Московские праздные дни

*

Можно отметить определенную последовательность фактов, которые позволяют принять Толстого за весьма чувствительного и успешного оформителя Москвы, — в той области, которую принято называть метафизической. Есть несомненная связь в цепочке «Толстой — Москва — чудо (праздник)»; наверное, сознавать ее не очень привычно. Слишком устойчив образ Толстого-реалиста, искателя земной правды; этот образ самостоятелен, к тому же в достаточной мере удален от Москвы (обратно в Ясную Поляну).

Однако эта связь есть: начиная с момента встречи, с чуда совпадения 1837 года Толстой постоянно и напряженно наблюдает Москву. При этом он так же постоянно — фоном — пишет о ее праздниках. Он составляет ее портрет, точно мозаику, из праздников. Разных: заметных и незаметных, явных и тайных, счастливых и несчастных дней, каждый из которых, каждое мгновение которых есть чудо из чудес. Одним из важнейших мотивов творчества является для Толстого потеря Москвы.

Он страшится ее потери, для него это означает второе сиротство: с тем большим упорством он возводит ей бумажную замену, роман-собор, узел времени, предмет Москвы.

Роман – календарь

Освобождение Москвы

Тезис, заявленный для дальнейшего (поэтапного) доказательства.

Роман Льва Толстого «Война и мир» весь, от начала до конца, есть описание праздников (большей частью московских). Праздники суть фокусы романа, его скрытые центры; вокруг них вращается его действие (равно и бездействие, праздность).

Роман есть цикл, он формой напоминает год: так же округл и бесконечен.

Первое упражнение. Как в романе «Война и мир» обозначен разбираемый нами Казанский сезон? Что такое в романе-календаре Льва Толстого вторая половина октября?

Мы наблюдаем у Толстого начало и конец Казанского сезона.

1. Октябрь 12-го года, французы уходят из Москвы; Толстой празднует ее освобождение. Уже было сказано, что праздник — это не обязательно радость, пение и пляски. Это отстранение от будней, погружение головы в вечность, фокус общего и личного времяобразования. Праздник всегда имеет имя. В данном случае можно говорить об общем для Толстого и города октябрьском празднике: освобождение Москвы от Наполеона.

Картины отступления французов показательно ярки (по ощущению, пространственному видению текста это несомненный спуск; все сопутствующие октябрю «пластические» мотивы налицо: разрыв, пустота, отдельность, предметность, яркость). Состояние города ужасно: Толстой, который чудесным образом с Москвой одно и то же, словно из себя извлекает иноземное, чужеродное войско. Рана города открыта; можно говорить о сочувствии почти телесном. Одновременно приходит ощущение пустоты (конец войны, конец романа близок); с этого момента пустота постепенно разливается по страницам книги, которая только что была переполнена сентябрьским событием пожара, общегородской жертвы.

Это верная зарисовка октября. Москва (здесь обескровленная, полумертвая после «праздника» войны) засыпает, закрывает глаза на зиму.

2. Разбираемый нами сезон, Казанский спуск в романе заканчивается точкой более чем характерной: именно на Казанскую. Весьма определенно Толстой указывает, что весь военный сюжет в романе заканчивается на Казанскую, 4 ноября. В этот день в партизанском бою погибает Петя Ростов. В этот же день его находит освобожденный из плена Пьер Безухов. В этот же день на имя Пьера в Москву приходит письмо о смерти Элен в Петербурге. Все в один день; все стянул на себя этот (скрытый) центр повествования, Казанский праздник — последний, прощальный, за которым небытие ноября — ночь, ноль света, минимум текста.

И тут все сходится довольно определенно, характерным московским узлом. Толстовский рассказ об октябре 1812 года сюжетно, эмоционально, «пространственно» точно вписывается в общий очерк московского календаря. Автор заполняет октябрь 1812-го года послепожарной пустотой.

*

Отдельное сообщение о Казани. Некоторое время спустя после сентябрьской встречи с Москвой — чудесной, обещающей чудо — братья Толстые переезжают к родственникам (Юшковым) в Казань.

На этом их связь с Москвой и ее сюжетом 1812 года, который так определенно обозначился в строительстве собора на Волхонке, не прерывается. В первое же лето в Казани случается пожар, истребивший четверть города. Братья пишут по этому поводу сочинение.

Казанская

4 ноября — празднование Казанской иконы Божией Матери (в память избавления Москвы и России от поляков в 1612 г.).

Список с чудотворной иконы был прислан в ополчение Минина и Пожарского. Инициатором этой акции (прямым или опосредованным) был патриарх Ермоген, сам пришедший из Казани, в архиепископство которого была обретена чудотворная икона.

Она стала знаменем освободителей Москвы от поляков.

Казанская завершает послепокровский сезон, готовящий душу московита к долгой и трудной зиме.

Казанская — Зимотворная.

Неслучайно в эти дни вспоминают родителей и все возрасты времени.

Казанская — просвет в ночи, день светлый и многообещающий, явно утешительный, потому на первый план выходит Богородица.

Согласно легенде, трехдневная молитва перед иконой помогла в должной мере сосредоточиться (опредметиться) русскому войску. До того момента Господь судил и наказывал Россию смутой; после молитвы он простил (собрал) ее.

Известны рассказы о том, что во время фашистского нашествия икону носили вокруг Москвы крестным ходом. После этого маршал Жуков взял ее себе и возил на все свои фронты и победы. Ту же историю я слышал о Ленинграде: осенью 1941 года икону поместили на самолет и трижды облетели город.

*

Так или иначе, сюжет с собиранием войска (собиранием в первую очередь духовным) перед Казанской иконой соответствует характерному рисунку Казанского сезона.

Расчет лицейской годовщины

Еще о Пушкине — пошел его «пунктир».

Начало и конец Казанского сезона (спуска) весьма разны. В связи с этим возникает вопрос о точной дате лицейской годовщины. Мы отмечаем ее 19 октября по новому календарю, а Пушкин-то отмечал по старому, юлианскому, по нашему — 1 ноября. Две недели разницы, и какие недели! Новая, нынешняя дата помещена ближе к началу сезона, в золотую осень, а вторая — настоящая — ближе к концу, где голые ветки, сквозняк и пустыня. Пейзажи очень разны и разный скрывают смысл.

Также и небесные покровители двух этих дней непохожи. 19-го октября — день апостола Фомы, Фомы неверующего (в одном отрывном календаре я прочитал рассуждение довольно поверхностное о связи Пушкина и сомневающегося Фомы; будто бы поэт своими колебаниями по части веры был обязан апостолу Фоме).

1 ноября, в настоящую лицейскую годовщину, празднуется преподобный Иоанн Рыльский, святой куда менее известный. Один из последователей Климента Охридского, который был связан с болгарской традицией просвещения русского юга. Это была эпоха становления славянской письменности. Иоанну молятся об избавлении от немоты, отверзании уст. Тут бы и вспомнить языкотворца Пушкина, только, боюсь, это рассуждение будет не менее первого поверхностным.

Так или иначе, в нашем календаре ошибка: лицейскую годовщину нужно отмечать двумя неделями позже, 1 ноября, у ворот зимы.

Мощи Иоанна Рыльского были спрятаны, закопаны, словно клад, накануне монгольского нашествия, в 1238 году. У самых ворот иной «зимы», исторической, — русского заморозка длиной в двести пятьдесят лет.

Первые упражнения с предметом Москвы завершены. Октябрь (вторая половина, Казанский сезон) — это начало манипуляций Москвы с материалом времени. См. схему — мы оказались под «водой» времени, в праздной пустоте календаря.