После Чернобыля. Том 1

   — Для чего вы лезете под бэры без острой нужды, когда по вашим дозам давно пора покинуть зону? “Война” не требует лихачества.

   — Эх, кому — война, а кому — мать родна, — оживился Черных. — Сейчас сюда много народу за деньгами понаехало. Мы хватаем рентгены, потому что иначе дело стоит: одному, другому покажешь — не делают. Идешь сам. Да и не мы одни, таких много.

   — Чем дальше идем, тем хуже работа, — поддержал и Волынский, — Старые работники “выгорают”, уезжают из зоны, берем рабочих из ПТУ или после армии. Но здесь для них, по их мнению, нет перспектив для дальнейшего профессионального роста, не очень-то стараются, к тому же, их еще учить надо. Когда в 86-м мы шли на монтаж, было интересно, хотя и опасно. Сама жизнь была вроде “подешевле”, а заработок — такой же, как вне “войны”. Работа наша монтажная хорошая, я ей 35 лет отдал. Но Чернобыль уже надоел. С вахты домой в новое жилье приезжаешь и не знаешь, чем заняться... В ту ночь 25 апреля я смотрел на станцию с балкона своей квартиры в Припяти. Мы в то время делали работу на барабан-сепараторе. Я хотел посмотреть и в реактор — с крыши ХОЯТа хорошо видно. Серегу, нашего монтажника, стошнило, “больше не пойду”, говорит. А я посмотрел — интересно. Потом мы резали вентиляцию на 35-й отметке между третьим и четвертым блоками. Плахотнюк привел рабочих из Одессы. Я им показал работу — и четверо уехали домой: расстройство желудка. “Не будем”, говорят. А остальные остались и хорошо работали. Мы к радиации привычные. Кум говорит: “Мы льготами пользуемся — на год раньше умрем и мучиться не будем”. Но был у нас и парень по имени Чингиз из Улан-Удэ. Чтобы попасть в Чернобыль, разошелся со своей женой (четверо детей) и женился на вдовушке из Киева, потом записывал себе в табель по 16 рабочих часов в сутки и однажды зарплату увез аж семь с половиной тысяч. Мы его выгнали. Он тогда бросил вдовушку и вернулся к своей жене.

   — А за что вам ордена дали?

   — За труд, наверное. Работаем, не ругаемся без толку... Недавно был я в Греции, обменивался опытом. Мне понравилось, как рабочие там работают, без лишних разговоров и лозунгов. Они там вначале над нами посмеялись из-за того, что мы с собой берем пилу или какой-нибудь другой инструмент для выполнения мелочевки. А они только монтируют, мелочевку же отдают на сторону, чтобы кто-нибудь другой сделал. Они даже самогонку сами не гонят — отдают на сторону. А потом понравилось, что не надо платить подрядчику за эти работы, за электроэнергию. Ну, мы им 6 пил своих подарили.

   Кажется, интервью получилось. Подумав, Волынский сказал:

   — “Войну мы выиграли, это ясно. Никаких доз не боялись. И командиры у нас были хорошие. А ведь работали при фоне в 2 и 5 рентген. Сейчас 200 миллирентген в час — предел допустимого. Но тогда мы не следили за дозиметром, хотя и знали, где находимся. А сейчас многие только этим и занимаются.

   В другой раз главный инженер УС ЧАЭС Сергеев как-то сказал, задумавшись: “Бывало, говорили: “Здесь всего десять рентген. А теперь 150 миллирентген считается слишком много”.

   Во всех горячих точках работали строители и монтажники Минэнерго. Заходили в любые зоны, случалось — не обращая внимания на опасность и даже в нарушение правил: надо — значит надо.

   Конечно, быстро набрал допустимые 25 бэр и бригадир монтажников слесарь шестого разряда А.А. Волынский. Он работал страстно и уезжать не хотел, просил разрешения задержаться хотя бы на 2-3 дня — показать сменщикам, что сделано, где что расположено, свои удобные приемы, чтобы им не пришлось тратить время на поиски уже найденного. И даже когда бригады Датковского, М.П. Шерехая и др. вырезали проход для стены между третьим и четвертым блоками, и где героями справедливо назвать их самих и их рабочих, Волынский умудрялся всюду оказаться впереди всех. С территории станции его, конечно, в конце концом, вывели — так он уговорил начальство, чтобы разрешили хотя бы строить санпропускник на базе их управления в с.Залесье — совсем рядом с г.Чернобылем.

