Краски времени

Гудиашвили — художник-энциклопедист, который, нарушая известное присловье, стремится объять необъятное и многого достигает. Он производит впечатление неостановимого и неиссякаемого. Портреты, фрески, лирические полотна, картины, воспевающие колхозный труд: "Возвращение колхозной бригады с работы", "Сбор чая"; одним из первых в Грузии художник отражает гигантскую поступь социалистической индустрии: "Ферро-марганцевый завод в Зестафони"; известны другие его картины, объединенные пониманием ритма эпохи — напряженного и созидающего. Гудиашвили создавал картины острой политической направленности: "Расстрел парижских коммунаров" или "Обреченный Китай"; исторические произведения, серии, посвященные берикам — ряженым и клоунам, народному действу, карнавалу. Такова кееноба — протест против персидских захватчиков — здесь художник позволяет высказать свое презрительное, сквозь смех, гневное слово…

Сатиру Гудиашвили сравнивали с "Капричос" Гойи.

"Зло всегда противостоит человеку, и в конце концов лик его всегда безобразен" — так считает художник. Как гадки, зачумлены, мерзки у него враги рода человеческого. Изображенные в виде обезьян, они невежественно-бездумны, цель их в одном — безобразничать, унижать, издеваться. "Капричос" Гудиашвили были начаты в годы войны и обличали фашизм. Два полюса в серии рисунков: вершина достижений человеческого духа — классические произведения искусства — и беснующиеся мракобесы. "Кто знает, как это им пригодится", — подписывает художник под рисунком, где обезьяна с лицом Геббельса тащит старинное полотно, вторая вслед за ней — статую Венеры, третья — античный бюст… Ничтожество ворует и прячет великое. Августейший клерикал отрубает голову инакомыслящему. Никчемные, надутые, тупо недоумевающие обезьяны собрались возле тела прекрасной женщины.

Зло гадко, но зло и страшно. Художник высмеивает, ненавидит и предупреждает. На нас надвигается "Прицел обезьяны" — и становится страшно… Малюсенькая, но пышущая энергией злобы и уничтожения обезьяна вскарабкалась на тело убитой молодой женщины…

Зло страшно и коварно. Оно старается обмануть, оно рядится в человечность. Художник изображает его в виде ослов и полумедведей, зверей, которые играют на гитарах и усыпляют лживыми серенадами прекрасных девушек…

Художник представляет загадочную простоту и увлекающую сложность жизни. Он, проповедник и защитник добра, показывает нам красоту жизни в облике женщины, которая дарит радость, любовь и которая, словно сама природа, щедра, умиротворяюща…

Прекрасные женщины Гудиашвили — большеглазые, с лебединой шеей, волосы их словно опахало.

Огромные глаза сверкают мягко, нежно, словно бы задумчиво. Искрометно-горячи тела и одежды в пляске, проносится настоящий "Вихрь" — картина о жизненном вихре, ликующем и победоносном. "Этери перед зеркалом" — свидание со своей силой, нежностью и красотой. Со своей настоящей радостью. "Предсвадебное омовение" — народный обряд, предвкушение радости торжества. Ушла незрелая юность, далека еще шаткая старость — торжествует пора мощи, зрелости, веселья. "Колхозные девушки" идут, увенчанные виноградом, как три богини с грузинских гор, хозяйки жизни, ее начало… Женщины, созданные кистью Ладо Гудиашвили, — это поэма и симфония жизнеутверждения и жизнесла-вия. Они приходят в мир созидать и утешать, они проходят, и сразу же начинают петь птицы и расцветать цветы, их прикосновение оставляет искру жизни — гордой и насыщенной всеми красками…

Мастер говорит: "Не перестаю удивляться, какое это чудо — человек! Смотришь на него и невольно думаешь о поразительной способности природы порождать удивительные существа". "Весна. Первая любовь": юноша дарит девушке красный цветок — свою верность, поклонение, страсть. А возле девушки вырастает белый цветок, как символ ее чистоты и нежности… Жизнь неразрывна и едина. С противоположного берега смотрят влюбленные олени. Человек и природа счастливы в мире и единстве…

Ладо Гудиашвили внимательно наблюдает и передает нам свое любование народным действом — карнавалом, когда смех не только искрится и остужает, как родниковая вода, или обжигает взглядом любимого человека, или стегает хлесткой плеткой презрения и гнева… Посмотрите, как откровенно-весела и простодушно радостна вакханалия в "Днях мачари"…

Посмотрите, как уважающе пишет художник труд коллективный и его результаты: "Возвращение колхозной бригады", "Сборщики чая".

Борис Пастернак писал художнику: "Будни, в которые Вас посещаешь, становятся праздником…"

Нам загадочно улыбается "Фреска", ее таинственность — как знак желанного общения, как воплощение мечты, как философское раздумье… Да здравствует жизнь! — провозглашает Ладо Гудиашвили. — Да здравствует торжество жизни радостной и доброй, и да погибнет зло!

ХУДОЖНИКИ ОБ ИСКУССТВЕ

А. А. ПЛАСТОВ

Начиная пытать счастье на картинах, я на первых порах столкнулся, к своему недоумению и огорчению, с совершенно непредвиденным обстоятельством: у меня мало было этюдов, а того что было, едва хватало на довольно суммарный эскиз.

Вот тебе и амбар мой с полными закромами! Чтобы облечь образ в плоть и кровь, потребовалась опять уйма всяких этюдов. Но моя, так сказать, практика накапливания все же сделала доброе дело. На основании мною просмотренного и зафиксированного идея легче оформлялась в голове; вторичное обращение к натуре за помощью обогащало первоначальный замысел. Я раз навсегда убедился, что, каким бы ты выдающимся прирожденным колористом, фактурщиком ни был, всегда иди за советом к матери-натуре, к правде окружающего, терпеливо выслушай сто раз, что она, эта натура, тебе раскроет и расскажет, и ты никогда не будешь внакладе. Тогда уже наверняка ты донесешь до зрителя то, что хочешь донести, и не бойся, не расплещешь…

Познакомившись с тематикой художественной выставки "20 лет РККА и Военно-Морского Флота", я приуныл. Все было или не по моим силам, или такого порядка, что и без меня бы нашлись мастера сделать это преотлично. Я решил предложить свою тему, так называемую "встречную", "Купанье коней". Тему мою приняли, и я стал сочинять по имеющимся материалам. Как и ожидал я, их оказалось мало даже для эскиза. Мне дали командировку в кавалерийскую часть. Все было как нельзя лучше. Кони один другого лучше, бесподобные наши кавалеристы, гостеприимное начальство, солнце, тепло, романтические пейзажи кавказских предгорий. Эскиз обогатился до неузнаваемости как в композиции, так и в живописном воплощении. Перед тем как начать картину, опять налег на этюды. Пристрелку пришлось вести с большим упорством, настойчивостью и выдержкой. Натура была столь изобильна и неисчерпаема, что иногда, и довольно часто, я становился в тупик: когда же я должен остановиться и на чем остановиться? Самое противоположное было одинаково пленительным, и едва я приостанавливался в собирательстве этюдного войска, как тотчас же начинало ныть сердце — мало, положительно мало-Кончена война, кончена победой великого советского народа над чудовищными, небывалыми еще во всей истории человечества силами зла, смерти и разрушения. Какое же искусство мы, художники, должны взрастить сейчас для нашего народа? Мне кажется — искусство радости.

Что бы это ни было — прославление ли бессмертных подвигов победителей или картины мирного труда, миновавшее безмерное горе народное или мирная природа нашей Родины, — все равно все должно быть напоено могучим дыханием искренности, правды и оптимизма.