета. Это некоторым образом согласуется с известной легендой о замене русского царя немцем. Будто бы настоящего Петра во время первого его заграничного путешествия (1698) заменили — даже не немцем, а куклой, — в Стокгольме. В городе Стекольном. И дальше поехала, и в Россию вернулась неживая (бесцветная, стеклянная) кукла. Сам же Петр Алексеевич по сей день остается в Стокгольме, в ледяном ящике, ни мертвый, ни живой.

*

Ноябрь двоится; тонет в темноте, всплывает цветом. Можно печалиться, можно праздновать мрак. Можно веселиться, согреваясь душой в разговоре с Евлампием (вариант: домовым) у свечи, с друзьями на кухне. Так или иначе, Москва катится по дну (года), внепространства. Это опасное приключение; ей требуется ежедневный малый подвиг, чтобы без повреждения достигнуть другого (Рождественского) берега тьмы.

Пешком по «Москводну»

Если Кремль, он же июль, — это наивысший подъем календаря (на Боровицкий гребень, позолоченную верхушку Москвы), если от другого, Покровского подъема и собора катится вниз Васильевский спуск — то что нас ждет внизу спуска, что такое «дно» Москвы? Мы отслеживаем метафизический рельеф Москвы — где конкретно может быть расположено ее (ноябрьское) дно?