В ожидании расцвета, или «Апокалипсис – сегодня!»

Это если с сакральной точки зрения посмотреть. А если с геополитической — то тоже самое выходит. Россия воплощает в себе теллурическую традицию, силу Земли, Бегемота против коварных и изменчивых сил моря, Левиафана. И здесь — как и в сакральной сфере — борьба не на жизнь, а на смерть. Или одолеет жуткий монстр мондиализма, который несет с собой (не подумайте — не голод, болезни и нищету!) утрату национального достоинства и своеобразия и будет ну просто о-очень плохо. Или же верх возьмет Сакральное духовное предназначение России и тогда — само собой разумеется — всем в обязательном порядке станет ну просто о-очень хорошо.

И если темные силы как сакрального, так и геополитического плана готовят глобальное торжество профанизма-мондиализма, Россия, следовательно, должна готовить конгруэнтный ответ. То есть, если темные силы призывают «слепых флейтистов Азатота», хаос и беспорядок, то им будет противопоставлена «консервативная революция», неудержимое возвращение к сакральным корням цивилизации. Одним словом, мир неуклонно двигается к своему концу, Апокалипсис неизбежен. Потому не стоит ждать, пока кто-нибудь организует Апокалипсис, а обустроим его самостоятельно, с самыми наилучшими, как водится, намерениями. Благо и возможности для этого, в том числе и военные, сохранились… Такое совпадение сакрального и геополитического планов неудивительно — у фальшивой монеты всегда два орла.

Цикличность истории, прокламируемая Дугиным, не столько отрицает идею прогресса, или, точнее говоря развития, сколько пропагандирует регресс и стагнацию. Жесткая дихотомия между Добром и Злом, сакральным и профаническим, Бегемотом и Левиафаном обуславливает не диалог и компромисс, а лишь смертный бой без победителей. Сакральное, традиционное сознание непредставимо без образа смертельного и равновеликого врага, с которым невозможно ужиться и можно лишь уничтожить, пусть даже ценой собственной жизни.

Мне в принципе не близок лозунг «Погибай душа моя с филистимлянами!». Особенно, если кто-нибудь с перепою назначает меня в филистимляне, а себя в Самсоны и посему готов даже пожертвовать на мое уничтожение и собственную душу. Прочитав Дугина, я убедился, что никакого диалога — с человеком ли, с обществом ли, отрицающими постулат «Живи сам и давай жить другим» — нет и не может быть. Скорее всего, я просто до мозга костей атлантист и талассократ и всякого, кто убежден, что «знает как надо» и потому имеет право вмешиваться в мою жизнь с той или иной навязчивой проповедью, буду встречать на границе владений с ружьем, заряженным картечью. Если, кто решился назначить себя бешеной собакой, дело его. Но он должен принять в расчет, что с бешеными собаками не дискутируют, им не предоставляют трибун и права слова, их сторонятся, а по возможности — отстреливают.

Но рассмотреть рассуждения г-на Дугина небесполезно, ибо это безумие особенно заразно при том ветре, который завывает на просторах СНГ. Логика рассуждения рядового гражданина проста и безупречна: если нам уж так плохо, то кому может быть хорошо? А если кому хорошо, то не потому ли, что нам плохо?! А даже если и не так, почему кому-то может быть хорошо, когда нам плохо?!! Такая вот абстинентная агрессивность. Нет чтобы похмелиться, я уж не говорю — взять да и бросить пить, нет, прежде всего, надо объяснить окружающим, как они не правы и закоснелы в своих заблуждениях, творчески освоив традиционный метод лечения гильотиной себореи, мигрени и многих прочих заболеваний на 1/6, нести дальше по миру это светлое и могучее учение…

7. Апокалипсис — вчера? Сегодня! Завтра…

Вернемся к литературе.

При всем том, что г-н Дугин выразил идею Русского Национального Апокалипсиса наиболее законченно и связно, в его изложении она осталась достоянием небольшой группы интеллектуальствующих. Яд настолько силен, что не воздействует на слабые и неокрепшие умы. И тут на помощь приходят популяризаторы. Как, например, свежеиспеченный классик российской словесности П. Крусанов со своим романом «Укус ангела».

