Николай Гумилев

Я пробуду здесь, вероятно, до 6 сентября и на обратном пути рассчитываю побывать три дня в Москве...

У меня есть большая просьба: напишите мне, если это не затруднит Вас, обо всем, что появилось на горизонте нашей работы за этот месяц. Может быть, у Вас есть какие-нибудь пожелания для Москвы?

Лукницкий копировал рукописи Гумилева и, как настоящий архивист, научился это делать виртуозно. Он собирал периодику, ранние сборники, в которых с помощью Ахматовой делал много помет, касающихся влияний, личных мотивов, дат, разночтений и всякого другого.

Ахматова позже сказала о мемуаристах: "Что касается мемуаров вообще, я предупреждаю читателя, 20% мемуаров так или иначе фальшивки. Самовольное введение прямой речи следует признать деянием, уголовно наказуемым, потому что оно из мемуаров с легкостью перекочевывает в почтенные литературоведческие работы и биографии. Непрерывность тоже обман. Человеческая память устроена так, что она, как прожектор, освещает отдельно моменты, оставляя вокруг неодолимый мрак. При великолепной памяти можно и должно что-то забывать".

Лукницкий начал работу в 1923г., Гумилев расстрелян в 1921-м. Знакомы они не были. И Ахматовой пришлось вспоминать. Впрочем, как и другим знавшим поэта людям. Биограф мог утешать себя тем, что работа началась вскоре после гибели поэта, все друзья и близкие были еще молоды, память была крепкой, надежной, ощущения остры, отношение к трагедии Гумилева - однозначное.

Тем не менее, как мы уже говорили, даже у самой Ахматовой бывали повторы в воспоминаниях, добавочные детали или, наоборот, - опущенные, в зависимости от обстановки, настроения или самочувствия.

Молодой Лукницкий понимал, но больше чувствовал, что Ахматовой порой было трудно говорить - у нее, видимо, был некий комплекс вины за трагическую жизнь Гумилева. Несмотря на сложные взаимоотношения, они, разойдясь, тянулись друг к другу. Оба осиротели, потеряли дом. Такое русское: "Не смирилась, не уберегла..." - должно быть, мучило Ахматову, и слишком еще свежи были душевные раны.

Ахматова следила за записями Лукницкого очень внимательно. И хотя у него был уже довольно большой опыт ведения дневников, она кое-что корректировала, иногда вычеркивала, а порой даже сжигала. Он всегда записывал то, в чем участвовал, что видел, о чем слышал. Иногда слова Ахматовой он ставил в кавычки, иногда - для быстроты письма - опускал их; но все сведения, если они не помечались другим лицом, оценки, мнения, рассуждения шли прямо из уст Ахматовой и были записаны в тот же момент, почти стенографически, без собственного комментария. Если в записях допущены фактические ошибки, это значит, что неверным или неточным было чье-то высказывание.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

2.11.1925

Смысл ее слов о моей работе:

- Есть два пути для биографа: одна биография - идеализирующая поэта (может быть, так и нужно писать биографию поэта?). Так - И. Анненский... Это во-первых, а во-вторых, несомненно заведомое умалчивание Кривичем (сыном И. Ф. Анненского. - В. Л.) одних фактов, искажение других. Кроме того, Кривич плохо знает отца, плохо его себе представляет, не умеет пользоваться материалами.

В биографии Кривич говорит об Анненском главным образом как об учителе, директоре, чиновнике. Поздравительные адреса при его отъездах, при перемене службы, развертываются Кривичем в длинный свиток. А главное, конечно, время упущено. Анненский появляется в этой биографии идеализированным. Облик его искажен. Но, может быть, так и лучше? Может быть, найдутся сторонники именно такой биографии?

Вы избрали другой путь. Вы решили собрать все... Даже весь сор, который примешивается к имени человека. Это путь более совершенный, но и более ответственный. Вы должны разобраться в каждой мелочи, пройти сквозь весь этот сор... и только пройдя сквозь него, вы можете создавать подлинный облик Николая Степановича.