   А в это время другой монтажный ас Княжевский, сидя в резерве на той же базе, жаловался: “Люди работают, а я когда же этих “шитиков” нахватаюсь?” “Шитиками” рабочие на АЭС между собой иронически называют излучающие частицы: они “шьют”, “прошивают” тело. Монтажники о них знают не понаслышке — сталкиваются во время ремонтных кампаний на АЭС (например, при работах на пятачке реактора), куда их станционники приглашают себе в помощь, а часто именно на самые ответственные и радиоактивно “грязные” участки.

   Незадолго до чернобыльской аварии Княжевский упал с высоты, сломал ногу, повредил голову. Две недели лежал недвижим, получил инвалидность. Окружающие были уверены, что его карьера энергомонтажника высшего класса зашла в тупик... Поторопились. Княжевский добился, чтобы его перевели в чернобыльскую зону, хотя сначала и на “легкую” работу — в мастера, потом в нормировщики. Но — не удовлетворился. “Хочу работать бригадиром. Как это, я — инвалид? Не согласен”. Надоел медкомиссиям. Сняли инвалидность. И теперь он рвался туда, где труднее всего. Мы его встречали на ПУСО.

   Спокойно, со знанием дела, шел на работу грамотный и умелый бригадир монтажников П.Л. Черных. (Назови это — подвиг — все они возмутились бы). А за ними, как в атаку — их бригадиры. Волынскому орден Ленина, а Черныху — орден Трудового Красного Знамени вручили еще до аварии — за отличные профессиональные и организаторские способности и в знак огромного уважения всех связанных с ними по работе. Здесь же они были снова представлены к высоким правительственным наградам за то, что их руки расчленяли трубопроводы, вентиляционные установки, металлические конструкции, воздуховоды, а потом ставили металлические блоки опалубки для заполнения их бетоном между третьим и четвертым энергоблоками. Может, они и просто по инерции “козыряли” и привычно бубнили: “Будет сделано”? Еще как все понимали. Я не раз пыталась найти определение этому действу, такое сравнение, чтобы стала очевидной мера героизма и стойкости каждого, кто возводил внутреннюю стену “Саркофага”. Подсказал очевидец, заместитель начальника Трипольского управления ЮТЭМа В. Плахотнюк, сам в этой же должности проработавший в Чернобыле несколько лет.

   — Это — как сознательно, во весь рост под пули, потому что нет другого способа отобрать у захватчика свою землю. Вот что значило расчищать проходы и возводить стену между остальной станцией и взорвавшимся, излучающим энергоблоком — стену снизу доверху, на высоту 60 метров и по всей площади вертикального среза здания...

   Они называют ее по-свойски, просто стенкой. Среди них электросварщик VI разряда В.М. Царук и старший прораб и тоже сварщик Н.А. Лазаренко. Таких было очень много: рядовые рабочие, мастера, прорабы, начальники. Один заместитель начальника монтажного управления ЮТЭМа, очень грамотный инженер, без громких слов отшагавший в Чернобыле всю “войну”, прямо так и сказал мне как-то: “Не будь аварии, мы так и прожили бы жизнь в середнячках. “Война” подняла на поверхность все наши глубинные силы, дала нам возможность совершить наш подвиг”. А что? Подвиг назвал подвигом. Имеет моральное право. Не красовался. Не хвастался. А едва слышно произнес. Как на духу... Не скромно выставляться впереди более заслуженного. Не скромно занимать служебное место, до которого не дорос. Не скромно брать деньги за невыполненную работу. А знать истинную цену своему труду и своим поступкам — это и объективно и целесообразно. Но в данном случае он оценивал по сути не столько собственное действо, сколько содеянное другими.

   Может, и не обязательно так подробно называть имена главных участников чернобыльской эпопеи, тем более, что всех все равно не назовешь, места не хватит. Но жизнь показала: о них если и не забыли все, то, во всяком случае, слишком быстро перестали вспоминать. Например, труд монтажников и строителей Минэнерго, выполнивших основную, огромную и опасную работу, прошел не замеченным. О деньгах они и не помышляли, когда в апреле и начале мая приехали спасать свою станцию. Да в то время о деньгах вообще речи не было.