Перед тем как ознакомиться с этим эпохально-знаковым произведением, я по привычке взял на себя труд прочитать и другие рассказы новоявленного властителя дум. Как и подсказывало сердце-вещун, предчувствия меня не обманули. Все, написанное г-ном Крусановым, я уже когда-то читал. У других авторов. Их, видимо, в свое время читал и автор «Укуса ангела».

Боже упаси, я не хотел обвинить г-на Крусанова в плагиате. Всегда приятно, когда чукча не только писатель, но и читатель. Главное — соблюсти нужную пропорцию, чтобы чужая прочитанная книга не перекочевала в свою написанную. Г-н Крусанов — человек, безусловно, начитанный. Начитанность, правда, на разных людей влияет по-разному. Начитавшийся древних Монтень пишет «Опыты», г-н Крусанов, вдохновившись А. Белым, Маркесом, Павичем и Дугиным, тискает свой роман. Впрочем, и эксплуатация столь громких вдохновителей не спасла книгу от бездарно-провальной концовки — отсутствие собственной фантазии подменяется появлением в финале, по принципу «deus ex machina», ну о-очень страшной Бяки-Закаляки Кусачей. Страшно, аж жуть.

Меня, конечно, обвинят в предвзятости и вкусовщине, но не нравится мне так называемая ленинградско-петербургская школа, и все тут. К прежним литературным гигантам Северной Пальмиры она имеет то же отношение, что и «Рижское Шампанское» (?!) к оригиналу из Шампани. Формальное умение ладно пристраивать букву к буквочке и слово к слову не исчерпывает, по-моему, писательского дарования. Стиль Набокова и Бунина должен насыщаться содержанием, иначе это не что иное, как «гроб повапленный». Гладкопись не отменяет ни самого мышления, ни его самостоятельности и не является их антитезой.

«Укус ангела» — это апология конца света, о неизбежности и предопределенности, а, следовательно, и благодатности Апокалипсиса. Все это в донельзя засаленных интерьерах псевдо-Серебряного века. Такой вот марксистско-постмодернистский Серебряный век — сплошной упадок и распад, не столько изыск, сколько похоть и амбициозность. Ангелок получился с замаскированным врожденным дефектом — нечто вроде компьютера промискуитетной сборки — с классиков по нитке, разве что иголка крусанова. Впрочем, автору нельзя не отказать в остроте слуха или, точнее, нюхе на конъюнктуру — ему удалось изготовить такой коктейль, который практически удовлетворил нынешнего российского интеллигента, в девичестве — «образованщины».

Тема Апокалипсиса действительно носится в воздухе. Не услышать ее невозможно, но у каждого она преломляется по-своему. Возьмем трех таких хороших и разных писателей, как Олег Дивов, Александр Громов и Марина и Сергей Дяченко.

Надо сказать, что многократно расхваленная «Выбраковка» О. Дивова не произвела на меня абсолютно никакого впечатления. Вызванный ею резонанс свидетельствует лишь о том катастрофическом состоянии, в котором пребывает российский читатель. В таком состоянии призываешь дьявола для изгнания сатаны, забывая о хорошо известных последствиях столь опрометчивого шага. Общество, мечтающее о «выбраковке», само по себе является диагнозом, и потому речь не о нем. Книга невероятно беспомощна — и литературно, и психологически, и идейно.

Автор обязан знать, что именно он хочет сказать, пусть даже впоследствии читатель найдет в тексте что-то совершенно иное и противоположное. В противном случае — что и произошло на практике — связная речь превращается в некую глоссолалию, смыслоподобный набор нечленораздельных звуков. Как писали древние, «Когда нет вдохновения, стих рождается гневом». Надо учитывать только, что такие роды — аналог не кесарева сечения, а, скорее, выкидыша.

Проблема безжизненности и лживости «Выбраковки», вероятно, в том феномене, о котором когда-то говорил А. Борянский: автор пишет такую книгу, которую хотел бы прочитать. В данном случае это равносильно: говорить то, что хочется услышать. Так же, как и П. Крусанов, О. Дивов срезонировал на зов толпы, и потому книга получилась в стиле сдержанной мужской истерики в духе «Уйдут, Глеб Егорыч!» по извечным российским мотивам «Кто виноват?» и «Что делать?».