Работа Лукницкого над биографией Гумилева, завершившись двумя томами в хронологическом порядке подобранных сухих конкретных фактов под названием "Труды и дни Н. Гумилева", в 1929г. практически была прервана. За этими томами остались записи в дневниках, карточки, заметки на разрозненных листках, рукописи, подлинники и копии документов...

ИЗ ОБРАЩЕНИЯ К ПОТОМКАМ

Здесь собраны материалы, характеризующие быт, творчество и среду дореволюционных поэтов-акмеистов, главным образом Н. Гумилева. Материал этот имеет большое историко-литературное значение. Когда-нибудь я, а если не я, то другой историк быта и литературы использует эти материалы.

...Уезжая на Памир, я пишу это потому, что на Памире могут быть всякие случайности и человек, вступающий в такое серьезное путешествие, не может быть уверенным, что вернется живым и здоровым...

Апрель 1930 года. Ленинград. П. Лукницкий

Лукницкий был уверен, что наступит срок, когда все, что он смог собрать в "Трудах и днях", станет нужным и читателям и культурологам. Этот день пришел. Павел Николаевич, к сожалению, не дождался его. И все равно, он главный автор этой работы, а я лишь исполняю долг перед его светлой памятью и надеюсь, что даже неискушенный читатель этих страниц сможет почувствовать, каким человеком был Николай Гумилев - поэт, путешественник и воин.

Первую книжку - "Путь конквистадоров" - Гумилев издал в октябре 1905 года, когда был еще гимназистом (как раз в этом месяце он сдавал экзамен за первую четверть VIII класса). В ней были собраны стихотворения, написанные не только в том году, но и в предшествующие два-три года. Не успела книжка появиться - недоброжелатели тотчас приклеили Гумилеву ярлык "конквистадора", и приклеили столь прочно, что критики до недавних пор так и называли его конквистадором, завоевателем...

Влияние символистов было для Гумилева определяющим примерно до 1910 года, когда, пережив обаяние и свежесть символизма, он выработал собственное мироощущение, восстав против мистики, расплывчатости, туманных словоизречений.

Многое способствовало этому. И в первую очередь - характер самого Гумилева, ценившего твердую поступь по реальной земле и иронично относившегося к абстрактным рассуждениям о таинственном и нездешнем. Большое влияние оказало изучение французских поэтов парнасской школы и провозглашенной этой школой строгой формой стихосложения: каждое слово должно обозначать только то, что оно действительно значит.

Конкретные "земные" реалии, которые особенно заметно проявились после первого путешествия поэта в Африку, салонные завсегдатаи и мистики объявили "экзотикой", вложив в это понятие несколько презрительный оттенок.

Пусть хозяева здесь англичане,

Пьют вино и играют в футбол,

И Халифа в высоком Диване

Уж не властен святой произвол.

Пусть, но истинный царь над страною

Не араб и не белый, а тот,

Кто с сохою иль с бороною

Черных буйволов в поле ведет.

Пусть ютится он в поле из ила,

Умирает, как звери в лесах,

Он - любимец священного Нила

И его современник феллах.

Для него ежегодно разливы

Этих рыжих всклокоченных вод

Затопляют богатые нивы,

Где тройную он жатву берет.

А между тем все, о чем писал тогда Гумилев, было выражением изведанного им. Африканский дневник, стихи об Африке, поэма "Мик" - все автобиографично.

Н. М. Минский - писатель и философ начального периода символизма - в "Новой русской книге" (1922, Берлин) пишет: "Основной чертой творчества Гумилева была правдивость. В 1914 году я с ним познакомился в Петербурге; он, объясняя мне мотивы акмеизма, между прочим, сказал: "Я боюсь всякой мистики, боюсь устремлений к иным мирам, потому что не хочу выдавать читателю векселя, по которым расплачиваться буду не я, а какая-то неведомая сила".

И как странно было появление в суждениях о нем третьего, противоречащего всему его творчеству ярлыка, утверждающего, будто Гумилев холодно и бесстрастно изображает лишь то, что является плодом его безудержных фантазий.