Герои «безгеройного времени»

В самые ужасные моменты агонии мне показалось, что я постиг глубокий смысл жизни, который прежде был от меня скрыт. Я понял, что правда важнее силы...

Эта книга нечто большее, чем рассказ, это - свидетельство. То, что кажется лишенным смысла, порой имеет глубокое значение. Таково единственное оправдание бесцельных на первый взгляд поступков».

1961

«Что происходит, когда на рынке торговли именами появляется живой герой типа Чичестера? «Тогда, - говорит один коммерсант, - вы приходите и говорите, что можете сделать ему деньги, которые сам он сделать не в состоянии».

Так пишет об английском национальном герое сэре Фрэнсисе Чичестере еженедельник «Observer». И уточняет:

«Этим летом на рынке имен будет большое оживление. Вступят в борьбу «Конкорд» - сверхзвуковой воздушный лайнер, «Кью-4», который должен заменить устаревшую «Куин Мэри», Чичестер и возобновленный «Тарзан». Фирма «Грэм Бейтсон» надеется использовать Тарзана как символ силы, здоровья и жизнеспособности. Однако после своего кругосветного плавания Чичестер будет достойным соперником».

Такова циническая житейская поправка к проблеме подвига в современной действительности.

Я понимаю, сколь это может быть неприятно читателю, хотя, право же, это нисколько не умаляет смысл героизма самого по себе. Но мы привыкли к определенному контексту слов, и понятие «подвиг» в соединении с понятием «рынка», хотя бы и торговли именами, кажется нам оскорбительным.

Беда, конечно, не в том, что кто-то будет носить рубашку или свитер типа «Чичестер».

Но героический поступок, который наедине с самим собой, с океаном, с вечным холодом неприступной вершины, с другом служит поискам идеала и поискам истины, отчуждаясь, становится основой современной мифологии.

Бесстрастное божество сенсации равно превращает в героев дня отважных мореплавателей, законодателей моды, преступников и кинозвезд; оно равно предлагает читателю и зрителю научные открытия и вздор - при этом вздор часто выступает в импозантном обличье науки, а смелые научные гипотезы низводятся до степени вздора, обывательских слухов. И в свою очередь становятся основой современной мифологии. Непрерывный процесс отчуждения, сопровождающий эту непрестанную гонку сенсаций, есть, конечно, процесс опошления. Но не выражает ли в то же время эта неутолимая потребность в мифах какую-то более глубокую человеческую потребность?

глава 2

Мифология технической эры

Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается.

Екклезиаст, 6

Чудеса в последние годы часто появляются на зарубежном экране: «Чудо в Милане», «Чудо отца Малахиаса», «Призраки», «Джульетта и духи» и прочее, тому подобное. Лукавые сказочные чудеса, врывающиеся в прозаическую повседневность, чудеса - прозрачные аллегории, иронические чудеса, нужные авторам как утонченный прием, как трюк, как остроумная мистификация реальности...

В 1950 году в фильме Дзаваттини и Де Сика чудеса, совершающиеся на окраине современного индустриального города («в Милане», как точно указано в заглавии), были буффонно-сказочными и в то же время вполне человеческими.

Добряк Тото устанавливал мир и взаимопонимание среди нищих и сварливых обитателей игрушечного поселка безработных собственным терпеливым и самоотверженным примером. Напротив, злые и жадные богачи в пышных меховых горжетках - Мобби и Брамби - все время интриговали друг против друга и потому даже с помощью предателя Раппи (которому за это тоже жаловали горжетку) никак не могли завладеть нефтяным фонтаном, внезапно забившим на улице под названием «Пятью пять - двадцать пять». Дело при этом, разумеется, не обходилось без прямого волшебного вмешательства, и тогда полицейские, вместо того чтобы стрелять по безработным, заливались колоратурой, а традиционная Золушка-служанка щеголяла в одной нарядной туфельке, поскольку, заботясь об окружающих, она так и не удосужилась высказать до конца собственную скромную нужду... Одним словом, обыкновенные сказочные чудеса вмешивались в реальность современных обстоятельств.

