Мерано издали и вблизи

* * *

Есть состязания, которые длятся считанные мгновения. В них торжествует характер, способный к взрыву. Десять секунд от старта до финиша... один только вдох... задержанное дыхание... и выдох (или вздох), и трибуна, мимо которой промчались бегуны, свидетельскими своими аплодисментами подтверждает судейский вердикт: состязание окончено, чемпион определен. Триумфатор, вскинув руку, продолжает (теперь уже трусцой) бег мимо трибун, вдогонку за ним устремляются кино-, теле- и радиокорреспонденты, к нему тянутся с микрофонами:

— Вы счастливы?

— Да, я счастлив!

Есть поединки, которые длятся долгие часы.

Марафон или лыжная гонка на семьдесят километров — испытания для немногих, постигших таинство второго дыхания, — стали эталоном выносливости и мужества.

А еще есть состязания, отмеченные высшим напряжением, матчи на первенство мира по шахматам, которые длятся месяцами и которые требуют...

Длинным был бы перечень качеств, издавна ценимых в человеке и приобретших особое значение в наш век всеобщих перегрузок. На первое место в том перечне в одном ряду с талантом справедливо было бы поставить искусство сохранять спокойную уверенность и достоинство, когда дела идут хорошо и когда они идут плохо. Не размагничиваться и не терять лица, продолжать верить в свое умение и в свою волю. Заставлять себя отбрасывать настырно являющуюся мысль — что будет, если проиграю, и помнить, что от воображаемого поражения до поражаемого воображения — дистанция в вершок, не более.

Матчи в Багио и в Мерано за звание чемпиона мира могут быть без всяких натяжек отнесены к разряду одного из самых значительных противоборств, которые знает история шахмат. И спорта вообще.

Качества, проявленные Анатолием Карповым, хорошо говорят молодому человеку, вступающему в жизнь, кому улыбаются покровительница шахмат Каисса и ее близкая родственница Фортуна: торжествовало не просто искусство «дальнего шахматного счета», торжествовали стойкость, самообладание, непреклонность. Можно лишь пожалеть, что их не дано описать с такой же точностью, как записывают шахматную партию.

Анализ партий в Багио, сделанный выдающимися мастерами, новые победы, одержанные чемпионом в международных турнирах, свидетельствовали о закономерности и мудрости «выбора в Багио». Мерано должно было подтвердить ту закономерность. Счет 4 : 1. Победа, желанная провозвестница спокойных ночей, близка.

* * *

В плане поездки нашей группы было написано: Рим — три дня, Мерано — семь (три партии плюс два дня доигрывания), Милан — два. Расписание выдерживалось идеально: нам показали все, что обещали, возили в горы и долины, водили в музеи и храмы, при всем том мы заранее знали, что не вся программа будет выполнена полностью, отнюдь не по вине «Интуриста» и его итальянских коллег (которые, с благодарностью пишу об этом, сделали все, чтобы двенадцать дней, проведенных в Италии, были и познавательными и полезными). Просто потому, что у нас был небольшой опыт Багио. Туда, на край света, мы летели, чтобы посмотреть три обещанные партии. Но претендент, проиграв при нас семнадцатую, исчез из города, заявив, что не хочет доставлять «им» удовольствие. «Им» — это значило «нам». Он взял один за другим два тайм-аута. Теперь права на такую роскошь Корчной уже не имел. Но один тайм-аут он все же взял.

Десятая партия напоминала бесконфликтную пьесу с заранее известным концом, итальянская партия была лишена экспрессии, свойственной итальянскому характеру. В тот вечер подумалось: такую партию вполне можно было бы смотреть дома. Между тем она имела свой подтекст.

В лагере Карпова шла напряженная работа, связанная с поиском инициативы в испанской партии, в открытом ее варианте. Два хода, найденные, всесторонне проверенные и изученные в эти дни, когда внимание претендента было переключено, если так можно выразиться, с Пиренеев на Апеннины, должны были сыграть решающую роль на заключительной стадии матча.

Готовил новое оружие и претендент.

Только оно было из разряда тех, о которых упоминают отчеты не о шахматных состязаниях, а о криминальных разбирательствах.

Десятую, мирную с вида партию Корчной рассматривал как репетицию.

Как это понимать?

После десятой партии чехословацкая газета «Руде право» писала:

«Мы не знаем, что еще можем ожидать от Корчного, не можем себе представить, на что способен этот человек. Пока апогеем были его действия в девятой и десятой партиях. Чемпиону мира во время этих двух партий пришлось пять раз поднимать руку в знак того, что он просит главного судью подойти к игровому столику. В ходе игры Корчной по-русски ругал Карпова».

Чемпион мира, продолжает «Руде право», своим лидерством и особенно своим корректным поведением завоевал много новых поклонников. «Его игра и пребывание в Мерано находятся в резком контрасте с поведением Корчного».

Итак, «мы не знаем, что еще можем ожидать от Корчного, не можем себе представить, на что способен этот человек».

Проигрывая матч, дающий ему «последний жизненный шанс», со счетом 1 : 4 и понимая, что спокойное течение поединка приведет лишь к закономерному финалу, претендент во время двенадцатой партии бросил в лицо чемпиону гнусное, оскорбительное слово. Элементарной реакцией на такое слово во все времена была пощечина, независимо от того, где, при какой аудитории и при каких обстоятельствах нанесено оскорбление. Как наказание наглецу, как мгновенная разрядка, помогающая приглушить боль обиды и очистить от нее душу.

Не шел ли Корчной на пощечину сознательно? Как-никак его ругань услышали в первом, ну еще во втором ряду конгресс-зала. Пощечину увидел бы весь мир. Скорее всего, матч был бы сорван, а Международная шахматная федерация, терзаемая противоречиями, разбилась бы на два непримиримых лагеря (не секрет, что идею раскола уже давно вынашивал претендент), еще неизвестно, кому присудили бы корону. Если Париж стоит мессы, то, может быть, и шахматная корона стоит полученной пощечины — не так ли рассуждал «шахматист номер два»?

Анатолий сдержался. Только побледнел, а большие телевизоры, установленные в залах, показали, как едва заметно заиграли его скулы. Что же было дальше? К столику подошел судья, положил руку на плечо Корчного и отечески ласковым взглядом подкрепил свою просьбу успокоиться. Карпов недоуменно и колко взглянул на арбитра.

Мог ли после этого эпизода спокойно считать за доской чемпион? Если бы мог, был бы не живым и восприимчивым молодым человеком, а бесчувственным роботом. Думаю, не ошибусь, если напишу, что и двенадцатая, и последовавшая за ней партия были худшими его играми.

Не на это ли рассчитывал, не в это ли тайно верил Корчной?

Советская делегация подала решительный протест. Жюри решило: в случае повторения подобной выходки Корчной будет оштрафован на крупную сумму. Однако позднее «инстанция», имеющая на это право, сняла предупреждение, мотивируя свой «ход» нежеланием «заранее определить размер штрафа в случае повторного нарушения». Вполне допускаю, что преследовалась цель — вернуть матч в спокойное русло. Но не значило ли это, что Карпов должен был быть готовым к новой выходке претендента? Любому шахматисту известно, как выбивают из колеи самые маленькие неприятности, шахматы — игра на предугадывание ходов противника — не имеют ничего общего с такого рода предугадыванием. Терпение труднее, чем что-нибудь на свете, переносит несправедливые испытания и имеет свои пределы, давно уже превзойденные и чемпионом, и его товарищами по команде.

Все поведение претендента во время подготовки к состязанию, все его слова, и произнесенные и написанные, были прелюдией к атаке, не имеющей наименования в шахматной терминологии, атаке бесчестной, рассчитанной, против Карпова, его тренеров, его школы, его страны.

И тут нельзя не сказать об одной книге, с которой явился в Мерано претендент.

Газета «Република»: «Корчного в эти дни можно было увидеть в Мерано со свежим оттиском автобиографической книги „Антишахматы“, в которой он рассказывает свою историю о матче с Карповым трехлетней давности. Многие увидели в этой книге нечто вроде фактора психологической подготовки претендента к продолжению поединка».