Осколки неба, или Подлинная история "Битлз"

И вот, в одно липко-блевотное утро, когда, сидя на унитазе, Джон распечатывал и просматривал почту, в одной из бандеролей он обнаружил книжку американского психотерапевта Артура Янова «Первичный крик». Открыв ее по обыкновению наугад посередине, Джон прочел:

– Йоко! – позвал Джон, не вставая.

Та, чуть зеленоватая от нездоровья, вышла из комнаты голая и опустилась перед ним на пол.

– Да? – спросила она.

– Завтра летим в Штаты, – сообщил Джон. – Этот доктор Янов... Он вытащит нас.

– Летим, – пожала она плечами.

Артур Янов оказался довольно молодым плешивым очкариком.

– Итак?.. – он внимательно посмотрел Джону в глаза.

– Я наркоман. Законченный наркоман. Но мне хотелось бы еще немного пожить. Хотя и не знаю, для чего. Но я помню, когда я еще не был наркоманом, я знал, зачем. И мне было хорошо...

– Что вы употребляете?

– Все. Особенно героин.

– Что вас беспокоит?

Джон усмехнулся:

– Ну, например, меня беспокоит, что, когда я в последний раз вел автомобиль, я чуть не врезался в стену оттого, что из-за дома на перекресток выплыла огромная рыба-пила...

– ЛСД?

– И ЛСД тоже.

– Как потенция?

– А зачем она? Эти вещи меня с женой в последнее время не прикалывают.

– Сколько можете терпеть ломки?

– Нисколько. Я упреждаю их новой дозой.

– Та-ак, – Янов задумчиво побарабанил пальцами о стол. – Я много читал о вас, мистер Леннон, и, думаю, много о вас знаю. Я смогу помочь вам. Но только при одном условии. Вы обещаете беспрекословно подчиняться мне в течении всего курса?

– Да, – с готовностью кивнул Джон.

– Месяцев семь-восемь, – уточнил Янов.

– Согласен.

– Тогда начнем прямо сейчас.

Джон кивнул.

– Раздевайтесь.

– Зачем? – удивился Джон.

– Догола и немедленно! И чтобы я больше не слышал от вас подобных вопросов!

Джон поспешно стянул с себя одежду и в недоумении встал перед врачом, опустив руки. Он был худ и неказист. Лохматая шевелюра, усы и отращенная недавно, скорее не из оригинальности, а от лени, клочковатая борода делали его похожим на гриб с бледной ножкой торса.

Янов скептически оглядел его.

– Ложитесь на пол, – скомандовал он.

«Он просто маньяк-гомосексуалист, – догадался Джон. – Ну и ладно...» И улегся на голый паркет, ощущая, как от холода кожа на животе становится гусиной. Он подумал, что должен чувствовать сейчас унижение. Но не чувствовал ничего.

– На бок, – уточнил Янов. – Вот, вот. Скрючьтесь, словно вы у матери во чреве. Не пытайтесь ничего вспоминать, это придет само... Так... Руку сюда... Закройте глаза и слушайте.

Джон опустил веки. Щелкнула ручка магнитофона, и раздалось какое-то утробное бульканье, поскрипывание... Звуки то нарастали, то становились еле слышимыми. Сквозь них стал проступать стук... Сердце?

Янов заговорил:

– Вы приготовились к рождению. Вы не знаете, что сделает с вами враждебный мир, как не знаете, что сделаю сейчас я. Вы боитесь, вам одиноко, но вы еще не знаете, что такое ненависть. Вы готовы выйти на белый свет, вы напрягаетесь, двигаете плечами и коленями. Вы готовитесь закричать. Закричать истошно, изо всех сил... Акушер уже давит на лоно вашей матери... – Янов упер ногу в бок Джона и нажал. – Вам больно, еще больнее... И вдруг...

И тут доктор окатил Джона холодной водой, и у того перехватило дыхание.

– Вы открываете глаза.

Джон подчинился, а Янов принялся нажимать на кнопку фотовспышки, держа ее прямо у него перед носом и настойчиво повторяя:

– Кричите. Кричите!

– И-и... – протянул Джон.

– Кричите же!!! – рявкнул Янов. – Вы родились! Орите, что есть мочи!!!

– Ау-а!!! Ау-а!!! – истошно завопил Джон и внезапно почувствовал, что с этим криком из его души выплескивается нечто темное и мерзкое. Он буквально осязал это! Он орал не менее двадцати минут. И замолчал только от удивления, когда понял, что обмочился.

– Вы восприимчивы, – похвалил Янов. – У вас пойдет. Завтра приходите с женой.

Первый же сеанс странной терапии преобразил Джона. Еще вчера при слове «музыка» он болезненно морщился, а сегодня, вернувшись от доктора в Титтинхерст, он тут же уселся за рояль, взял мощный мажорный аккорд и запел сочиненное в машине четверостишие так страстно, что насторожилась даже скептичная Йоко:

– Это будет новый альбом «Битлз»? – спросила Йоко, когда Джон, повторив эти строчки раз пятьдесят, остановился.

– Нет, – отрицательно помотал он головой. – К «Битлз» это не имеет никакого отношения.

Йоко одобрительно кивнула. А он добавил:

– Пожалуйста, позвони Дику Грегори. Я хочу, чтобы он делал мне массаж. Весь день. Я хочу попытаться обойтись сегодня без героина.

Когда мастер-запись альбома «Let It Be» была готова, «Битлз» неожиданно проявили к ней интерес и, откликнувшись на звонки Дебби, дружно явились в «Эппл». В том числе и заметно взбодрившийся Джон. Власти США, не очень-то довольные его миротворческими акциями, не продлили ему визу, вот он и вернулся в Лондон. Но доктора Янова он прихватил с собой.

И вот они уселись в павильоне, и Спектор включил магнитофон... Неожиданным было уже начало: не музыка и даже не счет – «раз, два, три», как в «Please, Please Me», а совершенно бессмысленная фраза Джона в стиле его абсурдных шуточек: «„Люблю Пигмея“ Чарльза Хотри – спектакль в пользу глухих! В первой фазе Дорис получает овес...» Что означает этот набор слов, сказанный им на какой-то репетиции года два назад, никто не помнил.

Но Джон от такого начала пришел в восторг и даже захохотал от удовольствия. Теперь, что бы ни следовало дальше, альбом ему уже нравился. Пол же, напротив, насупился. Его интересовала музыка, а не модернистские хулиганства. И музыка началась сразу за выкриком Джона. Это был огрызок песни Пола «Двое из нас», которую он когда-то забросил, посчитав неудачной: