Феномен фантастики

И поскольку сюжеты всех подобных фантастических произведений основывались на описаниях результатов великих научных свершений, то и вся литература была поименована научной фантастикой. Несколько позже, для пристойности, в научной фантастике произвели внутреннее не то реальное разделение, не то простое переименование: научная фантастика ближнего прицела и научная фантастика прицела дальнего. Предполагалось, что в «ближней» фантастике разрабатываются сюжеты малых открытий и изобретений, и потому эта «ближняя» литература не очень-то, собственно, литературна и не очень фантастична и вообще с искусством имеет мало общего. Зато фантастика прицела дальнего трактует большие научно-технические новинки и потому устремлена в будущее — значит больше простора для фантазии, больше возможности стать искусством на простой информации. Хрен, однако, не слаще редьки.

Массовая культура с ее общедоступностью и стандартностью — духовная пища однородна для всех и потому охотно поглощается всеми — определила первоначальное огромное увлечение научной фантастикой. Этот, в сущности, информативный род литературы отвечал всеобщей жажде информации. В каждом новом произведении было что-то новое по части открытий, изобретений, находок, сбывшихся предвидений, еще не сбывшихся перспектив. Игнорировать такие творения в дни всеобщего поклонения новизне было практически невозможно. И ширились, и ширились границы тем, использующих техническую и научную новизну. И умножались груды книг, захватывающих читателя не мастерством изложения, не личностями героев, не великими страстями, не глубокими раздумьями, а лишь какой-либо новизной в сюжетном антураже. Читательский спрос требовал в эпоху технической революции материала для растущего творческого воображения, для ответа о возможности дальнейших открытий, изобретений, находок, в общем — для описания и прогноза всяческих достижений. Научная фантастика стала не только модной, но и массовой литературой со всеми недостатками массового продукта — стандартизацией сюжетов и героев, облегченностью и поверхностностью художественного письма. Начавшись как новое явление в литературе, она неумолимо превратилась в чтиво, литературу второго, если не третьего художественного разряда.

Некоторое оживление в научной фантастике произвело постепенно накапливавшееся в обществе противодействие научно-техническому прогрессу. Если все происходило в общественной жизни и не совсем по третьему закону механики Ньютона — действие точно равно противодействию, — то, во всяком случае, действие порождало свое противостояние. Сперва это совершилось в сфере социальных, а не технических революций — возможно, потому, что первые происходили много раньше вторых. Великая революция большевизма оказала огромное влияние на всю мировую историю. Она прежде всего ужаснула властителей капитализма картиной того, что произойдет и с ними, если они не примут действенных мер — и притом незамедлительно, пока и у них не разразилась гроза. На западе после 1917 года шло торопливое перераспределение богатств и общественного влияния в пользу общественных низов и представлявших их партий и профсоюзов. А затем в том же направлении стала действовать и научно-техническая революция, многократно увеличившая материальные блага в обществе. Новые люмпен-пролетарские революции стали невозможны. Ленин в своей книге «Империализм как высшая стадия капитализма» провозгласил, что наступающие годы — эпоха империалистических войн за передел мира и пролетарских революций. Войны возникали и после его смерти, но скорей национальные, а не империалистические. А передел мира свершился совершенно обратный тому, какой он предсказывал, — великие державы не оттяпывали одна у другой колонии, а постепенно отделывались от своих собственных, ставших для них лишь обузой. И в тех главных странах, где особенно многочислен и силен был пролетариат, с каждым годом слабели, пока вовсе не стерлись позывы к социальным катаклизмам.

И еще одно важное следствие имела совершившаяся у нас большевистская революция. Она заставила не только вглядываться со страхом в то, что происходило у нас, но и задумываться над тем, какое сложится будущее, если наша революция победит и распространится повсеместно. И будущее при глубоком анализе представилось невеселым. Так появился новый вид художественной литературы — романы-предсказания, романы-предупреждения. Сюжетно это была чистая фантастика, философски — деловой прогноз будущего. И писали эти романы, пока еще уникумы, настоящие художники и мыслители. Так появились «Этот новый дивный мир» Хаксли, «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла. Каждая из этих книг стала заметной вехой в современной фантастике. И они были по-своему научны, хотя вряд ли кто причислил бы их к создававшейся в то время научной фантастике.

Все более усиливающееся противодействие вызвал и бурно нараставший технический прогресс. Научно-техническая революция не только вызвала на свет великое множество адептов, клокочущих от энтузиазма, но и скрытых, а потом и заявивших о себе открыто противников. Уже применение во Второй мировой войне массы технических новинок, приведших к гибели 50 миллионов человек на фронте и в тылу, вызвало у мыслящих людей негодование и опасение. А появление зловещего ядерного оружия, уничтожение двумя небольшими бомбами — всего около пяти тонн весом каждая — двух полумиллионных городов вызвало в мире психологический шок: восхищение перед мощью разума, создавшего такие невероятные массы убийственной энергии в крохотном объеме, и ужас от того, что эта энергия способна и дальше совершенствоваться и применяться на гибель всему человечеству либо — в лучшем случае — отдельных стран, ставших объектом нападения. А последовавшие затем аварии на атомных реакторах, катастрофа в Чернобыле, ставшие известными данные о влиянии радиоактивного заражения на жизнь и гены быстро вызвали массовую истерику у народа, форменную ненависть ко всему, что вызывает к действию скрытую ядерную энергию либо как-то связано с ней. Величайшее из технических достижений — освобождение внутриядерной энергии — внезапно стало объектом ненависти, а не восхищения. НТР недолгое время виделась сладостным ликом божества, доброжелательно открывающего сияющие пути в райское техническое блаженство. Ныне огромная часть человечества замечает лишь свирепые клыки, которые распахнули на него высшие успехи техники. Наступила парадоксальная пора. Энергетическое будущее общества заключается в использовании ослепительных возможностей широкого использования потенциальной энергии атомного ядра. А мечущееся в истерике общество стремится судорожно подавить ногами то самое, что несет ему грядущее богатство и комфорт.

И, быстро отвечая новым потребностям эпохи, научная фантастика метнулась от неумеренного восхваления достижений науки и техники к столь же неумеренному осуждению их успехов. Валом повалили рассказы, повести, романы и пьесы-предупреждения. Всячески расписывались те недостатки, те провалы, те, наконец, ужасы, которые несет с собой дальнейший технический прогресс. Модой стало не восхвалять прогресс, как было еще недавно, а все свирепей, все изощренней хулить его. На апологетов будущего смотрели как на недомысленников — даже желторотые писательские юнцы, только пробующие себя на бумаге и ничего важного не создавшие и даже вообще не умеющие создавать. Все их художественные усилия направлялись на то, чтобы выискать в нашей жизни — особенно грядущей, это было всего легче, ибо черт ее знает, какой она будет, эта грядущая жизнь, — что-нибудь, достойное хотя бы простой ругни, а всего лучше — верх успеха — внушающее омерзение и ужас. Вот смотрите, честно предупреждаем, что вас ждет, — таков был боевой клич этих творцов литературы, в большинстве так и не сотворивших ничего литературно важного. (В этом круге особняком стоят по своим художественным достоинствам «Письма мертвого человека» В. Рыбакова.)

В хлынувшем потоке «книг предупреждения» таилось два имманентных недостатка, которые неизбежно должны были проявиться. И проявление их привело к нынешнему, все усиливающемуся оскудению этого литературного направления.