Ирония, возникавшая на стыке этих двух стихий, свидетельствовала, что только чудом можно разрешить насущнейшие проблемы повседневного быта - проблему похищенного у безработного велосипеда, пенсии для старика или крыши для влюбленных (вспомним «Похитителей велосипедов», «Умберто Д.», «Крышу» - фильмы тех же Дзаваттини и Де Сика).

С тех пор, как известно, в Италии совершилось так называемое «экономическое чудо», и иные из этих насущных проблем были чем самым решены. Но странно - мотив «чуда» не утратил для экрана своей привлекательности. Он лишь утратил оптимизм...

1. Мадонна и телевидение

И сказал Господь: вот я заключаю завет: перед всем твоим народом соделаю чудеса... и увидит весь народ, среди которого ты находишься, дело Господа...

«Исход», 34

Вот фильм, где «чудо» показано без всякой двусмысленности, помимо аллегории, так сказать, документально. Чудо в точности, как оно происходит в реальной действительности современного большого города и как оно входит в нее.

Двум бедным детям с римской окраины обещала явиться мадонна. Дети рассказали об этом родителям, родители поделились с соседями, весть облетела квартал, достигла вездесущих ушей репортеров. Явление мадонны среди прочих сенсаций дня решила заприходовать какая-то телевизионная компания. На место происшествия срочно были высланы машины с телекамерами, десятки кино-, фото- и просто репортеров ринулись вслед, сотни верующих, больных, жаждущих исцеления, паралитиков, притащенных родными в надежде на чудо, запрудили темнеющую площадь...

Обстановка современного чуда в картине Феллини «Сладкая жизнь» деловита до цинизма и взвинчена до экстатичности. Странно, но одно не мешает другому.

Техники и операторы суетятся у камер, пробуют свет (надо, чтобы телезрители могли хорошенько разглядеть небесную гостью); режиссер отрабатывает с одной из будущих участниц «массовки» традиционную мизансцену коленопреклонения с полотен Возрождения; репортеры лениво переговариваются в ожидании дела; торжественно разубранная девочка деловито указывает место божественного происшествия - нет, кажется, не то: она тащит ошалевшего и растерянного братца на другое...

А толпа, не обращая внимания на чудеса техники - на прожекторы, заливающие площадь мертвенным, мерцающим сиянием, на путаницу телевизионных кабелей под ногами, - не замечая проливного дождя и кощунственности происходящего, шарахается вслед за детьми в жадной надежде на чудо...

Ио мадонна не является. Телепередача откладывается из-за плохой погоды. И только деревце, росшее на месте, указанном девочкой, разорвано верующими, растерзано в клочки, растащено по листочку на реликвии да паралитик, в суматохе забытый родными, умирает на опустевшей площади под проливным дождем...

Для героя картины журналиста Марчелло явление мадонны - одна из сенсаций, которую он не вправе пропустить. Что до него лично, то, как интеллектуал, немножко скептик, и порядочно циник, он не верит, конечно, в наивные, простонародные чудеса римских окраин. Он справляется у священника - верит ли тот россказням детей? Интеллигентному пожилому священнику они тоже не кажутся достоверными. Для журналиста и для священника, как и для техников, операторов, режиссеров телевидения, чудо с мадонной - служба, которую они выполняют добросовестно, но без веры.

Глупенькая мещаночка Эмма, любовница Марчелло, ждет явления мадонны с той же исступленной верой, что и простые женщины бедного квартала. Марчелло с трудом вытаскивает ее из толпы - растерзанную, с безумными глазами, с судорожно зажатым в кулаке обрывком измочаленной ветки.

В сущности, Эмма хочет немногого - женить на себе Марчелло, народить детей, зажить порядочным домом, как люди, - ей невдомек, что для Марчелло все это давно потеряло смысл, постыло, что он живет среди развалин бывших идеалов и разорванных связей, в пустоте своего душевного одиночества...